Все произошло мгновенно: его перевернуло вниз головой, перед глазами с огромной скоростью промелькнуло небо в охапках светлых облаков, противоположный берег, ощетиненный, как шипами, острыми скалами, бурлящий внизу поток… затем голова его снова оказалась выше ног и Рольван увидел ползущих по склону дикарей, скопления мха и снега, летящую вслед за ним светлую фигурку ангелицы. Ветер бил в уши, рвал одежду. Грудь сдавило, вдохнуть было невозможно. В следующий миг пенные брызги рванулись навстречу, Рольвана развернуло, ударило плечом о камень и с головой утащило в ледяную воду.
Он вынырнул, хватая ртом воздух. Его быстро несло вниз по течению. Было глубоко – к счастью, иначе бы ему не пережить падения. Налившаяся водой одежда и сапоги тянули вниз, и можно было только благодарить скорость течения, не дававшего ему утонуть. Кое-как удалось сбросить накидку, и поток закружил ее, унося вперед. Далеко позади послышался плеск. С трудом посмотрев назад, Рольван отыскал взглядом показавшуюся над водой золотистую головку. Девушка увидела его и закричала, но у Рольвана в ушах была вода и он слышал только шум потока.
Он успел еще подумать, что дикари не стали прыгать следом, и это уже хорошо, прежде чем его подхватил водоворот и Рольван забыл о дикарях, об ангелице и вообще обо всем, кроме необходимости отталкиваться от камней и беречь голову.
Он уже ничего не чувствовал от холода и был близок к тому, чтобы сдаться и потерять сознание, когда вдруг понял, что течение больше не кружит его, грозя разорвать на части или разбить о скалу, да и сами скалы, недавно торчавшие из воды через каждые несколько ярдов, почти исчезли. Река сделала поворот, и взгляду открылся пологий каменистый берег, подступавший к самой воде.
Собрав последние силы, он подгреб к этому берегу и выбрался на обледенелые камни. Холод набросился на него с новой силой, все тело сотрясала крупная дрожь. Сапоги казались неподъемными. Превозмогая накатывающий обморок, Рольван стянул их и, вылив воду, оставил лежать на камнях. Сбросил плащ и намокший кожаный панцирь. Спохватившись, кинулся обратно к воде, но, сколько не всматривался, ангелицы не было.
– Не может быть! – он и впрямь не мог в это поверить. – Давай же, у нас ведь получилось!
Храбрая девушка из чужого мира не заслужила такой смерти – после всего, что они вместе преодолели. Рольван и сам удивился, какое горе испытывает от гибели этой незнакомки. Он стоял босиком по колено в ледяной воде и все не решался выйти обратно на берег, как будто, отвернувшись, отнял бы у нее последнюю надежду выплыть.
И судьба как будто вознаградила его за упрямство: течением вынесло из-за поворота и повлекло дальше безвольное белое тело. Рольван бросился навстречу. Он видел уже, что опоздал, что девушка плывет вниз лицом, но все же, подплыв, обхватил ее за плечи и потащил к берегу. Выбравшись на камни, принялся встряхивать ее и стучать по спине, отчаянно молясь – сейчас ему казалось, что у него на руках умирает самый настоящий ангел:
– Господи, Мире, услышь же! Ты не можешь ее забрать, пожалуйста, нет, только не это! Забери меня, если хочешь, накажи меня, но только не ее!
Подействовали ли мольбы или его старания, или же то и другое, но изо рта и носа девушки вдруг хлынула вода, она захрипела, закашляла и открыла глаза.
– Благодарю тебя, боже, – выдохнул Рольван, помогая ей сесть и обнимая за плечи, потому что она сразу же расплакалась. – Все, все уже хорошо. Мы выбрались, у нас получилось, успокойся, храбрый ангел…
Но девушка вырвалась из его рук. Вскочила и тут же упала на колени, протягивая руки обратно по направлению движения реки.
– Ило! – рыдала она. – Ило! Ило!
Рольван понял, что она повторяет имя – имя погибшего юноши. Покачал головой: здесь он был бессилен. Но девушка все рыдала и вскрикивала тонким, почти детским голосом, заламывала руки, и он не выдержал. Опустился рядом и развернул ее к себе за тоненькое плечо.
– Эй, – сказал он резко. – Хватит. Ты слышишь меня?
Вид у нее был, как у полоумной, по щекам безостановочно текли слезы. Но, по крайней мере, она перестала кричать.
– Выслушай меня, – начал Рольван. Он не знал, что собирается сказать и как вообще ему говорить с кем-то, не понимающим ни слова из его языка. Но какая разница, чем отвлекать ангелицу от истерики? – Как твое имя? Оно красивое, наверно, как у всех ангелов? Ну что ты молчишь? Вот я, к примеру, Рольван. А ты?
Она всхлипнула. Рольван ударил себя в грудь:
– Рольван, Рольван, – и указал на нее. – Кто?
– Ро-ван? – повторила она зачарованно.
– Рольван, – отчетливо поправил он.
– Роль-ван.
– Правильно. А ты?
Девушка всхлипнула, но все-таки хлопнула себя по груди:
– Ома, – и повторила, подражая ему: – Ома, Ома.
– Вот видишь, мы начинаем друг друга понимать. Ты вся дрожишь, – он встал и протянул ей руку. – Пойдем. Мы должны что-то придумать, чтобы согреться.
Он огляделся, впервые с тех пор, как выбрался из воды. Пологий участок берега, приютивший их, ложился к подножию чреды нагроможденных друг на друга остроконечных скал. Снег одевал их пышным невесомым нарядом; садящееся прямо над горами солнце раскрашивало его в зелень и темное золото. Дул ветер, несильный, но промозглый.
Ниже по течению река снова пенилась, разбиваясь о россыпь камней, и вновь делала поворот, скрываясь за скалами. Судя по шуму, там был еще один водопад – еще одна возможность погибнуть, которой они чудом избежали.
– Роль-ван, – Ома всхлипнула и обхватила себя за плечи. Она потеряла шапочку, мокрые кудряшки липли ко лбу и к вискам. С них все еще капала вода. Звезда на лбу выделялась на бледной коже отчетливой синевой. – Аххор. Маада-ло!
– Холодно? – догадался он.
– Аххор, – ее била дрожь.
У самого Рольвана зуб на зуб не попадал, но Ома наверняка чувствовала себя еще хуже. Он не решился предложить ей снять мокрую одежду Вместо этого натянул сапоги и свернул остальные свои вещи в большой холодный узел. Взял дрожащую ангелицу за руку – она не спорила, видимо, окончательно признала в нем своего, – и повел ее к ближайшему проходу между скал.
Им оказалась извилистая щель, такая узкая, что временами приходилась протискиваться боком, и потревоженные хлопья снега падали на них сверху. Ома вздрагивала и тихонько взвизгивала, но только крепче цеплялась за Рольвана. Из щелей тянулись вверх редкие колючие кустики. Над головой свистел ветер и быстро таяла полоска заката. Наступала темнота. Увидев наконец узкое отверстие не то пещеры, не то просто прорехи между темных скальных боков, Рольван не задумываясь потащил свою спутницу туда.
Внутри оказалось тесно, но сухо. Ветер и снег не попадали сюда, в маленький закуток с замшелыми стенами и усыпанным сухим растительным мусором полом. Здесь они провели ночь, прижавшись, как два зверька, пытающихся согреться теплом друг друга. Ома заснула сразу. Она вздрагивала во сне и обжигала Рольвану шею горячим дыханием, а он лежал, глядя на серую щель входа и думал – о том, куда они направятся утром, об огне и пище, которых у них нет, о скребущей боли в горле и ломоте в мышцах. О том, что он, возможно, не смог бы выжить здесь даже в одиночку, а теперь ко всему еще прибавилась забота о беспомощном существе, так похожем на блаженных посланцев неба, в которых верили в его родном мире.
Ночь тянулась и тянулась, а сна не было. Оставив настоящее, Рольван стал думать о своем родном мире, обо всем, что имел и потерял. О богатом доме в Эбраке, доме, который теперь принадлежал ему и в котором он не прожил ни одного дня. О товарищах по дружине – они считают его мертвецом в лучшем случае, а в худшем – предателем. Да и живы ли они сами? О Торисе. Рольван недолго оплакивал его смерть и не отомстил за нее. О своей любви к сумасбродной дрейвке, ради которой он не пожалел бросить все, и куда же завела его эта любовь? В горле как будто проворачивали раскаленный прут.
Держась за горло, словно так можно было уменьшить боль, он вдруг нащупал веревочный шнурок у себя на шее и в первый раз с тех пор, как шагнул во Врата, вспомнил про амулет Нехневен. Вытянул его, небольшой, в ширину около трех пальцев, холодный на ощупь. Он был выполнен в форме глаза в бронзовой оправе. Безделушка, и, судя по всему, совершенно бесполезная. Во всяком случае, пока Рольван не видел никаких признаков того, что амулет действует. Пожалуй – он слабо улыбнулся и закрыл глаза, уплывая наконец-то в сон, – истинным подарком богини был вовсе не этот кусок металла, а поцелуй. Невероятное ощущение, хотя расскажи он кому-нибудь в Эбраке, что его целовала языческая богиня… и что он носит на груди ее амулет… да разве можно объяснить, разве передать, как безумно, как чудовищно прекрасна эта женщина, кем бы она ни была?
Утром он с трудом приподнял голову – казалась, она увеличилась в несколько раз и готова расколоться. Ома кашляла не переставая. Идти никуда не хотелось, не хотелось даже шевелиться, но остаться здесь обозначало бы верную смерть, и Рольван заставил себя подняться на ноги. Его одежда все еще оставалась влажной, зато белый меховой костюм ангелицы совершенно высох.
Они выбрались из пещеры в белый свет холодного утра и побрели дальше. Ома кашляла, держась за грудь. Ее щеки были пунцовыми, а рука, когда она хваталась за Рольвана в поисках поддержки, обжигала огнем. Она не упиралась и не жаловалась, послушно ковыляла вперед, словно не сомневалась в его способности вывести их обоих – куда? От ее бездумной доверчивости хотелось рыдать, но именно эта доверчивость и не позволяла Рольвану сдаться.
Пирамиды остроконечных скал то сходились вплотную, и тогда приходилось карабкаться вверх, не зная, найдется ли в следующий миг, куда поставить ногу, то расступались, открывая заросшие деревьями ущелья. Среди незнакомой растительности Рольван со странным облегчением узнавал домашние, почти родные орешник и терновник, а отрывшейся вдруг узкой долине – необыкновенно низкие, разветвленные и перекрученные кедры.