Он сжал зубы, пытаясь остаться невозмутимым под взглядом Верховной дрейвки. Игре повела плечом:
– Я собираюсь их закрыть.
Переспрашивать Рольван не решился. Гвейр продолжил:
– Нам нужно только провести Игре к Вратам и не дать им ей помешать. Предупрежу сразу, Рольван, я почти не надеюсь, что мы выберемся оттуда живыми.
– Выберемся, – сказала Игре.
– Ты должна выбраться, сестра. А вот мы с Рольваном вряд ли.
– Заткнись, – велела она. – Я тебе не позволю, понял? Не смей даже думать.
Против гибели Рольвана она не возражала. Неудивительно. Он вздохнул и вцепился зубами в жесткий кусок баранины из запасов покойных дружинников.
Но все-таки смотреть на нее хотелось еще и еще.
Выступив далеко за полдень, в тот день они прошли немного. С наступлением заката Игре велела устраиваться на ночлег. Когда она принялась возводить свою колдовскую ограду вокруг их стоянки, Рольван едва удержался от совершенно неуместного здесь облегченного смеха. Счастливчики, у которых есть семья и дом, где их ждут, наверно, чувствуют что-то подобное, возвращаясь туда. Игре была занята, а Гвейр не заметил его глупейшей улыбки, обращенной к золотисто-алым растрепанным языкам огня. Разве что богиня, та, что иногда являлась к ней поговорить с глазу на глаз, поняла и неодобрительно нахмурилась где-то в темноте. Но Рольвана нисколько не беспокоило недовольство богини.
Утром Игре снова повела их через лес, с каждым шагом все менее проходимый, на восток к Кругу. Шли медленно, говорили мало. Лошадей вели под уздцы. Непонятные звуки, движение и треск в зарослях то и дело заставляли их вздрагивать. Гвейр держал наготове лук, Рольван не спускал руки с рукояти меча.
Все тропы, проложенные здесь раньше, перепутались, как путаются ноги бредущего домой запоздалого пьяницы, и вели теперь куда угодно, лишь бы не к своей цели. Заросли вставали на пути, словно отряды стражи, охранявшей проклятое место. Деревья сплетались корнями и ветвями, промежутки между ними затягивали полотнища паутины, такой толстой, как будто в этих местах уже много лет никто не ходил. Приходилось подолгу искать просвет, чтобы провести сквозь него лошадей. Паутина рвалась и липла к лицу отвратительными клейкими клочьями.
Игре шла первой, выбирая дорогу. Когда она поднимала голову и расширяла ноздри, словно принюхиваясь, Рольвану опять виделась волчица, идущая по следу, неотступная и беспощадная. Тогда он начинал спотыкаться, отводил глаза и обещал себе впредь смотреть только под ноги. Где-то далеко над головою сияло яркое, без намека на облачную тень, солнце, но в чащу проникали лишь редкие смутные лучи.
Лес закончился внезапно. Деревья расступились, и глазам путников открылось обширная пустошь, от края до края заросшая вереском. Непроходимый лес обступал ее с востока, с севера и с юга, на западе же вересковый ковер простирался, насколько хватало глаз. Редкие деревья пятнали его зелеными узлами, холмы собирали складками. Впереди, на расстоянии около мили, даже издалека поражая взгляд, возвышался Круг богов. Глухие каменные громады выше самых высоких башен Лиандарса стояли отвесно, как будто установленные руками прилежных строителей; каменные блоки поменьше соединяли их друг с другом, образуя разомкнутое с западной стороны колесо. В центре круга находился другой, поменьше. Сердцевиной строения были два гигантских камня, называемых жертвенными. Именно здесь в прежние времена творили свое черное колдовство дрейвы.
– Вот они, – охрипшим голосом прошептала дрейвка, что пришла с Рольваном.
– И вправду нас ждут, – тоже шепотом отозвался ее брат.
Рольван молча втянул воздух, разглядывая тех, кто ждал их прихода. Ждал терпеливо, не проявляя усталости, не отвлекаясь на еду и сон. Ждал, как могут ждать только мертвые.
Они стояли неподвижной стеной, мужчины и женщины, старики и дети, воины и крестьяне с одинаково безжизненными глазами и пустыми лицами. На армию это походило не слишком, но при мысли, что к Вратам придется пробиваться через этот молчаливый строй, у Рольвана в животе расплылся холод. Зато Игре презрительно усмехнулась:
– Глупцы. Моей силы хватит, чтобы вернуть их смерти, всех до одного.
– А останется у тебя после этого сила для остальных дел? – поинтересовался Гвейр.
– Нет, – призналась она. – Во всяком случае, не сразу. А как сядет солнце, вернутся призраки, и вот с ними мне не справиться. Слишком их много.
– Тогда едем, пока еще есть время, – сказал Гвейр. – Помнишь, Рольван, как пробивались через строй канарцев под Хейном?
– Еще бы мне не помнить, – отозвался Рольван, проверив меч и готовясь сесть в седло.
– Подождите, – остановила их Игре. – Дайте мне ваше оружие. И давайте отойдем.
В ее руках оказался мех из шкуры какого-то небольшого животного, с горлышком, обмотанным ярко-красной шерстяной нитью. Рольван уже видел его раньше, но не сразу вспомнил, где именно. Гвейр сообразил быстрее:
– Это Аска тебе дала! Что там, Игре?
Дрейвка пренебрежительно повела плечом.
– Ничего особенного. Могильник, зверобой и дубовые побеги, настоянные на воде из священного источника. Я могла бы приготовить такой и сама, но в году всего три ночи, когда следует его делать, и… мне было не до того. И я вовсе не уверена, что это поможет.
Она словно была раздосадована, но старалась этого не показать. Рольван подумал, что ей, Верховной дрейвке, неловко обращаться к снадобьям какой-то старой знахарки, пусть и хорошей своей знакомой. Но Игре уже справилась с недовольством и готовила свое колдовство: собрав все оружие, разложила его на земле так, чтобы острые концы соприкасались, а рукояти и древки копий и стрел расходились в стороны наподобие звезды. Запела негромко, держа на вытянутой руке мех с зельем.
– Послежу пока за мертвецами, – прошептал Гвейр. – Смотри по сторонам, Рольван.
Тот кивнул и с усилием отвел взгляд от колдующей дрейвки. Но, когда Гвейр скрылся в зарослях, не утерпел и подошел ближе. Игре его не заметила, она вся была поглощена своим занятием. Это было иное, чем то колдовство, которое он видел раньше, хоть Рольван и не смог бы объяснить, в чем отличие. Игре, растрепанная, с желтыми огоньками в широко распахнутых глазах, выглядела по-настоящему пугающе. От ее низкого пения на голове шевелились волосы и по всему телу бежали мурашки. Ему показалось, или поднявшийся вдруг ветер исходит именно от этой невысокой фигурки в рваном развевающемся плаще?
Оборвав пение хриплым выкриком, Игре перевернула мех и вылила зелье на середину созданной ею звезды. Темная вязкая жидкость не впиталась в землю, не растеклась бессмысленной лужей. Она медленно поползла вдоль лезвий мечей и кинжалов, обволокла наконечники копий и стрел, ненадолго окрасила темным блестящее железо, затем посветлела и исчезла без следа.
– Все, – выдохнула Игре.
– Что теперь будет? – зачарованно спросил Рольван.
– Теперь нашим оружием можно убивать мертвецов. Если только у меня получилось. Я никогда еще такого не делала.
Она тяжело дышала и вытирала ладонями пот с лица. Рольван сказал:
– Ты ведь и многое другое делала впервые, и у тебя все получалось, правда?
– Пока что – да.
– Значит, и сейчас получится.
– Будем надеяться, – ответила Игре, поднимая свой меч. Нож она уже повесила на пояс. – Теперь надо спешить, чтобы успеть до заката.
– Подожди, – сказал Рольван. – Игре… может быть, возьмешь мой панцирь?
Игре остановилась.
– Зачем?
– Он защитит тебя от ударов. Нет так надежно, как кольчуга, но…
– Это я понимаю. Зачем это тебе?
– Разве непонятно? – Рольван пожал плечами. – Я беспокоюсь о тебе. Боюсь, что ты пострадаешь.
– Ты?
– Да.
На ее лице вдруг отчетливо проступили скулы. Игре подошла ближе, так, чтобы Рольван расслышал ее шипящий шепот:
– Разве непонятно – я вздохну с облегчением, когда тебя наконец убьют. То, что мы сражаемся вместе, ничего не значит. Ничего не изменилось, ясно?
– Тем больше причин согласиться взять мой панцирь.
Рольван почти ждал, что она его ударит. Ее ноздри раздувались, глаза горели звериным огнем. Такой же она была в их первую встречу. Надо быть настоящим идиотом, чтобы мечтать о такой женщине, подумал Рольван и сказал – чувствуя, что дразнит дикого зверя, но не в силах удержаться:
– Я знаю, что ты меня ненавидишь, что никогда не простишь. Но даже ты, Верховная дрейвка, не сможешь запретить мне думать о тебе.
Игре первой отвела глаза. Развернулась и пошла прочь, туда, где были привязаны лошади. Рольван остался собирать оружие, свое и Гвейра.
Позже, когда Гвейр уже садился в седло и брал наизготовку копье, а Игре в последний раз проверяла свой лук, Рольван подошел и протянул ей свернутый кожаный панцирь с потускневшими медными бляхами. Ничего не сказал, и Игре тоже промолчала. Сбросила плащ и неловко натянула на себя слишком широкий для нее доспех. Рольван запоздало сообразил, что это стеснит ее движения, но Игре уже надела сверху плащ и вернулась к своему занятию. Рольван возвратился к своему коню.
Гвейр посмотрел на них обоих и тоже ничего не сказал.
– Готовы? – спросил он чуть погодя.
– Да, – ответила Игре.
– Да, – отозвался Рольван.
Солнце висело теперь прямо над камнями, над вересковым полем и мертвым войском. До заката оставалось не больше двух часов.
– Вскачь, – приказал Гвейр.
Они ворвались в поджидавшее их сборище мертвецов, так же, как некогда – в куда более аккуратный строй канарцев в памятной битве под Хейном. Только в тот раз они с Гвейром сражались в разных отрядах и вокруг них были товарищи, а канарские ряды дрогнули уже через несколько мгновений. Теперь же их было всего двое и женщина, которую они оба предпочли бы видеть как можно дальше отсюда, в безопасности.
Сама она безопасности нисколько не желала. Игре успела выпустить три стрелы еще до столкновения, пока скакали через вереск навстречу мертвецам; позже, заслоненная с двух сторон, продолжала стрелять снова и снова, и каждая стрела находила свою цель. Она зря сомневалась в своем колдовстве и зря не доверяла зелью старой Аски. Мертвецы падали без движения от любого соприкосновения с заколдованным оружием. Падая, они сразу же начинали разлагатьс