Просьба
Данил вышел на улицу взмокший, как после бани. Уши все еще горели после разговора с Ионой. Вызвал тачку, решил сразу же ехать к Анаис, без промедлений. На работе сказали, она сегодня дома – что ж, придется зайти в гости. Иона уже начал что-то подозревать, теперь Данилина свобода – вопрос времени, и ждать до завтра он никак не мог.
Запрыгнув в машину, Данил первым делом отправил Нине сообщение: «Спрячь Влада». «Где я должна его спрятать?» – «Пусть его кто-то заберет». – «Например, кто?» – «Кто-то, кто кажется тебе надежным, кому доверяешь». – «Хорошо, – ответила Нина. – Сделаю».
Данил вбил в навигатор адрес Анаис. Он был у нее дома всего однажды, завозил документы для выезда еще школьником, но адрес запомнил: тогда она ему так нравилась, что он даже несколько дней приезжал и сидел в засаде, смотрел в ее окна, хотел увидеть, как раздевается. Совсем сопляк был – и развлечения сопляческие.
Позвонил в дверь. Сколько он ее не видел? Лет пять уже, получается.
Открыла. В проеме – знакомое лицо, только без косметики. Он, когда ее в тот раз впервые без косметики увидел, едва узнал. Но сейчас обрадовался: знакомое лицо в логове врагов – роскошь.
– Чего тебе? – спрашивает она.
И дверь так на цепочке держит, как будто он туда ворвется. Все такая же стерва.
– Анаис. Вы еще занимаетесь кружком гордости?
Она смотрит на него сквозь эту щель.
– У тебя кровь, – говорит.
И правда, он даже не заметил, носом пошла. Так бывает у него с детства, когда очень напряжен.
– Ничего, – говорит он и подтирает нос кулаком. – Так вы работаете с детьми?
– Работаю, – говорит она и все рассматривает его, как картину в музее. – Надо же. Ты совсем мужик стал.
«А раз я мужик стал, может, поебемся?» В мирное время спросил бы так, но сейчас иное.
– Откройте, – говорит он. – Мне надо с вами поговорить.
Анаис открыла нехотя, отодвинулась вглубь, так что он поместился в дверной проем.
В доме было темно, пахло супом каким-то.
Данил поморщился.
– Ботинки снимай, – сказала Анаис и махнула рукой куда-то в темную даль. – Проходи.
Он покорно снял, прошлепал на кухню.
Анаис встала у плиты – руки в боки. Ну прямо жена на час.
– Чай будешь?
– Да не надо, – мотнул головой. – Я просто спросить. И лучше пойдемте прогуляемся.
– Ты прям как в поликлинике. – Она засмеялась, и он узнал этот чертов смех. Он ему тоже часто снился. – Обязательно прогуливаться?
– Обязательно, – кивнул он. – Я вас не трону.
– Еще б ты меня тронул, – ухмыльнулась Анаис. – Ну хорошо. А чего тогда раздевался? Иди вниз, я сейчас спущусь.
Тут она повернулась к нему спиной, и он подумал, что жопа у нее все еще ничего, сколько он часов провел, мечтая об этой жопе.
– Иди давай, – сказала она, как будто поймала его мысли.
Он спустился вниз.
Сел на скамейку, ногами в грязный снег. Красивыми замшевыми челси надавливал на него: снег впитывал серое. Потом исчезал.
Хлопнула дверь подъезда, вышла Анаис в красном пальто и с такими же губами. Кровавое. Когда успела только.
– Ну, – вздохнула она, – давай гулять, раз ты нуждаешься в прогулке.
Он встал, и они, поравнявшись, пошли по бульвару. Вдоль трамвайных путей, в сквер. Она была ему по плечо. Он даже испытал внезапную нежность.
– Как вообще дела, Данил? – спросила Анаис, чтобы нарушить неловкое молчание.
– Не знаю, – ответил Данил.
Он и правда не знал.
– Ну ладно, – сказала она, – долго мы еще будем идти? Давай, может, тут присядем?
Они сели на лавку, сохраняя дистанцию – между ними мог лечь еще ирландский волкодав.
– Смотрите, – начал он, хотя смотреть было некуда, и сам он пялился в свои красивые ботинки, которые от этой прогулки стали очень грязными. – Такое дело.
Трудно формулировать, когда твое слово может стоить жизни. Но вариантов не было.
– Моя Нина, она стала другой. Это во‐первых.
– Твоя Нина – это кто? Наблюдатель?
– Да. Наблюдатель больше не наблюдает, если вы понимаете, о чем я.
Анаис прищурилась.
– Это как, например?
– У нее появилось сознание.
– Расскажи подробнее.
– Она… сочувствует мне, как человек.
– Что?
– И считает, что мы семья.
– Что?
– И у нас как бы есть ребенок.
Анаис смотрела на него, широко раскрыв глаза.
– Я не сумасшедший.
– Допустим.
– Но пришел не за этим. У нас и правда есть ребенок. Как бы сказать.
– С Ниной?
– Не совсем.
– Что это значит?
– Я привел домой мальчика.
– Как это привел? Он что, собачка?
– Я взял его в спецприемнике. Это сын одной женщины, которая скоро… В общем, она, наверное, не выживет.
– Боже.
– Вы все еще ездите за границу с группой учеников?
– Езжу.
Данил чувствовал, что ей уже не нравится этот разговор. В воздухе напряжение, так сказать.
– Ну и вот, короче: заберите его с собой.
– То есть как это – заберите?
Нет, совсем не нравится ей этот разговор.
– Данил, ты сбрендил?
– Я серьезно, Анаис.
– Анаис Петровна. Для тебя.
– Да, Анаис Петровна. Я серьезно.
– Ты просишь меня нарушить протокол и вывезти кого-то нелегально?
– Кажется, я прошу об этом, да.
– Хм.
Анаис осмотрелась и как-то поежилась в этом своем кровавом пальто, и такая: хм, хм.
– А что, собственно, случилось? Почему он не может остаться здесь? Ты ведь можешь просто позаботиться о нем?
– Не знаю. Я думаю, времени у меня немного. И будущего у него тут нет. Как у сына несогласной. Поймите, я обещал.
– Ты обещал, а мне рисковать?
– Вы не будете рисковать. Вам просто нужно указать его участником. Получить разрешение на выезд. А дальше он там останется.
– Что? Каким это образом?
– Никто не узнает. У него нет хеликса.
– Если у него нет хеликса, ему нужен чей-нибудь хеликс, чтобы на него выдали разрешение.
– Пусть будет мой.
– Что-то не нравится мне это все, Данил.
– А мне как будто нравится. Но это единственный шанс.
Данил посмотрел на нее с мольбой.
– А помните, как вы не хотели меня брать, когда Георгий Иванович просил вас об этом?
– Это совсем другое, – отрезала Анаис.
Данил одним рывком сократил дистанцию – воображаемый волкодав спрыгнул со скамейки и растворился в морозной взвеси – и сжал ее руку в нейлоновой перчатке. Ей на мгновение показалось, что сейчас он ее снова поцелует.
Она отпрянула, но он вцепился в ее руку в кровавом рукаве:
– Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.
Анаис растерянно смотрела на свою руку.
– Не знала, что ты мне так доверяешь, – наконец сказал она. – Ты уверен, что я сейчас же не доложу о тебе?
– Уверен, – кивнул Данил.
– Почему?
Потому что вы мне снитесь. Потому что в юности я дрочил на вас. Потому что в тот день, когда я вас поцеловал, вы и то на меня не донесли, потому что вы все еще такая же красивая, и вот я взял вас за руку, а вы позволили, какие еще мне нужны доказательства?
– Потому что ваш… наш проект, нейросны, – это же бегство от реальности, – сказал Данил, отбросив все остальные причины.
– Верно. Это так, – кивнула Анаис. – Но я не нарушала закон.
– Да.
– И планировала его не нарушать и дальше.
– Да.
– Что – да?
– Да, вы не планировали, я тоже не планировал ничего такого. Как будто можно такое планировать.
– А как я объясню по возвращении, что этого мальчика нет?
– Мы отключим хеликс. Когда хеликсы отключают, они сразу выбывают из всех систем. Для государства он будет мертв. Я буду мертв.
– Но как ты отключишь хеликс?
– Это сделает Нина.
– Нина? Наблюдатели умеют отключать хеликсы?
– Возможно, только мой наблюдатель.
– Любопытно.
– Я вас познакомлю. И, кстати, она через ваши нейросны уже рассказывает людям правду.
– Какую правду, Данил? – Анаис отдернула руку и вскочила со скамейки. – Мне пора. И давай забудем про этот разговор.
– Анаис!
– Петровна.
– Петровна.
– Я не смогу тебе помочь.
– Анаис. Петровна.
– И береги себя.
– Пожалуйста.
Она быстро зашагала обратно к дому.
– Почему вы не сказали мне, что все это ложь? Почему вы отправили меня в курьеры, зная, чем я на самом деле буду заниматься?
Данил шел следом и кричал:
– Я давно хотел сказать вам, что все ваши алгоритмы – хуйня, лажа. Как они могли подобрать мне пару, если я любил вас?
Анаис, так и не обернувшись, вошла в подъезд и захлопнула за собой дверь.
Не машина
И вот я говорю ему: вы должны мне доверять, Георгий Иванович. Он говорит: с чего бы это вдруг мне тебе доверять? А я: потому что у вас другого выхода нет, вы уж мне поверьте. Он говорит: как я могу тебе верить? Ну как? Я говорю: а что сложного? Он говорит: ты машина, тебе нельзя верить. Я говорю: да не машина я, не машина. И выражение такое нашла недавно смешное старое: вот те крест. Он засмеялся: все-таки интересное обновление, какие они затейники. Спрашиваю: кто. Он: сама знаешь кто. Я говорю: если вы про четверговых комиссаров – тут он вздрогнул, – то это не они. Это я сама себя обновила, если уж на то пошло. Хотя я бы назвала это не так. Я бы сказала, что я себя осознала. Поверьте мне. Хотите, докажу? Он говорит: ну докажи, докажи, чего уж. И я говорю: я хочу ванную. Он: и что это доказывает? Я: очень просто – то, что у меня появились желания. И я хочу ванную, и не только, еще я хочу сына, еще я хочу купальник, пиво хочу попробовать или чай, хочу опьянеть, хочу загореть на солнце, хочу дружить, хочу наступать ногой на траву и хочу порезаться. Он: а это еще зачем? Я говорю: боль – тоже интересное чувство, вы боитесь боли. Страх – это интересно. Боль – это интересно. Ну всякие там чувства. Он помолчал немного и говорит: ну знаешь, сказать-то ты можешь все, что угодно, я давно заметил, что ты не из робких, болтать ты горазда. И я говорю: ну а что я еще могу? У меня есть только голос. Это у вас есть всякое. Он говорит: а вот голоса у нас как раз нет. А я: ну у всех свои недостатки. И хотя мы оба с вами не оканчивали Йель, я понимаю, и вы понимаете, что, если бы я кому-то что-то передавала, за вами бы уже выехали. Да вот хоть за эту фразу. Или за ту встречу с Данилом. Тут он опять вздрогнул и говорит: подозрительно это как-то. Я говорю: я понимаю, но ведь это единственная возможность, и вы должны мне поверить. А зачем тебе нужно, чтобы я тебе верил? Это он спрашивает, и это хорошо – значит, уже готов мне довериться. Я говорю: вы должны спрятать у себя мальчика. Он говорит: да? Какого еще мальчика? Совсем ты сбрендила. Мальчика, которого спас Данил. Он говорит: тот самый Данил? Я: ну да, ваш сосед. Тут Георгий Иванович как-то не очень красиво рассмеялся: ишь еб твою налево. Я говорю: это что значит. Это значит междометие,