Отчаянный крик незнакомца заставил Рольвана и Гвейра, не сговариваясь, вскочить и кинуться вниз по склону бегом. Человек или бог, кем бы он ни был, присутствовать при его горе было опасно для жизни и – Рольван подумал об этом, усилием выбираясь из завладевшего всем его существом черного ужаса, – для рассудка тоже.
На полпути от вершины оба остановились, тяжело дыша. Рольван держался за грудь: амулет Нехневен обжигал все сильнее. Гвейр все время оглядывался и стискивал рукоять меча.
– Что это было?! – выдохнул он. – Ты встречал его раньше?
Рольван замотал головой:
– Наверно, он из богов, но я его не видел. И никогда не слышал о таких животных. А ты?
– Никогда.
– Он говорил с ним, как с человеком!
– И этот зверь ему отвечал. Что будем делать, Рольван?
Рольван поднял голову – на чернеющем небе мелкой крупой высыпали звезды.
– Скоро взойдет луна и придет Каллах… – он со вздохом поправился: – Я надеюсь, что придет. Нам все равно придется вернуться туда.
– Позже, – сказал Гвейр.
Рольван вздрогнул и поспешил согласиться:
– Позже.
Они поднялись на вершину в темноте, с осторожностью, которая возмутила бы их самих, не знай они, что незнакомец, так до сих пор и не сказавший им ни слова, пускает из собственных ладоней молнии, которые сжигают людей заживо. Черное небо было покрыто звездной россыпью, над холмом поднималась серебристо-белая луна. Сегодняшняя ночь принадлежала ей вся, казалось, она торжествует свою власть над этим миром, обозревая его до самых дальних закоулков, просвечивая насквозь мысли и чувства его обитателей. Человек – если он был человеком – неподвижно сидел над мертвым зверем. Его одежда блестела в лунном свете, как будто пошитая из драгоценностей.
Остановившись в отдалении, Рольван и Гвейр склонили головы, выражая почтение к чужому горю. Незнакомец оглянулся на них и произнес несколько слов, которых они не поняли. Голос его звучал не враждебно, лишь только устало.
Гвейр поклонился ему.
– Мы не понимаем твоего языка, но сочувствуем твоей утрате, – сказал он. – Если мы можем быть чем-нибудь тебе полезны, прошу, располагай нами.
Рольван про себя понадеялся, что скорбящий незнакомец не поймет эти слова буквально и не попросит их вырыть яму, чтобы схоронить зверя, но, разумеется, смолчал, лишь поклонился вслед за Гвейром. Мысленно он взывал к Каллаху, умоляя его прийти скорее. Когда меж стоячих камней наконец обрисовался и запылал огненный контур Врат, Рольван готов был кинуться обнимать появившегося из них бога.
Каллах едва заметил их с Гвейром, когда они обрадованно поспешили ему навстречу. Коротко кивнул и направился к незнакомцу, что при его появлении медленно поднялся с колен. Призрачный пес Гарм следовал за богом по пятам. Гвейр при виде его вздохнул и испугом и восхищением и попятился назад.
Отсветы пылающих Врат окрашивали красным белый снег и шкуру мертвого зверя, придавали неестественный румянец лицам, отражались от щита и оружия Каллаха. Приблизившись, он с видом самого искреннего огорчения снял с головы шлем и, держа его в одной руке, другую положил на плечо незнакомцу. Сказал что-то, покачал головой, выслушав короткий ответ. Сделалось ясно, что эти двое хорошо знают друг друга. Рольван уже не сомневался, что оба они были богами и что дивный полузверь-полуптица был таким же сверхъестественным другом незнакомца в блестящей одежде, каким Гарм был для Каллаха.
Им, поглощенным своей скорбью, не было никакого дела до людей, едва ли они вообще помнили о двух смертных, притихших в отдалении. Тот, что носил блестящий костюм, произнес несколько слов, Каллах ответил. Затем оба воздели руки и из их ладоней полился жидкий белый огонь, заливший все вокруг нестерпимо-ярким светом и мгновенно воспламенивший мертвое тело. Костер взметнулся буквально до небес. Налетевший неведомо откуда ветер растрепал его, завертел десятками огненных смерчей. Рев пламени был, как голос бури. Рольван и Гвейр отступили прочь от жара и искр, боги же как будто не замечали их. Пламя плясало вокруг их тел, не причиняя вреда. Светлые, заплетенные в косу волосы Каллаха словно налились огненным соком; от коротких черных волос незнакомца летели искры. Искры летели с его поднятых к небу рук, слезы на его щеках казались каплями огня. Он широко раскрывал рот, словно кричал или пел скорбную песню, но за ревом огня не было слышно ни слова. Грозовое напряжение в воздухе было так сильно, что Рольван убежал бы, будь он один.
Потом пламя опало и угасло. Снег растаял до земли, но черного выжженного пятна, какое остается обычно после костра, не было. Уже ничему не удивляясь, Рольван увидел быстро поднимающееся над кучкой пепла зеленые ростки.
Бог в блестящем костюме аккуратно собрал пепел и развеял его по ветру. Каллах тем временем наконец вспомнил, зачем он сюда пришел. Подойдя ближе, он тепло приветствовал Рольвана и Гвейра, который склонился перед ним в глубоком поклоне.
– Наша встреча омрачена несчастием, но я рад, что вы оба здесь. Ты выдержал испытание, человек Рольван. В последние дни взоры многих в Лунасгарде были прикованы к этому миру и ставки росли с каждым днем.
Рольван коротко вздохнул и прикусил губу. Боги видели все – как он сидел в яме, как замерзал в ледяной воде, как убегал от людоедов. Они наблюдали и делали ставки. Он сухо улыбнулся:
– Я надеюсь, ты ставил на меня?
– Я был заинтересован в твоей победе, – любезно отозвался Каллах. – Теперь ее никто не оспорит. Нам пора возвращаться, если здесь вас ничего не держит.
– Ничего, – с облегчением сказал Рольван, и Гвейр кивком подтвердил его слова.
Они поднимались впятером – лестница оказалась достаточно широкой, чтобы идти в ряд. Рольван решил, что ее ширина зависит от количества идущих по ступеням, и, пожелай они того, боги легко провели бы здесь целую армию. Справа от него шагал Гвейр, слева оказался тот, чьего имени они так и не узнали. Рольван не видел их лиц, лишь слышал дыхание – учащенное Гвейра, размеренное незнакомца. Еще дальше в тумане поднимались Каллах и хладный пес, чьи когти негромко скребли по невидимым ступеням. Молчание еще усиливало ощущение нереальности. Беспамятство, всегда подстерегавшее между мирами, казалось, вот-вот поглотит их.
Гвейр произнес дрогнувшим голосом:
– Не помню, как я шел здесь в прошлый раз.
– Это туман, – отозвался невидимый Каллах. – Людям бывает трудно сопротивляться ему, в особенности, если идешь в одиночку. Можно попробовать петь или рассказывать истории, чтобы слышать свой голос. Во всяком случае, так говорят.
– Во Вратах, которые открывал я, никакого тумана нет, – заметил незнакомец. – И путь там гораздо короче.
Ступив на лестницу, Рольван снова, как это было в обители богов, обрел способность понимать чужие языки. Гвейр, судя по всему, тоже: он удивленно охнул возле самого уха Рольвана.
– Боги не могут нарушать Правила, как это делаешь ты, друг, – ответил Каллах.
– Вся моя жизнь с рождения сплошное нарушение правил. Я привык, – казалось, незнакомец печально усмехается в тумане.
– Ты можешь остаться с нами, – продолжил Каллах. – Это не будет нарушением: ты давно уже намного больше, чем человек. Могуществом ты сравнялся со многими из нас. Я не могу обещать, что в Лунасгарде ты обретешь покой, но… лишь потому, что знаю тебя и сомневаюсь, есть ли вообще покой для такого, как ты.
– Благодарю тебя, друг мой. Но ты ошибаешься: я намного меньше, чем человек, а мое могущество – проклято. Я чувствую это тем сильнее, чем меньше остается в живых тех, кого я любил.
По голосу можно было подумать, что он говорит сам с собой. Но Каллах ответил негромко:
– С богами происходит то же самое. Поэтому мы и стараемся любить равных себе.
– Для меня нет и этого утешения.
– Я знаю. Почему ты не позволишь мне даже попытаться тебе помочь?
– Ты помогаешь, прямо сейчас.
Участвовать в таком разговоре было невозможно, он не предназначался для посторонних ушей. Рольвану и Гвейру, о которых снова забыли, оставалось лишь молча идти рядом, смущаться, стыдясь своего любопытства, но все-таки слушать.
– Чем же?! – воскликнул Каллах. – Переводя тебя из мира в мир? Ты и сам бы справился, открыл бы свою беззаконную дверь!
– Я не смог бы… нет, сегодня нет.
– Так смог бы завтра! Ты слишком привык к своему одиночеству, мой высокомерный друг. Я предлагаю тебе возможность это изменить. Не отвергай ее!
– Скажи мне лучше – он жив?
– Вот ты о чем думаешь! – в голосе Каллаха явственно звучало раздражение. – Он жив, но очень стар и прикован к постели. Когда я смотрел туда, он больше походил на труп, чем на живого человека. Я не имею власти в твоем мире, да и если бы имел, от старости исцеления нет, ты знаешь сам. Может быть, сейчас уже…
– Не говори так, – прошептал незнакомец. – Не надо! Если бы я только мог вернуться раньше…
– На что ты надеешься?
– Успеть, – был ответ. – Успеть получить его прощение. Эта надежда единственное, что у меня осталось. Не отнимай ее, Каллах.
– Будь по-твоему, – со вздохом согласился языческий бог.
Они замолчали, и туманное беспамятство вновь стало подкрадываться к Рольвану. Он почти не слышал Гвейра рядом с собой. Незнакомец по левую его руку излучал мрачную силу, как натопленная печь излучает тепло. Если он не был богом, как следовало из только что услышанного разговора, то кем же он был? Колдуном, дрейвом? Но Каллах обращался с ним, как с равным. С некоторой обидой Рольван подумал, что попади в беду этот человек, Каллах не станет развлекаться, делая ставки, не станет молча наблюдать, как было, когда в беду попадала Игре. Он поспешит на помощь. Дружелюбное обращение этого бога при прошлой их встрече ввело Рольвана в заблуждение, но теперь он увидел, как велика пропасть между смертными и обитателями Лунасгарда. Не было ничего, что могло бы объединить тех и других. Помогая иногда людям от скуки или прихоти ради, боги оставались совершенно чуждыми людской жизни, людским надеждам и печалям. Слишком чуждыми, чтобы стоило расходовать на них свою любовь и поклонение.