– Я тебя понимаю, – сказал неожиданно Гвейр. – Я чувствовал себя точно так же, когда умер отец и я вдруг понял, что больше меня ничего не держит, а жизнь, которую я вел, мне надоела. Но раз ты жив, занятие найдется. Уж поверь.
– Наверное, ты прав.
Из всех людей на свете Гвейр был единственным, кому Рольван мог бы рассказать о причине своего смятения – если бы только он не приходился этой самой причине старшим братом. Но ждать от него понимания теперь было бы несусветной глупостью, и Рольван спросил о другом:
– Как думаешь, призраков больше нет? Я имею в виду – мог кто-то из них уйти далеко отсюда и не возвращаться на день к себе?
– Мертвецы же умерли, значит, колдовство разрушено, разве не так? – Гвейр задумался. – В любом случае, Игре должна знать наверняка. Она же Верховный дрейв, это ее главная забота.
– Она и так уже много сделала.
– Да. Поэтому пусть отдыхает спокойно, и мы займемся тем же самым. Думаю, сегодня можно не караулить.
Рольван кивнул. Ни призраков, ни мертвецов, а живым и подавно неоткуда взяться в этом месте, где столько времени бесчинствовало зло. Ночной лес больше не казался опасным, и тени не выглядывали украдкой из-за кустов, поджидая случая наброситься, но лежали на траве мягкими пуховыми клубками. Хотелось спать и впервые за долгое время не быть настороже, не подскакивать от каждого шороха, ожидая не то нападения, не то случая напасть. Рольван был уверен, что трава сегодня покажется ему мягче пуховой перины.
Он лежал с закрытыми глазами, и память заставляла его заново переживать прошедший день – день, когда Игре закрыла Врата и победила своих врагов, когда он посмотрел ей в лицо и признался, что думает о ней, а после держал ее на руках и чувствовал ее тепло даже сквозь одежду и кожаный панцирь. Вспоминать об этом было приятно, и Рольван вспоминал, постепенно погружаясь в сон. Он слышал, как Гвейр отошел за деревья, как выругался, споткнувшись обо что-то, но тут же встал и пошел дальше. Этот человек был его другом, был смертельным врагом, был соратником и мог бы стать снова другом, если бы только у них было побольше времени. Но времени, похоже, не осталось: теперь Рольван видел все ясно. Он должен уйти, если только не хочет превратиться в обузу. Гвейр и Игре больше не нуждаются в нем, и в одном Гвейр совершенно прав – занятие найдется. Не на тидирской службе, так, может быть, в дружине какого-нибудь эрга?
Или же – от этой мысли Рольван даже проснулся – в монастыре. Почему нет, если все то, что раньше привлекало его в мирской жизни, больше ему не нужно? Войной он насытился. Вино его теперь не веселит, разве что дает забыться ненадолго. Женщины? Но с тех пор, как в его сердце поселилась Верховная дрейвка, о других женщинах он думал не иначе, как с отвращением. В Эбраке все еще ждала его белокурая невеста. Рольван не раз пытался представить себе ее, представить, как он возвращается и она выходит навстречу, кидается в его объятия – но не мог. Зачем он проводил с ней время, зачем добивался ее руки? Что это было, скука, тщеславие, азарт? Чего стоит все это вместе взятое, если теперь он даже не может вспомнить ее лица?
Уж лучше в монастырь. Стать священником, исполнить последнюю волю отца Кронана. Хоть этим почтить его память, раз не смог почтить ее, как собирался, смертью убийцы. Гвейра. Который, кстати, отсутствовал уже слишком долго для человека, отошедшего по нужде.
Рольван приподнялся, встревоженный. Вокруг было совершенно тихо, ни шороха. Игре спала, лошади дремали, опустив головы. Он уже открыл рот, чтобы крикнуть Гвейра, когда услышал его шаги и в тот же миг оказался на ногах. Схватил меч. Гвейр бежал, как бегут от опасности, отчаянно, не разбирая дороги. Рольван с мечом в руках шагнул навстречу – что бы ни было там, в лесу, он не подпустит никого к Игре.
Гвейр выбежал на поляну, тяжело дыша, и упал на колени.
– Что там? – воскликнул Рольван.
– Нет, – выдохнул Гвейр, – его уже нет, оно ушло. Я не знаю, куда.
Он обхватил руками голову и замер. Рольван огляделся, но все было тихо. Тогда он опустился на колени возле Гвейра.
– Ты ранен?
– Нет, – глухо ответил тот. – Но я умираю. Оно коснулось меня. Это был призрак, Рольван.
Мгновение до Рольвана доходил смысл его слов.
– Нет… – прошептал он.
Гвейр схватил его руку и сжал изо всех сил:
– Поклянись мне, Рольван! Поклянись, что позаботишься о ней, будешь ее охранять! Она дрейв, Рольван, весь мир против нее, такие же, как ты, они придут, и…
– Прекрати, ты, идиот! Ты жив! – воскликнул Рольван, но Гвейр повторил еще яростнее:
– Поклянись, что не позволишь никому убить мою сестру только за то, что она дрейв!
– Я разбужу Игре, она тебе поможет!
Рольван попытался вырваться, но не смог. Гвейр до боли стиснул его руку:
– Клянись!
– Хорошо, хорошо, клянусь! Клянусь защищать ее, даже ценой своей жизни. Теперь отпусти!
– У нее больше никого нет, – прошептал Гвейр, разжимая пальцы.
– Заткнись. У нее есть ты.
Игре не проснулась, когда Рольван позвал ее по имени, когда прикоснулся к ее руке. Тогда он приподнял ее за плечи и встряхнул, не зная, есть ли вообще способ разорвать этот неестественный сон.
– Игре! Игре, проснись!
Она вскрикнула и принялась отбиваться, и Рольван поспешно отпустил ее.
– Игре, пожалуйста. Ты нужна Гвейру!
– Гвейр? – это имя заставило ее очнуться. – Гвейр!
– Я здесь, сестренка, – он подошел и остановился рядом. – Ничего страшного.
– Он встретил призрака, – сказал Рольван.
Гвейр наградил его сердитым взглядом, собирался что-то сказать, но Игре уже вскочила и утянула его в сторону от своего ложа, из-под деревьев под рассеянный звездный свет. Взяв голову брата в свои перевязанные ладони, она пристально вгляделась ему в глаза, как будто искала там что-то. Рольван ждал, боясь пошевелиться, чтобы не помешать им. Лицо ее казалось совершенно белым.
Потом она вскрикнула и отступила. Это приговор – понял Рольван еще до того, как она залилась слезами, а Гвейр обнял ее и ласково погладил по волосам:
– Тсс, сестренка. Ничего страшного. Рано или поздно все умирают.
– Нет! – закричала она и вырвалась из его рук. Отскочила, запрокинула голову к небу. – Нехневен, нет! Нехневен!
Она звала свою богиню. Рольван видел уже достаточно, чтобы привыкнуть не бояться обитателей тьмы, но сейчас его охватил почти животный ужас. Эта древняя богиня уже приходила к Игре, придет и сейчас.
– Нехневен!
Было тихо, только шелестел в ветвях ветер. Рольван замер, Гвейр тоже не шевелился. Оба смотрели на Игре. Смотрели, как она, разбрызгивая слезы, снова и снова выкрикивает в ночное небо одно и то же имя. Как давится рыданиями, как сжимает кулаки и грозит ими пустоте.
– Нехневен! Ты обещала мне, обещала! Так будь же ты проклята!
– Игре, – негромко позвал ее Гвейр. – Перестань. Мне уже не помочь, ты же сама знаешь.
– Заткнись, – велела она, в точности, как недавно Рольван. – Седлайте коней, мы возвращаемся к Вратам.
Такая отчаянная воля была в ее голосе, что оба, не задавая вопросов, бросились исполнять приказ. Игре с яростью сорвала повязки со своих рук. Не стала седлать кобылу, только поправила узду и вскочила ей на спину, легко, как будто и сама была бесплотным лесным духом.
– Быстрее, за мной!
– Игре! – воскликнул Гвейр, когда она уже мчалась через лес обратно в сторону камней.
Они оказались в седлах и пустили коней в рысь почти одновременно. Это была самая безумная ночная скачка, какую Рольван только мог припомнить, напролом через заросли, каждым миг рискуя наткнуться на торчащую ветвь или вылететь из седла, если споткнется конь. По счастью, чаща, еще вчера непроходимая, теперь стала реже, между деревьями появились просветы. Рольван решил бы, что ему чудится, если бы очень скоро рядом не объявилась тропа, ведущая прямиком к святилищу – а уж ее-то здесь вчера совершенно точно не было. Кони вырвались на тропу, пошли быстрее и на краю верескового поля наконец догнали Игре. Здесь пахло еще хуже, чем несколько часов назад. Тропа с самым невозмутимым видом пересекала усеянное трупами пространство, ныряла в проход между камней, от внешнего круга к внутреннему и оканчивалась перед каменными великанами в середине, на том самом месте, где стояла вчера Игре.
Как вчера, они спешились перед внешним кругом, вошли и ощутили ту же необыкновенную тишину. У входа во внутренний круг Игре остановилась и обернулась с резким испугом:
– Гвейр!
– Я здесь, сестренка. Еще здесь.
– Хорошо, – выдохнула она. – Теперь слушай. Я открою Врата, и ты уйдешь на ту сторону. Тогда твоя душа останется в тебе.
Рольван вздрогнул от ее слов, Гвейр же остался спокоен. Камни-великаны темными громадами возвышались над головой. Их тени, как живые, тянулись по траве к ногам пришельцев. Над одним из центральных камней узенькой серебряной полоской завис месяц. Гвейр спросил, завороженно глядя в темную пустоту, где были вчера Врата:
– Разве не этим ты в прошлый раз прогневала богов?
– Пусть гневаются, мне плевать. Она обещала, что ты будешь жить, и солгала. К тому же я собираюсь открыть их ненадолго, только чтобы ты прошел. Потом я закрою Врата, и… Гвейр, прости меня. Это все из-за меня.
– Не смей так думать, – сказал он. – Я тебе запрещаю. Ясно?
Игре всхлипнула:
– Ясно. Гвейр… я не знаю, что там. Ничего не знаю. Про это столько всего рассказывают, я не знаю, чему верить. Может, там много разных миров. Может, один. Может, вообще ничего. Я могу только открыть туда дверь, сейчас, до рассвета, пока след еще не угас, но… Я не уверена, что смогу потом это сделать снова. Что смогу тебя вернуть. Понимаешь?
– Но ты уверена, что там я не… не превращусь в живого мертвеца? Останусь человеком?
– Нет, – прошептала она, – не уверена. Я только надеюсь.
Гвейр молчал, разглядывая черные камни. Потом обернулся к сестре. Погладил ее плечо.
– Ну, значит, – сказал он, – у нас есть надежда.