я, так что сражавшиеся оказались, как в болоте, в отвратительном месиве из гниющих человеческих останков. Летящие во все стороны ошметки были неприятностью куда меньшей, чем занимавшие место упавших новые противники. Они напирали, карабкались по мертвым телам, такие же мертвые, с глухим рычанием пытались поймать поводья, перехватить на лету копье, бросались под копыта. Они были неловки, как движущиеся во сне, и не будь их так много, вообще не представляли бы опасности. Рольван потерял копье, перерубленное ударом крестьянского топора, отшвырнул обломок и выхватил меч. Две твари, бывшие когда-то женщинами, проскочили перед носом его коня и кинулись на Игре. Одну дрейвка ткнула в лицо кончиком стрелы, которую как раз накладывала на тетиву. Острие скользнуло по искаженному лицу, лишь оцарапав, но и этого хватило, тварь бесформенным кулем свалилась под копыта. Вторая ухватилась за седло и повисла, рыча и пытаясь стянуть Игре на землю. Еще двое бросились на Рольвана, отвлекая его, не давая прийти на помощь. Монах громко заржал и вскинулся на дыбы, нанося удары копытами. Где-то рядом дико выругался Гвейр.
– Быстрее! – взвизгнула Игре.
Ее лошадка с повисшей на седле тварью вырвалась вперед и оказалась в тени камней. Мертвецы сторонились этого места, как будто их не пускала невидимая преграда. Через мгновение, уложив очередного противника, Рольван поднял голову и увидел, что так и было: мертвецы рычали и бесновались всего в двух шагах, но возле Игре не было ни одного. Дрейвка уже развернула кобылу и стреляла по оставшимся.
– Сюда! – крикнула она.
Два отчаянных прыжка Монаха, и Рольван оказался рядом с нею. Через мгновение к ним присоединился и Гвейр, запыхавшийся, но невредимый. Расхохотался:
– Я думал, будет трудно!
Рольван тоже засмеялся – возбуждение еще кипело в нем и искало выхода. Толпа мертвецов с хрипом и рычанием билась о невидимую стену.
– Мы прошли, Игре! – воскликнул Гвейр! – Где Врата?
Игре уже спешивалась. Вид у нее был озабоченный, и веселье мужчин угасло само собой.
– За мной, и осторожнее, – сказала она. – Это священное место.
Священное место дрейвов. Рольван не удивился бы, прикажи она ему оставаться ждать у границы первого круга, но Игре просто взяла под уздцы кобылу и пошла вперед между каменных исполинов. Гвейр и Рольван поспешили следом – не хотелось потерять ее из виду. От камней веяло холодом. Стоило оказаться между их ледяными боками, как хрип и рычание за спиною стихли, как будто весь Круг вместе с его незваными гостями накрыло невесомое одеяло тишины.
В этой тишине двое мужчин шагали сквозь непримятую траву вслед за последней из Верховных дрейвов Лиандарса. Даже лошади, и те ступали осторожно, как будто опасались разбудить неведомые силы. Садившееся солнце подчеркивало тени, слепило глаза и зажигало огнем рыжие волосы Игре. Миновав внешний круг, она пересекла пустое пространство и остановилась перед каменными монолитами, охранявшими вход во внутренний круг. В этом круге ничего не было, если не считать двух поистине огромных камней посередине. Ничего, похожего на волшебные Врата.
– Тихо, – сказала Игре, хотя никто не раскрывал рта. – Они здесь. Скоро солнце будет прямо над ними, тогда мы их увидим. Тогда я их закрою. Если смогу.
– А если не сможешь? – прошептал Гвейр.
– Тогда меня утащат на ту сторону, вас убьют, а к следующему Валлю поглотят все от моря до моря, – Игре произнесла это совершенно спокойно.
Их голоса неестественно шелестели. Пустота меж камней казалась вязкой и слегка колеблющейся, словно густой овсяный кисель. Рольван почувствовал, как дрожит плечо бесстрашного Монаха и спросил:
– Мы можем тебе чем-то помочь?
– Нет. И не вздумайте подходить, что бы ни случилось.
– А разве, – он сглотнул пересохшим горлом, – разве тебе не нужны какие-то особые обряды? Не знаю… жертва?
– Может быть, предложишь себя? – он услышал, как Игре усмехнулась. – Все жертвы уже принесены, больше некуда. Сегодня мне не понадобятся обряды.
– Что тогда… – начал Гвейр, но Игре вскинула руку, и он замолчал.
Солнце, пылающий огненный шар, нависло прямо над центральными камнями. Тень между ними сгустилась, поплотнела. По краям ее образовался огненный контур, словно дверной проем из раскаленного, только вынутого из горнила железа. Еще немного, и то, что казалось тенью, превратилось в зияющий чернотой провал. Беспроглядная, с кровавым отсветом тьма клубилась в нем. Было почти невозможно отвести от нее взгляд.
Игре хрипло выкрикнула что-то на непонятном языке. Отдала брату поводья и пошла вперед, раскинув руки, как будто приветствовала своего хорошего друга, и все кричала хриплым незнакомым голосом. От этого крика у Рольвана, не понимавшего ни слова, встали дыбом волосы. Гвейр тихо шептал что-то – молитвы или проклятия, не разобрать.
Тьма всколыхнулась навстречу, когда Игре приблизилась к Вратам. Черные клочья жадными щупальцами потянулись навстречу дрейвке. Гвейр тихо ахнул. Рольван изо всех сил сжал кулаки – настолько безумным было желание кинуться к ней и оттащить подальше от опасности, а там будь что будет. Спасение всех людей показалось вдруг до смешного неважным по сравнению с жизнью одной-единственной женщины.
Игре замолчала, остановившись совсем рядом с клубящимися щупальцами. Медленно опустила руки. Время тянулось и тянулось, но ничего не происходило и уже казалось, Игре в растерянности, казалось, она проиграла. Клочья тьмы начали сгущаться вокруг нее. Гвейр выругался и бросился было вперед, но сразу остановился. Игре запела.
Не думая, что делает, Рольван выпустил поводья Монаха и шагнул к Гвейру. Остановился рядом, сжал его плечо. Солнце слепило глаза, но они все-таки смотрели, как Игре снимает с пояса нож, не прекращая петь, проводит им наискосок по своим ладоням – левую, затем правую. Как поднимает сочащиеся кровью руки, разводит их в стороны и резко смыкает.
Алая, намного ярче закатного солнца вспышка ослепила их. Когда зрение вернулось, Врат больше не было. Игре без движения лежала на траве возле двух больших камней.
Рольван ненамного отстал от Гвейра, когда тот бросился на помощь сестре, упал на колени рядом и поднял ее на руки. Голова Игре бессильно откинулась.
– Жива?! – спросил Рольван.
– Дышит, – коротко ответил Гвейр. – Без сознания. После сильного колдовства…
– Знаю, – перебил Рольван. – Руки, надо их перевязать.
Глубокие порезы на ладонях Игре кровоточили. Гвейр быстро кивнул:
– В ее сумке есть бинт, принеси. И вино, если осталось.
Рольван бегом бросился к лошадям. Те спокойно жевали траву, уже не помня о своем недавнем страхе. Пока он рылся в сумках, Гвейр поднялся и подошел, держа Игре на руках. Он позволил Рольвану промыть и перевязать ее порезы и только потом сказал негромко:
– Кажется, получилось.
– Да, – ответил Рольван. – Мне тоже кажется. Останемся здесь, пока она не очнется?
– Нет. Здесь тревожно. Поехали. Если получилось, мертвецы должны были умереть.
Рольван кивнул – он тоже чувствовал тревожность этого места.
– Тогда позволь, я подержу ее, пока ты сядешь в седло.
Гвейр нахмурился, но другого выхода не нашел и протянул Рольвану свою драгоценную ношу. Ребенок, и тот весил бы больше. Улучив момент, когда Гвейр отвернулся, Рольван наклонил голову и вдохнул запах ее волос, запах лесной травы и ветра. Сердце его ухнуло в бездонную пропасть, он с трудом устоял на ногах. Все женщины, сколько их есть в мире, не смогли бы вызвать в нем и капли подобных чувств.
– Давай, – нетерпеливо сказал Гвейр, наклоняясь с седла.
Рольван послушно отдал ему Игре. Поймал повод ее кобылы и подозвал Монаха. Он все еще чувствовал на своих руках ее невесомую тяжесть и с трудом мог сосредоточиться, следовал за Гвейром, как во сне. Но, достигнув края внешнего каменного круга, мгновенно очнулся.
– Получилось, – прошептал он.
Едва ли кто-нибудь хоть однажды так радовался при виде нескольких сотен разлагающихся тел. Рольван повернул голову – Гвейр правил конем одной рукой, другой обнимая сестру, чья голова покоилась на его плече, и улыбался с таким же облегченным восторгом.
– Они все мертвы, – сказал он. – Мы победили, Рольван!
– Нет, – возразил Рольван, – это не мы. Это она победила.
– Ты прав. Ну и воняет же тут! Поехали, вперед!
Вперед – через липкое, кишащее насекомыми месиво под копытами, через оскверненный вереск, к свободе и свежему воздуху, к лесу. Монах нетерпеливо вскидывал голову, норовя вырваться вперед, Рольван сдерживал его, пока они наконец не очутились под древесной сенью и свежий ветер не унес прочь смрадные запахи.
Быстро темнело, но темнота была теперь временем сна, а не призраков, временем отдыха, который заслужили они все. И больше всех – хрупкая девушка в объятиях Гвейра. Ее обморок перешел в обычный сон, она улыбнулась и пробормотала что-то, когда брат уложил ее на сооруженное из конских попон ложе и укрыл плащом. Рольван ревниво наблюдал за каждым его движением.
Теперь, когда все закончилось, у этих двоих больше не было причин терпеть его присутствие. Он силился придумать что-нибудь, хоть что-то, что позволило бы ему остаться еще ненадолго, но ничего не получалось. Когда Гвейр выпрямился и обернулся к нему, Рольван стиснул зубы, зная, какой услышит вопрос:
– Что теперь, Рольван?
– О чем ты? – спросил он нехотя.
– Что ты намерен делать? Помню наш уговор, но мне показалось, ты больше не настаиваешь на его выполнении?
– Брось, Гвейр. Ты отлично знаешь, что это в прошлом. Я не причиню зла ни тебе, ни твоей сестре, никогда больше. Но… я и впрямь не знаю, что мне теперь делать.
– На службу не вернешься?
– Нет. Эта жизнь закончилась.
Гвейр улыбнулся ему и отправился расседлывать лошадей. Рольван пошел следом, и Монах ласково ткнулся ему в лицо теплым носом. Он славно потрудился, надежный и верный друг, и Рольван поклялся, что завтра не двинется с места, покуда конь не получит весь причитающийся ему уход и даже сверх того.