По большей части она беспрестанно убиралась в доме, утепляла его перед зимой, выискивая и закрывая щели, и готовила. Готовила она чаще всего всякие соления, варения и все такое, что могло нам понадобится зимой, когда еды будет мало. Еще она варила зелья, заливала их в склянки, которые раньше были для продажи, и расставляла их по шкафам. Один только раз она сказала, зачем она это делает — это были лекарства на случай, если кто-то из нас заболеет. Ведь зимой нельзя будет отыскать необходимые травы.
Неизменный затягивающий быт разбавлялся редкими прогулками до могил. Бэйр и я ходили туда каждую неделю, ведьма укладывала там цветы, которые неизвестно где находила.
Проводя время за этими беспрестанно сменяющими друг друга ритуалами, Бэйр совершенно перестала напоминать себя. Она скрылась за старой памятью, как за скорлупой, иногда я даже сомневался в том, помнит ли она меня и то, как мы познакомились, помнит ли, что происходило до того, как мы попали в эту избушку посреди леса. Когда я пытался заговорить с ней про Дейка или Кудеяра, она уходила от разговора: уходила на улицу, в лес, где я не решался преследовать ее.
Из всего, что нас с ней соединяло, ведьма интересовалась только своим домом и зельями, развлекалась, мастеря какие-то талисманы-обереги из перьев и костей животных, иногда пряла, иногда выходила в лес, чтобы подкормить каких-нибудь зверей.
Раньше я не замечал за Бэйр особой любви к животным, но теперь мне стало даже обидно: она постоянно возилась с какими-нибудь лосями, оленями, белками, а меня не замечала. Особенно обидно было то, что она стала подкармливать сов, а одну пятнистую неясыть даже поселила у нас на чердаке! Совы были неприятные, вонючие, скучные, равнодушные, охотились на меня, когда я был крысой… а их она все равно любила больше, чем меня.
Конечно, Бэйр не пренебрегала мной, кормила, стирала мою одежду, иногда помогала мне расчесываться, но все равно не было прежнего участия, хотя я старался во всем ей угодить, порадовать, обратить на себя внимание. Я пытался порадовать ее, напек как-то медовых пряников и притащил из деревни кувшин козьего молока, даже сшил ей новую рубашку, слетал в город, купил ткани и ниток, вышел на вещице красивые узоры и оберегающие знаки, которые нашел в одной из ее тетрадей… Бэйр порадовалась, обняла меня, но больше ничего. Носила эту рубашку так же, как и остальные, даже полы в ней мыла. Пряники мне пришлось есть самому, иначе они бы засохли или бы ведьма скормила их все лосям.
Сложно было не обижаться на такое безразличие, но я держался. Кроме меня у Бэйр больше никого не было и, хотела она того или нет, я, несмотря ни на что, должен был остаться и заботиться о ней. Что я и делал по мере возможностей.
Так прошел где-то месяц. За это время сильно похолодало, поднимаясь птицей высоко в небо, я уже видел первый снег на северо-западе — в той стороне находилась Рашемия. Здесь же, на границе Равнин и Тангейя, снега не было, но все же приходилось одеваться теплее.
Я сшил себе теплую куртку с меховой подкладкой и штаны, сапоги пришлось покупать. Бэйр одевалась в то, что осталось ей от матери, хотя вещи были очень старые и изношенные. Дров, наколотых мной за месяц, нам хватало, дома было тепло и очень уютно, если не считать некоторых ингредиентов, запасенных ведьмой (кое-где она зачем-то повесила сушеных летучих мышей).
Я стал больше времени проводить внутри. Хотя я прочел все свои книги, а купить новых не было возможности, мне было, чем заняться. Я играл на флейте, развлекая себя и ведьму, иногда готовил что-нибудь очень вкусное, пользуясь немногими доступными мне ингредиентами. Иногда мы с ведьмой вместе играли в карты или в другие игры, которые она придумала (память к ней вернулась не до конца, потому она нашла новое применение гадальным камням своей матери).
Дни потекли беззаботнее, тише, я постепенно начал привыкать к поведению ведьмы и к новому дому. Я надеялся, что все успокоилось, и до лета мы проживем относительно беззаботно, но за несколько дней перед началом зимы ведьма стала странно вести себя.
Она не выходила на улицу, ничего не делала, только сидела на лавке и, не отрываясь, плела какие-то талисманы. Кажется, если бы не было меня, она даже не ела бы!
На мои вопросы она отвечала как-то размыто, ничего толком не говоря. Я понял только то, что она начала чувствовать на улице что-то страшное. Ее так пугали эти ощущения, что она даже не пошла к могилам в наш обычный день. Испугавшись за нее, я тоже решил не идти в этот раз и остался с ней.
Я измерил Бэйр температуру: выяснилось, что она была повышенная. Против ее воли я перетащил ведьму от сквозящего окна, у которого она сидела последние дни, на кровать, там укутал в плед и пошел делать укрепляющий здоровье отвар, дав девочке ее недоплетенные талисманы, чтобы она игралась и не капризничала, не вылезала из-под пледа.
Вечером, когда стемнело, на улице разыгралась страшная гроза с оглушающим громом, ливнем и молниями.
Бэйр, оставив талисманы, ушла с кровати и легла на печку вместе с пледом, пытаясь уснуть, я же устроился у окна, мне хотелось понаблюдать за буйством стихии. Тяжелые черные тучи почти полностью закрывали небо, но на время, всего на несколько минут, одно рваное облако обнажило неописуемый красоты идеально ровный диск луны.
— Ты еще долго будешь там сидеть? — проворчала Бэйр примерно в третьем часу ночи.
— А что такое? Я мешаю тебе спать? — обеспокоенно спросил я, повернувшись к ней.
— Нет. Но эта гроза в полнолуние не простое буйство природы. Отошел бы ты от окна.
— А что же это такое, если не гроза? — с любопытством спросил я.
— Малиновый торт, конечно, — буркнула ведьма и устало отвернулась от меня. У нее была ужасная слабость.
— Ты опять шутишь, — довольно отметил я, отходя от окна и вставая на лавку, чтобы видеть место, где спала Бэйр.
— А что мне остается, если ты все равно ничего не поймешь? — проворчала она снова. Ведьма легла на спину и уставилась в потолок блестящими глазами с отсутствующим взглядом. Она совсем разболелась.
— Чего же я не пойму? — спрашиваю, поправляя плед на ней. — Хочешь еще отвара?
— Мне не поможет отвар, — ответила Бэйр безразличным голосом. — Мне просто нужно подождать, пока это кончится…
— Что кончится?
— Эта жуткая ночь, — она скользнула по мне изнеможденным невидящим взглядом. — Полнолуние, гроза… я слышу, как снаружи воют мертвые. Знаешь, Арланд… он… он был очень сильным… Он жил с этими голосами… И сейчас… сейчас я его тоже слышу… — он судорожно вздохнула и зажмурила глаза. Я увидел, как из-под сжатых век просочилась блестящая слеза. — Он так мучается…
— Бэйр…
Не зная, что сказать, я забрался на печку и обнял подругу, прижал ее к своей груди и погладил по голове.
— Прислушайся, может, и ты их услышишь… Может, сегодня их все слышат?…
Я внимательно прислушался к звукам, доносящимся с улицы.
Ливень, сбивающий сухие листья с деревьев и плотными струями размывающий почву, ветер, воющий где-то в нашей трубе… вот, раздался треск молнии, а за ним буйные раскаты грома.
Я изо всех сил напрягал слух, даже закрыл глаза, чтобы полностью отдаться звукам вокруг. Когда начался гром, я старался не пропустить ни одной его ноты… и тогда я в самом деле услышал! Это был жуткий человеческий многоголосный вой, звенящий металлом!
В страхе распахнув глаза, я первым делом уставился в окно, в котором заметил размытые черты перекошенного белого лица с ужасными горящими глазами…
От неожиданности и мгновенно охватившего меня ужаса я заверещал, как кошка, которой хвост придавили, и ринулся под одеяло к Бэйр.
— Ты чего!? — удивленно спросила она, приподняв одеяло. — Умом тронулся?…
— Там!… В окне!… - тихо завыл я, указывая на окно дрожащим пальцем. — Там мертвые!
— Они не могут там быть, они в другом измерении, глупый. Я их слышала только потому, что была в полутрансе, — объяснила она, почему-то сразу успокоившись. — Давай, выметайся из моей постели…
— Нет уж, теперь я отсюда не уйду, пока не станет светло! — помотал головой я. В ушах все еще стояли адские хоровые пения, заставляя кровь в жилах стынуть.
— Лео, не дури…
Тут вновь раздался неистовый вой снаружи и в дверь как будто заколотили огромным железным молотом.
На этот раз Бэйр подскочила и вскрикнула вместе со мной.
— Вот, что я и говорил! — воскликнул я, вцепляясь в плечи подруги. — Они пришли за нами!?
— Что за чертовщина!?… — пробормотала ведьма, не понимающе покосившись в сторону коридора.
Вновь раздался вой, вновь застучали в нашу дверь.
— Мы ведь не пойдем открывать?… — уточнил я, чувствуя непреодолимое желание превратиться в мышь и спрятаться где-нибудь за печкой. Останавливало меня только то, что я не мог бросить Бэйр, которая в мышей превращаться не умеет.
— Нет… — помотала головой ведьма, с которой мигом слетела вся таинственность. Сейчас она была напугана не меньше меня. — Не пойдем!…
Мы укрылись одним одеялом и лежали так, вздрагивая после каждого завывания. Мы с ужасом переживали это нашествие мертвецов, которые, к счастью, не могли пробраться внутрь, но зато беспрестанно стучали в окна и стены, пока гроза не закончилась под утро. Только тогда мы с Бэйр с облегчением опустились на лавку и, измотанные страхом, уснули.
Но мы ошиблись, когда подумали, что все кошмары полнолуния кончились с рассветом. Проснулся я от дикого визга, в котором сразу же узнал голос Бэйр. Не успев продрать глаза толком, я бросился в сени, откуда доносился крик, но остановился, не добежав до входной двери.
В проеме лежало грязное исцарапанное тело.
— Он лежал тут, когда я открыла!… - истерично воскликнула Бэйр, отпрыгивая от мертвеца ко мне. — Я не понимаю… Мать не говорила мне, что в такие ночи мертвые не только говорят, но и в гости приходят!
— А ты уверена, что это мертвец? — спросил я, разглядывая грязную спину пришельца, лежащего лицом в размокшей от дождя земле. — Может, это просто заблудившийся путник?