Получить выговор от толстяка Одо – это было уж слишком. Рольван недоверчиво покачал головой:
– Не могу поверить, что слышу это от тебя.
– Я же как-никак священник, – Одо улыбнулся с чуть заметным самодовольством и снова посерьезнел: – Ну-ка, расскажи мне, что об этом сказано в Учении.
Рольван вздохнул и прикрыл глаза, вспоминая подходящую случаю цитату. Она пришла как будто сама собой:
– «Тьма не имеет общей доли со светом, а свет – с тьмой. Никто, ходящий путями тьмы, не делает доброго, ибо света нет в нем, станешь искать его – и не найдешь, только напрасно потеряешь время».
– Дальше, – велел Одо.
– «Посему вырывай корни зла, иначе оно прорастет и заглушит добрые побеги, – Рольван произнес это почти с ненавистью, – так поступай везде, где только сможешь, и наблюдай за собою, чтобы и тебе не впасть в соблазн».
– Ну? – спросил Одо.
– Что – ну? Они не… не знаю, как это тебе объяснить. Они заблуждаются, да. Но они действительно хотят все исправить!
– Откуда ты это знаешь?
– Вижу. Не могу я тебя убедить! Если бы там был, Одо, видел сам, ты бы понял. Ты бы…
Одо перебил его сбивчивые объяснения.
– Мне кажется, я вижу другое. Все просто, Рольван. Ты увлекся этой женщиной?
– Кто, я? – Рольван рассмеялся и резко оборвал смех. – Даже и не думал об этом, Одо, клянусь. Даже не думал.
– Подумай сейчас, мой друг, прошу тебя. Возможно ли, что ты просто влюблен в нее, потому и веришь любому слову? Уж мне-то ты можешь в этом признаться, учитывая, – настоятель хмыкнул и понизил голос, – что первая женщина у нас с тобой была одна на двоих. Помнишь?
Рольван усмехнулся:
– Разве такое забудешь?
– Я не забыл, как видишь. Итак?
– Мне кажется, или ты меня допрашиваешь?
– Нет, конечно же. Можешь считать, что ты на исповеди – и, кстати, не налить ли нам еще вина?
– Хороша исповедь! И как тебя еще не выгнали из настоятелей?
– Сам удивляюсь, – вздохнул Одо, берясь за кувшин. – Так что насчет женщины, Рольван? Мне она показалась не слишком-то, гм, хорошенькой. Честно говоря, я принял ее за очень голодного юношу.
– Как и я поначалу, – Рольван пододвинул к себе наполненную настоятелем чашу.
Неожиданный вопрос встревожил его сильнее, чем хотелось показать. Он старательно перебрал в памяти мысли и чувства, посещавшие его в последние дни, но никаких признаков увлеченности или страсти в них не нашел. Скорее, наоборот. Рольван отчетливо представил себе оскаленную волчью пасть и ответил насколько мог искренне:
– Такие, как она, поедают своих любовников заживо. Я ни за что на свете бы не к ней не притронулся.
Он тут же пожалел о своих словах, вспомнив тот единственный беззаботный вечер в Сторксе, вспомнив ее смех и ее слезы из-за Грата. Но Одо вздохнул с облегчением и двумя руками поднял свою чашу, словно провозглашая заздравный тост. Рольвану осталось лишь последовать его примеру, запивая вином свою беспричинную тревогу и горьковатый привкус во рту.
– Ну, а раз ты свободен от ее чар, вот что я предлагаю сделать, – Одо говорил весело, как будто замыслил всего-навсего хорошую шутку, – у здешнего эрга в замке имеется какая-никакая дружина. Правда, половина их ушла с тидиром на север, а вторая половина до свету из-за стен глаз не высунет. Но монахам не пристало бояться ночных теней, гонца к ним я могу отправить и ночью. Час езды, если вскачь. А наутро пусть эти головорезы изловят дрейвку и убийцу епископа, да еще, пожалуй, помогут тебе доставить их в Эбрак, на тидирский суд. И поручение твое будет выполнено, и обратный путь окажется безопаснее. Что ты на это скажешь?
Гвейр сразу увидел западню, и Игре тоже. Его предупреждали, но Рольван оказался достаточно глуп, чтобы забраться в ловушку с головой.
– Нет, Одо, подожди! Не надо!
– Почему? – отец-настоятель был искренне удивлен.
– Одо, я знаю, что ты не веришь. Но вдруг, просто подумай, вдруг это все правда? Вдруг правда, что только они могут закрыть эти Врата, а мы им помешаем?! Представь, если по нашей вине здесь останутся призраки, и будут убивать людей, и будут приходить новые, и…
– Тише-тише, я тебя понял. Ты что же, предлагаешь отпустить их с миром?
– Одо… – Рольван выдохнул и постарался говорить рассудительно: – Если то, что мне сказали, правда… во всяком случае, Гвейр действительно в это верит, тут я ручаюсь. Если это правда, и эти твари приходят из другого мира, и есть Врата, которые туда ведут – ты можешь их закрыть? Можешь, настоятель?
Одо задумался.
– Нет, – признал он. – И не знаю никого, кто бы это мог. Постом и молитвой, наверное…
– Ты уверен, что получится?
– Нет, не уверен.
– Тогда, ради Лиандарса… ради всех людей, мы должны позволить им попытаться. Ты понимаешь, Одо?
– И что? По-твоему, надо их просто отпустить? Ты хоть помнишь, о ком мы вообще говорим?!
– Да уж поверь, помню! Отец Кронан был моим приемным отцом, не твоим! И я не предлагаю их отпустить, я еду с ними. Когда все закончится… Я рассказывал тебе о нашем уговоре.
– Ты арестуешь его и доставишь в Эбрак, как приказал тидир? В одиночку?
– Нет! Я и не собирался этого делать. Я с самого начала собирался вызвать его на поединок и убить!
– И все еще собираешься?
– Конечно! – ложь теперь не казалась Рольвану таким уж большим грехом, да и была ли это ложь? Неважно, решил он. Об этом он успеет подумать после. – Я дождусь, когда Врата будут закрыты и убью его.
– А дрейвку?
– Ее тоже. Прошу, поверь мне, Одо.
– Я должен поверить, что ты один управишься с ними двоими? Судя по твоим собственным рассказам, они бойцы всяко не хуже тебя!
– Я сделаю это. Должен сделать и сделаю, тебе придется довериться мне в этом, или, – Рольван вздохнул, подумав, что слишком долгими уговорами лишь вызовет к себе подозрения, – или делай, как ты решил и знай, что призраки и живые мертвецы останутся здесь навсегда. Хотя ты ведь не видел еще живых мертвецов, так что можешь мне не верить, можешь думать, что это не так уж и страшно, когда их не берут ни меч, ни стрелы, когда они встают и снова…
– Хватит, Рольван, достаточно! – оборвал его священник. – Я не дурак. Я тебя понял. Пусть закрывают свои Врата, раз уж ты так уверен. А я позабочусь распространить их приметы, и если ты погибнешь, далеко они все равно не уйдут. Только знаешь что, постарайся, пожалуйста, выжить в этом предприятии, друг мой. Было бы жаль встретить тебя после стольких лет лишь затем, чтобы потерять.
– Мне тоже было бы жаль, если бы ты меня потерял, – Рольван с облегчением откинулся на спинку кресла и улыбнулся. – Постараюсь этого не допустить.
– Обещай, что на обратном пути ты остановишься у меня отпраздновать победу.
– И еще раз отведать твоего чудесного вина, – согласился Рольван. – Обещаю.
Одо наклонил голову, торжественно, как будто стал свидетелем священного обета, но тут же по-мальчишески ухмыльнулся и, привстав, заглянул в кувшин.
– Хотел бы я знать, почему здесь пусто, ведь мы почти не пили? – он в раздумье почесал выбритый кругом затылок. – Как думаешь, принести ли нам новый или все-таки пора спать?
– Спать, пожалуй. Иначе завтра меня придется привязывать к седлу, чтобы не свалился.
– Не думаю, что твои друзья дрейвы станут этим заниматься. Пойдем, я покажу тебе, где у нас спят особенно почетные гости. Тебе понравится.
Помещением для почетных гостей оказались две смежные комнаты, каждая размером с келью настоятеля, обставленные если не роскошно, то с удобством, каким не побрезговал бы ни один путешественник, насколько бы знатным он ни был. Похваставшись, что в комнатах этих несколько лет назад останавливался ни кто иной, как сам отец Кронан, и пожелав Рольвану спокойной ночи, Одо благословил его и наконец оставил одного. Вода, приготовленная в деревянной бадье, совсем остыла, но Рольван, надеясь так прогнать хмель, все же окунулся в нее. Вытершись лежащим рядом полотенцем, прошел в спальню. Уютная и теплая, она нисколько не походила ту комнату, которую он делил когда-то с шестнадцатью другими послушниками – разве что тем же совершенно особенным монастырским духом, что он ощутил еще в келье настоятеля. Рольван обнаружил, что вдыхает его с удовольствием, как будто после долгого странствия он наконец возвратился домой. Было так хорошо забыть ненадолго о печалях внешнего мира, всего несколько часов ни о чем не тревожиться и не быть начеку. Преклонив колени перед большим, во всю стену, изображением расцветших меча и копья, он от всей души произнес молитву. Знакомые слова согревали душу и внушали спокойствие, от которого начало клонить в сон. Поднимаясь с колен и забираясь под мягкое одеяло из овечьей шерсти, Рольван улыбался довольной улыбкой усталого и счастливого человека.
Он видел сон и во сне он знал, что это сон. Он помнил, так отчетливо, словно это было всего лишь вчера, как все то же самое происходило наяву – заполненную любопытным народом площадь, гул людских голосов, шум дождя и хлюпанье по грязи множества ног. Два ряда стражи и плаху на помосте, и усталый лик тидира Дэйга на переносном троне. Палача в кроваво-красном одеянии. Двух болтунов за спиною и собственную злость на их трескучие голоса, на их глупость и равнодушие перед лицом чужой гибели. Помнил, как стихли все звуки, когда хрупкая фигурка в простом сером платье поднялась по ступеням помоста. Рольван никак не мог разглядеть ее лица. Другие лица были видны отчетливо, но стоило ему поднять взгляд на осужденную, как серая завеса дождя между ними густела и превращалась в непроницаемую пелену. Священник в епископском облачении поднес к ее губам божественный символ. Это не был отец Кронан – с отстраненным удивлением Рольван узнал пухлую фигуру и добродушное лицо своего детского друга. И сразу, стоило ему только разглядеть в епископе Одо, серая пелена растаяла и Рольван узнал ту, на чью смерть пришел полюбоваться весь Эбрак.
Игре повернула голову и встретилась с ним глазами, безошибочно отыскав его в толпе. В ее взгляде не было ни осуждения, ни ненависти –