Возникает законный вопрос: зачем же запутывать и без того запутанного десятиклассника? Когда Вознесенский пишет: «Все прогрессы — реакционны, если рушится человек»,— это достойно настоящего поэта. К сожалению, он может написать и «Балладу—яблоню» — вещь сомнительных достоинств.
В принципиальном разговоре нуждается и тема России. Если встать на позицию А. Дементьева, то наравне с русскими поэтами, отруганными им, в пристрастной любви к ней можно упрекать и многих известных национальных поэтов, таких, как Яков Ухсай, Семен Данилов, Леонид Попов, Солбон Ангабаев, Николай Дамдинов, Александр Алга, Дамба Жалсараев. Здесь бы оказались маститые Хасан Туфан, Назар Наджми.
Тема России и общности судеб нашего народа с другими народами — коренная тема нашей поэзии. Ленин и революция сделали эту тему интернациональной. Подлинный интернационализм рождается только в любви к своему народу, к его труду, к его славе. Кто не любит и не понимает своего народа, не поймет и не полюбит другого, его культуры, его борьбы за лучшее будущее. Выезжая за границу, наши поэты привозят стихи, полные уважения к другим народам. При этом они не молчат, когда видят преступления империалистов. Е. Долматовский побывал во Вьетнаме — и мы прочли стихи о борьбе вьетнамского народа с американскими убийцами. А. Николаев посетил Цейлон и Судан — и через его стихи мы почувствовали жизнь цейлонцев и суданцев. Сергей Васильев путешествовал по Америке и вместе с художником Абрамовым создал оригинальную книгу об этой далекой стране. Он не ездил туда с разоблачительными целями, но то, что стоило разоблачить, он разоблачил. Мы, советские поэты, верим, что народ Америки, втянутый в бессмысленную для него войну, вынянчит свое пока еще слабое дитя — справедливость. Наверняка будет так, как в одной из своих поэм сказал Николай Грибачев:
И о радостной яви иного берега
Запоет твой народ.
Я подсказываю тебе, Америка,
Я предсказываю тебе, Америка,
К новым дням поворот!
Из того, что я уже сказал о нашей поэзии, можно сделать вывод, что в лучших своих образцах она жизнедеятельна и целенаправленна. На ее лучших качествах надо воспитывать и тех, кто сегодня приобщается к ее нелегкому труду, поэтому позволю себе разговор о первых книгах.
Первое напечатанное стихотворение, первая книга поэта!
Сколько радости и стыда! Да, стыд всегда дежурит при первой радости поэта, как, впрочем, и при всех последующих. Присутствие его — залог развития. Сначала поэт мечтает хоть об одном напечатанном стихотворении. И вот оно напечатано. Но что такое? Показанное миру, оно вдруг потускнело перед богатством мира, перед тем, что уже есть в поэзии. То же самое происходит и с книгой. Пока она напечаталась, поэту удалось написать несколько строк, которые как бы перечеркнули ее. С выходом она побледнела не только перед богатством мира, но и перед тем, что он сам обнаружил в своей собственной душе. Тогда, полный стыда, гордый поэт, как Некрасов, бежит и скупает свое постыдное творение.
Но эта картина по нашим временам слишком идеальная. Чаще всего встречаешься с торопливостью и нетребовательностью, отсутствием мучений. Бывает, что самые бесцветные и нелепые стихи помещаются на первых страницах и выдаются за декларации, вроде: «И беру бумагу. И в душу вновь обмакиваю перо».
У нас ежегодно издается более 200 первых книг. Это слишком много даже для такой великой страны, как наша. На многих — печать небрежности, нетребовательности к слову и образу. Ошибки распространяются, пропагандируются и утверждаются в сознании еще более молодых. Такое положение тем более опасно, что издание поэтических книг в наших самых требовательных издательствах, таких, как «Художественная литература», «Советский писатель», «Советская Россия», не увеличивается, а сокращается.
Главная ответственность за поддержание высокого уровня поэзии лежит на печатных органах, в частности на издательствах. У последних есть какая-то болезненная торопливость, а кое-где и вредная кампанейщина в издании книг.
В заботе о будущем нельзя пройти мимо очевидных недостатков нашей молодой поэзии. Например, хорошо, когда поэт мыслит большими категориями, такими, как век, эпоха, человечество, планета, когда он приходит к ним от человеческих судеб, духовно вырастает до них, наполняет эти большие слова смыслом. У нас же с ними запанибрата, без чувства ответственности. Так, Станислав Горохов пишет:
Век спешит на премьеру,
Про ужин забыв.
Век не спит по ночам,
Вычисляя орбиту,
И рождает на клавишах
Новый мотив,
И идет сквозь тайгу,
Молодой и небритый.
Где-то рядом, пририфмовываясь к веку, Владилен Белкин приходит к выводу: «Я — ступень к Человеку, который будет!» Когда Маяковский писал: «Отечество славлю, которое есть, но трижды — которое будет», то даже перед будущим не унижал своего человеческого достоинства. Не помню такого греха ни за Пушкиным, ни за Лермонтовым. Человек будущего будет красив, если уже сегодня мы дадим ему поэтические образцы, как делали это наши классики. Встань мы на позицию Владилена Белкина, и легко простим в нашей поэзии и мелкодумье, и мелкотемье. Читаешь иные стихи и поражаешься мусорной бытовщине, буквальности слова, ложно понятой непосредственности. Зачесалась пятка — давай про пятку; накормили клубничным вареньем — тут же обещание, что стихи не будут сладкими; посадили чернильное пятно — тоже повод для словотворчества.
Одной из тем, поднявших нашу классическую и советскую поэзию на мировую высоту, была тема любви. В ней проявились самые высокие нравственные идеалы нашего народа: чистота и красота человеческих отношений. В мире, несовершенном до сих нор, эта тема часто звучала трагически, но и в трагедиях всегда была жажда большого общечеловеческого счастья. Такой мы знали любовь Александра Блока, Владимира Маяковского, Сергея Есенина. И позднее наша советская поэзия никогда не изменяла их высоким идеалам. В годы Отечественной войны тема любви звучала как патриотическая тема. Наши женщины олицетворяли Родину. Ту великую ненависть, которую наш народ испытывал к фашизму, могла уравновесить только великая любовь. Замечено, в состоянии опасности, как общей, так и личной, любовь проявляется ярче. Пример тому — последние стихи Вероники Тушновой, Александра Яшина, Василия Кулемина…
После только что сказанного приходится с грустью отметить, что тема любви в молодой поэзии несколько принижена. Во множестве стихов о любви — бескрылость, будничность, а главное — низкая культура чувств. Здесь есть свои робинзоны, которые в отношениях между мужчиной и женщиной все начинают с ноля, как будто не было ни Пушкина, ни Тютчева, ни Фета. Равенство проявляется, как панибратство. Язык любви холоден и бесцветен. В стихах, как говорится, сплошь да рядом Катьки, Маньки, Лидки. Между тем уроки языка любви нам может преподать наша прекрасная проза. Вспомните, с какого косноязычного «кубыть» начиналась любовь Григория и Аксиньи. А потом, когда он навсегда прощался с ней, в порыве наивысшего проявления любви заговорил библейскими словами «Песни песней»: «О возлюбленная моя!»
Мне могут напомнить о давних стихах Ярослава Смелякова «Любка Фейгельман». Во-первых, может быть, благодаря этим стихам была начисто забыта когда-то популярная воровская песня «Здравствуй, моя Мурка», размером которой воспользовался поэт; во-вторых, в начале 30-х годов фамильярное «Любка» носило печать демократичности. С тех пор наша страна так шагнула вперед, поставила женщин на такой высокий уровень, что не к лицу молодым поэтам хвастать сапогами в гармошку.
Все сказанное выше относится к поэтам, адресующим свои стихи к женщине. А что пишут о любви молодые поэтессы? К сожалению, во многих случаях недостатки одни и те же, а главный — невысокий полет. Заметно сильное подражание Анне Ахматовой и Марине Цветаевой. С примитивным понятием о любви начинают свою поэтическую жизнь некоторые поэтессы. Нонна Слепакова признается:
Всей любви на три дня
только и хватило.
Может, попросту меня
стужей прихватило,
и тепла от батарей
недостало в доме,
и прижала поскорей
я к тебе ладони?
Все просто и ясно: во всем виноват истопник.
Вернусь к общему разговору. Как я уже говорил, центр тяжести нашей эпохи перемещается в сторону молодых, но само понятие «молодой поэт» у нас очень уж растяжимо. До сих пор мы считаем молодыми Николая Рубцова и Александра Романова, Бориса Примерова и Сергея Хохлова, Александра Плитченко и Виктора Баянова. Подчеркивая их молодость, мы как бы снимаем с них особую ответственность за свои таланты, замедляем их развитие.
Надо признать, что поэты сегодня как поэты и личности созревают медленно. На это есть много причин. Прежде всего — массовость, и такая, при которой замедляется отбор, фиксация общественного внимания на подлинном таланте, несмотря на все наши кустовые семинары и совещания молодых писателей. Они, кстати, тоже слишком массовы. Видимо, эту работу надо строить индивидуальней.
Поэты и революционеры родятся по одним и тем же законам. Их рождает жажда истины, социального и нравственного совершенства, чувство справедливости и красоты. Общее состояние мира и наше положение в нем такое, что ни утешаться, ни успокаиваться поэт сегодня не имеет права.