Бог осклабился:
– А жертвы?
– Этого я дать не могу, моя верность принадлежит другому, – он понял вдруг, что все, и юноша со своими неразлучными подругами, и карлик, и Нехневен, все замолчали и смотрят на него. С ощущением стояния над краем пропасти сказал: – Но своей дружбой я волен распоряжаться сам и готов предложить ее тебе, если только это не слишком презренный дар.
– А ты мне нравишься! – воскликнул бородач Лафад. – Пей еще, скрепим наш союз!
Остальные боги вернулись к своим разговорам, и Рольван понял, что выдержал испытание. Одно из испытаний – сколько еще их предстоит? Вино Лафада ударило ему в голову, и он поспешно вернул рог.
– Значит, ты Лафад? И это в твое имя они там пляшут и…
Его собеседник расхохотался:
– И совокупляются! Они празднуют во имя плодородия и начала осени, а я только лишь все это олицетворяю для них! Ну и себе беру немного, не сомневайся, – он сунул руки под стол, и Рольван отвернулся, спешно решив отрезать себе еще мяса.
Каллах улыбался.
– Ты приобрел могущественного союзника, человек Рольван, – сказал он. – Я рад этому.
– Почему? Мне казалось… если бы я знал, что попаду сюда, я бы не рассчитывал на радушный прием. Это было бы справедливо.
– Богам не свойственна справедливость, запомни это. Но у нас есть свои Правила, очень древние. Иногда они меняются, а иногда бывает так, что мы их нарушаем. И всегда за это расплачиваемся.
– Кто же их устанавливает?
Бог покачал головой:
– Мы о нем не говорим.
– Потому что не знаем, – вставил Лафад.
– Кое-кто знает, из родившихся раньше. Но и они не говорят.
– Но откуда тогда вам знать об этих Правилах? – Рольван наконец поверил, что всерьез ведет этот невероятный разговор, и в нем против воли разгоралось любопытство. Остальные боги не вмешивались, и непонятно было, слушают ли они. – И как все это относится ко мне?
– Относится самым прямым образом, потому что вскоре мы собираемся нарушить одно из Правил в отношении тебя. Не ради тебя самого, конечно, и многие до сих пор были против. Теперь… время решать, друзья.
Последние слова Каллаха были обращены к богам. Вся компания переглянулась. Первым заверещал карлик:
– Нет и нет! Я против, был против, буду против, всегда, всегда, всегда! Это омерзительно, это…
– Заткнись, – велела ему Нехневен, но карлик не унялся:
– А что это ты мне указываешь, а? Кто ты такая, а?
– Я тебя сейчас сам заткну! – рявкнул вдруг Лафад, и карлик сразу закрыл рот. Лафад заговорщицки подмигнул Рольвану: – Я поддерживаю друга, пившего из моего рога!
– Хорошо, – сказал Каллах. – Айсы?
Девушки-птицы обменялись взглядами поверх головы сидящего между ними юноши с рубином. Рольван впервые услышал их голоса, прозвучавшие, как один:
– Нет. Он нам не нравится. А ты, Юкулькальви?
Бог с непроизносимым именем обнял обеих за талии. Брезгливой насмешливости на его лице стало еще больше, чем обычно:
– Простите, любимые. Он ничтожество, как они все, но я – за. Тут будет над чем посмеяться!
Айсы обиженно надули губы, и Юкулькальви принялся целовать одну, потом вторую. Вороны на их плечах захлопали крыльями, недовольно закаркали, и вся троица рассмеялась. Каллах хмыкнул.
– Поровну, Нех, – сказал он. – Решать тебе.
Она очень походила на Игре, особенно сейчас, когда сидела по левую руку от Лафада и, чуть наклонившись вперед, смотрела так же – с недоверчивым волчьим прищуром. Из прически выскочил непослушный локон, рыжим завитком лег на щеку. У Рольвана что-то зашевелилось в груди, как будто змея, вышедшая из спячки, стала извиваться и проситься наружу. Он увидел, как бесстыдно подмигивает и корчит рожи Лафад, и опустил глаза.
– Было бы лучше, если бы они оба не вернулись, – сказала Нехневен. – Моя Избранная собирается принять решение, которого я не одобряю. Но мы сами выковали ее волю, она теперь крепче железа. Правильно ли будет ее ломать?
Каллах осторожно спросил:
– Что ты решаешь?
Богиня скривилась – как Игре в те редкие моменты, когда готовилась уступить:
– Ты же знаешь, я ее потеряю.
– Ты позволишь ей идти своим путем. Это и есть любовь, Нех.
Боги молчали, даже Лафад смущенно притих. Рольван почти ничего не понял, но чувствовал себя лишним, словно эти двое говорили о чем-то своем, что не касалось больше никого. Остальной зал шумел по-прежнему, но эти звуки существовали как бы отдельно, не проникая их маленький круг. Рольван услышал голос Нехневен и решился наконец поднять глаза.
– Ты прав в том, что мы ей задолжали… все, хватит разговоров. Сделаем это.
Лафад захохотал и попытался ее поцеловать. Нехневен с оскорбленным видом отвесила ему пощечину, на которую бог осени и не подумал обижаться. Карлик возмущенно взвизгнул, Юкулькальви запустил в него полуобгрызенной костью. Девушки обидно засмеялись. Под шум начавшейся перебранки Каллах объяснил Рольвану:
– Правило гласит, что смертный, сумевший найти дорогу в обитель богов, волен уйти, куда пожелает, но путь он должен выбрать сам. Никто не подскажет ему, которая из дверей ведет обратно в его мир. Так мы поступили недавно с одним человеком из твоего мира.
– С Гвейром! Он жив?!
– Жив. Айсы излечили его от ледяной заразы, и он ушел в одну из дверей. Мы покажем ее тебе, хоть это и против Правил. Я даже, пожалуй, провожу тебя немного.
– Благодарю, – сказал Рольван. – Благодарю вас всех!
– Не торопись. Твои испытания на этом не окончены.
– Я понимаю. Скажи, что такое эта ледяная зараза?
– След прикосновения хладного духа. Излечить ее под силу только богам, и то не всем. Избранная мудро поступила, отправив его сюда.
– Но вы наказали ее за это!
– За непокорность, – негромко произнес Каллах. – Так было нужно. А тебе, если рассчитываешь получить помощь, советую не злить Нехневен.
Рольван услышал, как она презрительно фыркнула и встала.
– Время, – сказала она. – Дверь появилась.
Глава пятнадцатая, замерзшая
Это муж в рассвете сил, высокий ростом и прекрасный лицом; глаза его голубые, как небо, а волосы белокурые, заплетенные в косу. Он бог сражений, в любой битве ему нет равных. Его копье толщиной в руку взрослого мужа разит стремительней, чем падает на землю капля росы; ножны его меча из чистого золота, а на ногах серебряные шпоры. Он носит пурпурный плащ с вышитыми золотыми узорами и сапоги кроваво-красного цвета, доходящие до колен. И когда говорят о ком-нибудь «Красив, как бог», имеют в виду Каллаха. Его возлюбленная строптива и неверна, и много причинила ему страданий, но Каллах прощает ей все, потому что велика его любовь к ней.
Но он забыл предупреждение, и ел, и пил в дивном чертоге; наевшись же и напившись, увидел прекрасное ложе и заснул на нем. Ему снилось, что он очутился в аду, и демоны, ужасные видом, с огромными телами, покрытыми шерстью, со звериными мордами и острыми клыками, пожирали его тело. После ему приснилось, что он попал на небеса и беседовал с ангелами, чей вид был столь же прекрасен, сколь ужасен был вид демонов из первого сна, но мудрость ангелов еще превосходила их красоту.
Дверь, за которой Рольвану предстояло искать Гвейра, на вид не отличалась от всех остальных – намеченный размашистыми линиями контур, как будто просто украшение стены, заполненный выпуклыми фигурками людей и животных. Каллах ударил в середину двери раскрытой ладонью, и камень послушно растаял, открыв клубящийся белым туманом проем. Рольван поежился про себя, вспомнив свой первый путь по бесконечной лестнице. Вслух сказал:
– Благодарю вас от всей души, великие боги.
– Теперь ты взялся за лесть? – хмыкнула Нехневен.
Кроме них троих, рядом был только Лафад да еще пес-призрак, безмолвной полупрозрачной тенью сопровождавший Каллаха. Другие остались за столом, и Рольван чувствовал себя намного свободнее вдали от их надменных взглядов и ухмылок.
– Даже не думал, – возразил он. – Я искренне вам благодарен, и…
– Хочешь моего благословения в путь? – перебил его Лафад. – Ни одна дева не устоит перед тобой, а мужества твоего хватит на всех, сколько бы там их ни нашлось!
Он выразительно покачал бедрами, демонстрируя, о каком мужестве идет речь. Рольван не сдержал улыбки:
– Ты очень добр, но я иду туда не за этим.
– Тогда я потом благословлю твой обратный путь, – и Лафад игриво ткнул локтем Нехневен в бок.
Та одарила его волчьим взглядом:
– Пусть сначала сумеет вернуться!
– Благослови его сама, Великая, – парировал Лафад.
– Сделай это, Нех, – поддержал его Каллах.
Богиня поморщилась, но шагнула к Рольвану, так близко, что он ощутил ее присутствие всей кожей, всем своим враз помутившимся рассудком. Сходство ли с Игре тому виной или ее божественное свойство внушать страсть, на какое-то время он весь превратился в одну пылающую жажду. Он и сам не понял, каким чудом сумел остаться неподвижен, когда губы богини коснулись его губ легким поцелуем и голос слаще всякой музыки прошептал на ухо:
– Ты найдешь то, что ищешь.
Рольван почувствовал, как она надела ему на шею тонкий шнурок, на котором висело что-то тяжелое, отлитое из металла. Потом Нехневен отступила назад, а он остался приходить в себя, мокрый от пота, красный от смущения и от возбуждения, которое было очевидным для всех. Пальцы растерянно ощупали продолговатый амулет на груди. Лафад одобрительно ухмылялся. На лице Каллаха отразилась неожиданная боль, и это привело Рольвана в чувство.
– Я пойду, – сказал он, отворачиваясь к двери.
– Я провожу, – так же коротко сказал Каллах и первым шагнул в туман.
Призрачный пес отстал от него всего на шаг. Рольван поспешил следом, не оборачиваясь, чтобы не повстречаться взглядом с Нехневен.