На четвертый день Игре оживилась, как будто очнулась от своего призрачного сна. Она звонко поспорила с Гвейром из-за погодных примет, в которых он, по ее словам, ничего не смыслил, с аппетитом поела и отправилась купаться в ручье, перед этим пригрозив страшными карами любому, кто сделает шаг в сторону заслонявших его кустов. На вопрос Гвейра, значит ли это, что она закончила думать, Игре преспокойно сообщила, что думать тут не о чем, все ясно. И исчезла, оставив мужчин приходить в себя от недоумения.
– Кажется, мы скоро куда-то отправимся? – поинтересовался Рольван.
Гвейр пожал плечами:
– Похоже на то.
Рольван кивнул, поймав себя на том, что с нетерпением посматривает в сторону ручья. Сидение на месте утомило его, еще больше утомили собственные непонятные мысли и ощущения. Ехать, все равно куда и сражаться, все равно с кем – это казалось желанной переменой.
Игре вернулась раскрасневшаяся от холодной воды, с решительным блеском в глазах. Уселась, скрестив ноги, на свернутую попону, ставшую уже ее привычным сидением. Мокрые волосы она пригладила, стянув назад, и ее остроносое лицо от этого казалось еще уже. Одежду, в которой побывала в плену у мертвецов, Игре сожгла еще в первый день. В зеленой шерстяной тунике и кожаных штанах, заправленных в высокие сапоги на шнуровке, она еще больше, чем прежде, походила на мальчишку. На груди на кожаном шнурке висел амулет – бронзовая волчья голова. Если смотреть на нее пристально, казалось, что волк скалится и готовится зарычать.
Гвейр сидел рядом. Он перебирал стрелы для обоих луков, внимательно осматривая каждую, прежде чем засунуть их в связки, отдельно – охотничьи и отдельно – боевые с тяжелыми гранеными наконечниками, и терпеливо ждал, когда сестра соизволит заговорить. Прячущий нетерпение Рольван остановился поодаль. Игре переводила взгляд с него на Гвейра. Молчала – из упрямства, как показалось Рольвану. Гвейру, видимо, почудилось то же самое: он нахмурился и произнес:
– Говори.
– Что говорить?
– Да уж скажи хоть что-нибудь, Игре!
Она язвительно сощурила глаза:
– Хочешь узнать, что сказала о вас богиня?
– Надо понимать, она с тобой наконец заговорила? И что же?
– Вы похожи на щенков – слепые, неуклюжие, а воображаете себя грозными псами. А я…
Игре подтянула к себе колени, уткнулась в них подбородком.
– Что же ты? – поинтересовался Гвейр. – Тоже на кого-то похожа?
– На преступницу. Потому что сижу здесь и взываю к ней, вместо того, чтобы самой исправить последствия своих ошибок.
– Каких ошибок, Игре?
Она поморщилась:
– Ну, не только моих. Но Учитель мертв, с него спроса нет. А я…
– Игре, – сказал Гвейр. – Я ничего не понимаю. Объясни толком.
Теперь она смотрела прямо на Рольвана, и взгляд ее желтел ненавистью. Он опустил глаза, ощутив невольную дрожь.
– В ту ночь, когда они нас взяли, – проговорила Игре, – Учитель решил меня спасти и нарушил правило. Передал мне власть, хоть она мне никогда не предназначалась, влил в меня силу, какую я не могла принять. Его собственную и ту, что была в воздухе из-за всех смертей, все, разом, без обрядов – так никогда не делалось. И он не должен был этого делать. А не сделать этого он тоже не мог, потому что в Лиандарсе должен быть Верховный дрейв! И вот…
– Что?
– Врата открылись. Так бывает в Великие ночи, но к утру они всегда закрываются. А тут – сила, которую упустила я, прошла по всей земле, как волна и влилась во Врата. Они остались полуоткрыты, ну, как если бы ты камень подложил под дверь. Если их не закрыть, призраки будут приходить и пожирать души, пока не погубят все.
– Почему же боги их не закроют?
Игре скривилась.
– Потому что они так не делают. Не нарушают правил. Получается, что эти Врата открыла я и я должна их закрыть. А боги, они больше не делают ничего явно, с тех пор, как, – еще один неприязненный взгляд на Рольвана. – Появился этот новый бог. Их время в этом мире уходит, сказала богиня, и теперь надо быть осторожными, чтобы сохранить равновесие. А мы, получается, это равновесие нарушили.
– Как же ты собираешься их закрывать? – спросил Гвейр.
Игре усмехнулась неожиданно весело:
– Например, можно принести меня в жертву возле того места, где они открыты.
– Даже думать не смей!
– Скорее всего, это поможет, моя сила освободится и вытолкнет ту, что мешает им закрыться. Призраки этого и боятся, поэтому собирались утащить меня на ту сторону. Ведь если я умру там, а не здесь, Врата распахнутся во всю ширь!
– Игре!
– Не бойся, брат. В Лиандарсе должен быть Верховный дрейв, поэтому боги не хотят моей смерти, пока не найдут мне замену. Они… они решили принять меня, хоть я и получила власть незаконно. Теперь я на самом деле Верховный дрейв, хранитель Лиандарса. Я закрою Врата.
Они вздрогнули, когда Рольван остановился рядом. Обернулись, и сразу стало заметно, до чего они похожи.
– Верховный дрейв? – повторил Рольван.
Гвейр тут же вскочил и оказался между ним и Игре. Рольван не обратил на него внимания. Перед его глазами снова, как наяву, был костер в ночи, усталые, запятнанные кровью воины и два дрейва, привязанные к древесным стволам. Ночь Избрания? Он не ожидал ответа, но Игре ответила:
– Когда Верховному дрейву приходит время умирать, он должен в одну из Великих ночей вручить свою власть преемнику. Преемник должен исполнить обряды, принести жертву богам и…
– Человеческую жертву, – перебил Рольван.
Эту историю он слышал и раньше. Игре пожала плечами:
– Конечно.
Крахнен. Самый набожный из отряда стал жертвой для посвящения нового Верховного дрейва. Игре спросила – казалось, ей в самом деле очень любопытно:
– И что ты теперь будешь делать?
Гвейр загораживал ее собой. Он не схватился за оружие, но был готов это сделать в любой момент.
– Не знаю, – сказал Рольван и отступил назад, – не знаю, что мне делать, все перепуталось! Уймись, Гвейр. Если бы я собирался на нее напасть, сделал бы это давно.
Серые с желтоватым отсветом глаза Верховной дрейвки казались опаснее отточенного железа. Рольван сказал ей, подавляя желание отвести взгляд:
– Я обещал тебя защищать и выполню обещание. Закрывай свои проклятые Врата, хватит уже ходячих мертвецов в Лиандарсе. Если конечно, ты их сможешь закрыть. Ведь твои хозяева, я понял, помогать не собираются?
Гвейр медленно расслабился и снова сел у ее ног. Игре скривилась:
– А что же твой хозяин? Может быть, он все исправит, раз уж сейчас его время?
– Он не… – Рольван замялся.
Игре кивнула:
– Тогда и моих не тронь. Нужно быстрее найти Врата, пока весь Лиандарс не превратился в страну ходячих мертвецов.
– Пока что мы их не нашли, – напомнил Гвейр.
– Мы правильно едем. Они меня словно притягивают, я должна была понять еще раньше. Пойми же, Гвейр, я все могу, но не знаю этого, пока не попробую! А еще их мало найти, к ним надо подобраться, их ведь будут охранять! Вы пойдете со мной до конца?
– Конечно, сестра, – ответил Гвейр.
– Я пойду, – сказал Рольван и выпрямился, чувствуя на себе их взгляды. На этот раз колебаний не было: – Да, я пойду.
Высохшие рыжие пряди опять растрепались и, стоило только Игре шевельнуть головой, падали ей на глаза. В солнечный день их цвет наводил на мысли о пожаре. Из-под волос сверкнуло звериной желтизной.
– Тогда едем, – сказала Игре.
Глава седьмая,почти дружелюбная
– Говорят, за всю шайку назначена награда, а за главаря – особливо, аж сто золотых!
– А ты на ту награду рта-то не разевай. Много таких было, да все померли. Сколько раз их ловили, а все одно – вывернутся, хоть из-под самой виселицы, а потом и того, кто стражникам на них донес, навестят. От таких гостей ни один еще живым не уходил, вот так-то. А что по лесам шастают да богатеев проезжих грабят, нам-то с тобой что? У нас с тобой отродясь брать нечего.
Не сторонись смеха и шутки, потому что сердца смеющихся расположены друг ко другу.
Будь мудр и не принимай опрометчивых решений, помни, что как брошенное в землю семя может вырасти и стать великим деревом, так и малый поступок влечет за собою последствия для всей твоей жизни. Но и не будь нерешителен и не стой подолгу на распутье, ибо нерешительный ни в чем не имеет успеха; шагай вправо или влево, и да не споткнется нога твоя на верном пути.
Сторкс, выросший, как лепестки растут из сердцевины цветка, вокруг квирской крепости, был, подобно Эбраку в другой части страны, тем центром, куда отовсюду стекались дороги, товары, новости и слухи. Большой речной порт, широкая торговая площадь, два больших храма и целый выводок часовен, мужских и женских обителей и странноприимных домов, кабаки и харчевни без числа – жизнь тут поистине била ключом. Поселившиеся на побережье канарцы ни разу еще не забирались так далеко, чтобы причинить беспокойство этому краю, запрятанному среди гор и болот; немирные северные границы отсюда и вовсе казались бы чужедальней страной, когда б ни тидирские призывы, понуждавшие любого, кто мог удержать в своей руке оружие, променять родные пашни и стада на славу и опасности войны.
Появление призраков и странная болезнь, распространяемая ими, внесли смятение в мирную жизнь города, но полностью разрушить ее не смогли. Священники молились, прихожанки судачили, уличные проповедники обличали грехи, стражники по сто раз на дню проверяли топоры и алебарды. И все, как один, с надеждой посматривали в сторону столицы, да не забывали к наступлению темноты возвращаться домой и запирать двери на все засовы. Порою кто-нибудь уходил в ночь; по такому читали поминальную молитву и старались впредь внимательнее приглядываться к соседям. День же пр