– Точно. Не подумал.
– Пойдем, – Гера подтолкнул Влада за затылок к двери. – А ты пока собери ему бутерброды с собой.
– Слушаюсь, тренер, – кивнул Данил.
Георгий Иванович взял Наташин шарф и завязал Владу глаза.
– Теперь так, – сказал Георгий Иванович. – Я даю тебе разные предметы. А ты изучаешь их руками, не подсматривая, и рассказываешь, что у тебя в руках. Понял?
– Наверное.
– Держи.
– Это что-то круглое. Типа мяч.
– А это?
– Теплое что-то. Одежда, может.
– А это?
– Пластиковое, тяжелое. Планшет?
– Не знаю. Давай дальше.
– Железное. Легкое. Будто с надписями.
– Это?
– Острое. Вилка, что ли?
– Потом разберемся. На.
– Фу, это что-то мягкое и холодное.
– Ха-ха. А это?
– Это приятное. Может, шапка или плед.
– Это?
– Это как фигурка вроде. Из стекла.
– Это.
– Книжка. Или блокнот. Бумажное.
– Это.
– Круглое. Холодное. Медаль?
Георгий Иванович метался по комнате и все передавал и передавал Владу разные безделушки. В конце концов решил, что достаточно, и велел Владу повязку снять. Перед ним на журнальном столике лежала груда всяких вещей – от носков до груши, и Влад рассмеялся, когда понял, чем было то, что он не распознал.
– А теперь, – сказал Георгий Иванович, – ты можешь взять себе любой предмет, какой понравится. И всегда будешь знать: то, что кажется тебе непонятным сейчас, в итоге окажется чем-то совершенно очевидным, когда ты как следует раскроешь глаза.
– Да вы философ! – улыбнулся Данил, выходя с кухни с тарелкой, полной бутербродов. – Давайте поедим на дорожку.
Влад копался в вещах на журнальном столике, выбирал между фонариком и медалью, а потом вдруг выудил из кучи вещей маленький жестяной сундучок. Стенки его от старости изрядно помялись, краска кое-где слезла, но все равно это был настоящий маленький сундучок с ручкой и ярко-оранжевым быком на боковине.
– А, это, – улыбнулся Георгий Иванович. – Губа не дура. Вещь старинная. Предыдущий хозяин квартиры сказал, что его здесь нашли много лет назад. Мы с Наташей когда въезжали, он спросил, оставить хлам всякий или убрать, и мы сохранили. Ему лет сто, если не больше. Не потеряй. И, кстати, следующий год, который вот-вот наступит, как раз год Быка. Может, и принесет тебе удачу.
Влад подошел и обнял Георгия Ивановича.
– Спасибо, – сказал он. – Я не потеряю.
В аэропорт ехали молча. Уже подъезжая, Данил заметил, что у Влада мокрые щеки.
– Это что за ерунда? – спросил он.
– Чего? – огрызнулся Влад.
– Ты плачешь чего?
– А что мне делать? Радоваться?
– Ну, если бы мне сейчас предложили свалить из этой страны и посмотреть мир, я был бы счастлив.
Влад промолчал.
– Я понимаю, что ты боишься, – сказал Данил. – Но страх – не повод не делать[2].
– Я видел такой плакат у тебя на стене. Старый.
– Винтажный. Потому что я в это верю.
Влад закусил губу и молчал.
– Послушай, чувак…
– Я к маме хочу, – отрезал Влад.
Данил не знал, что сказать на это. Снова катком на него наезжала уже знакомая тоска. Чувство вины защипало в горле.
– Я должен тебе кое-что сказать, – начал Данил и тут же пожалел об этом. Но что было делать? Мальчишка должен узнать правду. Иначе он рисковал никогда ее не узнать и напрасно надеяться. Данил, полжизни убивший на вранье и иллюзии, не желал Владу той же судьбы.
Влад смотрел на него, как будто понимая уже, что он скажет.
– Может, не лучший момент, знаешь, но другого не будет.
– Говори, – тихо попросил Влад.
– В общем, твоя мама не уехала, но и тут ее нет. – Данил не знал, как произнести это слово, после которого нет ничего.
– А где она? – спросил Влад, и глаза его налились слезами.
– Да, в общем, теперь нигде. Или, может быть, там, – и Данил показал пальцем наверх. – Некоторые верят. Например, мои родители. То есть теперь твои.
Данил хотел пошутить, но время было неподходящее. Влад продолжал смотреть на него, не желая понять.
– Ты просто скажи мне, я увижу ее там, куда я еду?
– Нет, друг. Ты ее больше не увидишь.
Влад зарыдал, хотя давно уже был готов; но Данил все равно вздрогнул от того, насколько тот безутешен. А потом Влад бросился на Данила с кулаками:
– Зачем! Зачем! Зачем! Мне! Тогда! Куда-то! Ехать! Ты сказал! Ты обещал! Зачем!
– Да стой ты… Погоди… Блин! – Данил схватил его за руки, скрутил и прижал к себе. – Затем, что я обещал твоей матери. Я обещал ей, что спасу тебя. Ты сын несогласной, знаешь, что это?
Влад обмяк, и Данил отпустил его.
– Это значит, что жизни тебе тут не будет. Ты для них человек второго сорта. А я хочу, чтобы ты был тем, кто ты есть.
– А кто я есть?
– Ты парень первой категории. Ясно?
– Это как?
– Ну типа многого сможешь добиться. И однажды, может, даже приедешь как супергерой и спасешь меня.
– А от чего тебя надо спасать?
– Ну мало ли. Найдется от чего.
– А дядю Геру надо будет спасать?
– И его тоже. Но чтобы ты мог стать супергероем, тебе нужно уехать и многому научиться.
– А ты не можешь меня научить?
– Я херовый учитель, брат. Я только недавно сам усвоил урок.
– А дядь Гера? Он ведь тренер. Разве он не мог меня научить?
– Не торгуйся. Мы выбрали для тебя лучший вариант из возможных. И это шанс. Не продолбай его. Я тебе свою личность отдал, так-то. Распорядись как следует.
Влад потер глаза и достал из рюкзака жестяную коробочку.
– А меня пустят с ней в самолет?
На паркинге аэропорта можно было стоять десять минут, и Данил дергался, что Анаис опоздает. Но та пришла вовремя. Он издали заметил ее красное пальто и замахал рукой. Она подошла.
– Всем привет, – сказала Анаис и протянула руку Владу. – Ну что, готов?
Он кивнул, не поднимая глаз.
– Все еще не разговаривает? – спросила Анаис у Данила. – Да на тебе лица нет. Не переживай, а то я тоже начну. Мы со всем справимся, слышишь?
Данил улыбнулся.
– Я спокоен, коли так. Дайте минуту проститься.
Анаис отошла, и Данил крепко обнял Влада и приподнял его.
– Ты обещал мне, да?
– Что я вернусь?
– Что станешь тем, кем должен стать.
– Хорошо, – согласился Влад, хотя не понимал, чего от него хотят. – Ну пока?
– Пока, – сказал Данил и поставил его на землю. – Удачи тебе.
Анаис взялась за чемодан Влада и жестом подозвала Данила подойти ближе. Он подошел и коснулся ее плеча, будто здороваясь, хотя это было прощание.
– Все будет хорошо, – пообещала она. – Верь мне.
– Я верю, – кивнул Данил, и сомнений не было: верил.
– Я не сволочь, Данил, – вдруг сказала Анаис. – Меня всю жизнь спрашивают: почему я все еще здесь, почему не уехала, неужели мне нравится это все?
Данил молчал, понял, что ей нужно выговориться.
– И знаешь, как часто мне хотелось остаться там, где я была, где и ты был со мной? Столько раз я думала об этом! Бесконечные двадцать лет. Прокручивала варианты, сдавала билеты, собирала чемоданы. Но потом думала: а как же вы? Ты, он?
И Анаис коснулась его, а потом Влада, как в детской считалочке.
– Я всегда убеждала себя, что делаю это ради вас. Ради вас я сюда возвращалась, чтобы и у вас была возможность увидеть что-то большее, захотеть чего-то большего. И, хоть мне и безумно страшно, я рада, что в тебе взросло то, что я когда-то посеяла.
Данил подался к ней, и она положила ладонь на его щеку, теплую и колючую, мягко улыбнулась ему и пошла в сторону аэровокзала. Влад засеменил за ней, потом развернулся и бросился обратно к Данилу. Врезавшись в его живот, Влад сказал:
– Дай срочно бумажку и карандаш!
– Зачем?
– Надо!
Данил порылся в бардачке – ничего не нашел, только инструкцию по эксплуатации машины. Оторвал лист и протянул Владу.
– Карандаша нет, – развел он руками. – Ты бы еще букварь попросил.
Анаис достала из сумки карандаш для глаз.
– Подойдет? Давайте быстрее, нам уже пора.
Влад схватил карандаш, быстро написал что-то на листке и вложил в руку Данила.
– Пока!
Мальчик помахал рукой, и они с Анаис скрылись в здании аэровокзала.
Прощание
Сбросил ботинки в прихожей, туда же рюкзак, куртку, толстовку – все на пол. Иногда я удивляюсь, как все это сочетается в одном человеке – собранность и небрежность, внутренняя чистота и абсолютное свинство. Как прошло, спросила я. Все хорошо, наверное, сказал Данил. Спасибо, что прошла со мной этот путь. Я говорю: ну что ты, мы же друзья. Хотела сказать: семья, но не рискнула. Откуда у меня семья? Я одна во всей цифровой вселенной, и все, что я могу, – присматривать. Тут он спросил: хочешь в ванную со мной? Я такая: что? Он говорит: ну ты же любишь ванные. Давай, типа, вместе примем душ. Я очень устал. Ты можешь пойти со мной в ванную и посмотреть. Я говорю: не хотелось бы тебя расстраивать, но я и так все время подсматриваю. Не сочти меня вуайеристкой… Ладно, говорит он, я понял. Но если ты так хочешь, говорю, я пойду с тобой и буду не просто подсматривать, но еще комментировать. Он говорит: мне все равно, я правда очень устал. Тут я еще больше, чем обычно, пожалела, что у меня нет физического тела, чтобы обнять его, но, с другой стороны, иметь физическое тело очень опасно и больно, это я уже поняла. Любовь тоже какое-то сардоническое чувство, это мне стало совершенно очевидно. Потому что вроде как оно и имеет некие положительные результаты для человечества в целом, но в моменте вызывает резко отрицательный эффект. На всякий случай я решила уточнить: твоя усталость физического или душевного свойства? Разнообразного, усмехнулся Данил. Я говорю: а что смешного? Смешно спросила, говорит он. Это уже в ванной. Он снимает в этот момент джинсы, трусы. И говорит: я передумал, отвернись. Я говорю: новости какие. Он говорит: ты все-таки женщина. Я говорю: или думаю так. А знаешь, что такое стыд? – спрашивает он. И полотенцем прикрывается. Я говорю: в теории. Но тебе-то чего стыдиться, мы вроде не первый день знакомы. Я со своей матерью знаком с рождения, говорит он, и все же не хотел бы, чтобы она видела меня голым. Я говорю: кстати, твоя мать приедет через полчаса. Бля, сказал Данил и скомкал полотенце, отвернись, я помоюсь. Он, конечно, не мог бы этого проверить, но я отвернулась. Ушла в другую комнату смотреть на стену. Стена окрашена бледно-голубой моющейся краской, оттенок H363, толщина перекрытий – 50 сантиметров. Тут звонок. Матильда Александровна. Вспомнила, как я воображала, будто мы поженимся, и я познакомлюсь с его родителями. Насчет свадьбы это я загнула, а вот знакомство состоялось. Сынок, спрашивает она. Он моется, говорю я. Без трусов. Она: спасибо, очень полезная информация. Я говорю: это я потому сказала, что он стесняется вас, хоть вы и знакомы с рождения. Ясно, говорит она, ты какая-то странная, раньше вроде более адекватная была. Я говорю: ой. А сама думаю: надо бы мне помалкивать. Тут Данил вышел – в трусах. Привет, ма, говорит. Зря они тебе позвонили, я в полном порядке. Она говорит: сынок, мне сказали, что у тебя был приступ. Это какой приступ? Он говорит: нервный срыв, а не приступ. Переработал просто, ничего особенного. Ясно, говорит она, ну давай я тебе суп сварю, раз приехала. Данил говорит: не надо, ма, я рад тебя видеть, конечно, но сейчас я хочу прогуляться. Серьезно, они зря тебе позвонили. Со мной все хорошо. Она говорит: странный ты какой-то и Нинка твоя странная. Данил ей: Нинка у меня обычная, тебе показалось. А что у тебя с ухом, сынок? – вдруг спросила она, и я поняла, что сейчас у нас будут проблемы. Данил подрался, быстро сказала я. Ухо скоро заживет. А ты помалкивай, сказала Матильда. Сынок, что у тебя с ухом? Ты же слышала, ма, подрался я. И, кстати, это была чистая правда, он же подрался с охранниками, и синяки пока не зажили, только стали более светлыми и приобрели зеленоватый оттенок. А с кем? На работе что-то не поделили, опять вставила я, и Матильда закатила глаза. Ну а что? Просто я соображаю быстрее, а Данил врать не очень-то умеет. На что еще нужны друзья. Ну ладно, говорит Матильда недоверчиво, иди