ливый пленник после почти полные день и ночь маялся от сильной боли в голове и звоне в ушах. Как видно, Авернус забыл рассказать ему обо всех свойствах тевинтерской игрушки. А может, не знал о них и сам. Во всяком случае, единственное, чего добился отчаявшийся снять ее в одиночку Дайлен — сумел уразуметь, что от невольного своего хозяина ошейник способен был защитить себя сам.
Помимо холода и непривычной неспособности в любой миг сотворить какое-нибудь магическое действо, Дайлена донимал кожаный доспех, не могущий его защитить так же хорошо, как гномий, зато, казалось, примерзавший к самой шкуре изнутри, несмотря на плотную рубаху и шерстяной ватник, мехом вовнутрь. Кусланд самолично выбирал его для товарища, и, стоило признать, выбрал лучшее из того, что не привлекало бы излишнего внимания в дороге. Но непривычный носить даже такое по морозному заснеженному лесу Дайлен, плечи которого отягощал еще и походный мешок, лежавший поверх привешенных тут же меча и щита, маялся, в сердцах все чаще попеременно вспоминая демонов и Создателя, в особенности, когда иногда все же приходилось огибать лежавшие поперек дороги стволы деревьев, или продираться сквозь кусты, высоко задирая ноги в снегоступах. Мучений добавляло шнырявшее повсюду зверье, то обкидывавшее с ветвей шишками, то нападавшее с явным намерением набить брюхо его мясом. Притерпевшись к скакавшим по верхушкам сосен грызунам, и дважды отбив волчьи наскоки, Дайлен за три дня утомился больше, чем за неделю, проведенную в лаборатории Авернуса, и только время от времени встречавшиеся ему ориентиры, которые совпадали с указанными на карте, не давали вовсе пасть духом, и признать решение идти через горы — самым неумным из всех, что когда-либо доводилось ему принимать.
Солнце третьего дня клонилось к закату, однако, если расчеты Дайлена были верны, уже назавтра в полдень он должен был вновь увидеть Имперский тракт, а там, всего несколькие меры пути на запад должны были привести его к воротам крепости Борнэ, проводившей границу между Ферелденом и великолепным Орлеем. Исполненный самых радужных ожиданий увидеть нечто, ранее им невиданное, Дайлен, несмотря на сильную усталость, с каждым шагом приходил все в лучшее настроение взволнованного ожидания.
Он остановился на ночлег, когда уже начало смеркаться. Выбрав укромину среди снежных заносов, Дайлен тщательно струсил снег с колючих ветвей дерева, под которым собрался провести ночь и, натаскав веток, после длительных и уже привычных мучений, развел костер. Вяленое мясо из запасов старого Авернуса, поджаренное над огнем, сохраняло нежный вкус и хорошо утоляло голод вприкуску с пресными лепешками, которых потерявший способность творить магию Страж наделал для похода сам. Утолив голод, Дайлен с ногами забрался в меховой спальный мешок и, сунув туда же меч, предался мечтам о будущем. В этом будущем он был ближайшим советником доброго короля Алистера, сопровождавшим молодого монарха ко дворам всех прочих правителей Тедаса, облеченным почетом, уважением и нешуточной властью. В большом же, добротном доме, под защитой крепких стен Денерима, жила его собственная, Дайлена, семья. Вспомнилось лицо Кейтлин, ее глаза, в которых он тонул раз за разом, руки, казавшиеся такими хрупкими в его ладонях, и теплые губы — робкие и поощрявшие одновременно. Размечтавшись, Дайлен оперся спиной о ствол сосны и, поплотнее запахнувшись в плащ, с шумом вздохнул. Постепенно мысли его сворачивали на вовсе уж вдохновляющие тропы, и молодой Страж сполз ниже, надвигая шапку на лоб. Хорошо накормленный ветвями костер в ближайшее время гаснуть не собирался и, спасаясь от смущавших его упорно встававших перед мысленным взором видений, Дайлен позволил себе ослабить бдительность, проваливаясь в легкую дрему.
… В первый миг он не понял, что заставило его проснуться, резко открыв глаза. Рука уже привычно стиснула рукоять меча, и на мгновение тревога отступила, но тут же надвинулась опять. Костер почти прогорел, и в отсветах тлевших углей тени за ближайшими деревьями шевелились в причудливых изломах, словно живые. Дайлен медленно повел взглядом вокруг. Он по-прежнему еще не понимал, что же побуждало в нем такое острое чувство опасности, но уже был уверен, что появилось оно не без причины.
Продолжая тискать оружие и при том не делать резких движений, Дайлен выбрался из спального мешка. Выпрямился, прижимаясь спиной к стволу, и мысленно выругал себя за то, что заснул так надолго, позволив огню потухнуть. Он совсем было решился сделать шаг к костру и попытаться его раздуть, но не успел.
Прямо напротив еще не прогоревшего кострища в полумраке под деревьями зажглись два зеленых огня. Некоторое время спустя к этим присоединились два — чуть в стороне, и еще два, вовсе с противоположного конца поляны. Дайлен ощутил, как его сердце стало биться реже, скованное, словно льдом, смертельным ужасом. Еще до того, как первый незваный гость, не чуя со стороны намеченной жертвы никакой опасности, без страха мягко шагнул из тьмы на едва освещенную тлевшими углями утоптанную поляну, Серый Страж уже знал, кого видит перед собой.
А ведь Айан предупреждал, с запоздавшим покаянием пронеслось в голове. Айан предупреждал, а Дайлен прекрасно помнил об этом предостережении. Но, уповая на Создателя, и важности его пути для всего мира под жарким светилом Тедаса, надеялся, что пронесет, и, вдоволь потрепавшая его судьба, не попустит ему этой страшной встречи.
Не пронесло. Огромный, на свету должный быть сине-белым, но во тьме казавшийся почти черным, зубастый хищник, ровно дыша и пропуская пар от горячего дыхания сквозь длинные передние клыки, появлялся из переплетения теней уверенно и неспешно. Впрочем, нет, появлялась. Самки сумеречных котов, как звали их немногочисленные жители предгорий, были куда крупнее самцов, а наступавшее на Дайлена чудище было объемнее морового медведя. Вслед за тварью показалась еще одна, и боковым зрением Амелл увидел выпрыгнувшего из кустов третьего зверя, самца, величиной поболее взрослого мабари, но гораздо мельче самки. Два самца и самка самых опасных и свирепых хищников Ферелдена медленно и уверенно брали застывшего под колючим деревом человека в кольцо. Из клыкастых пастей на снег падала тягучая слюна, вызванная, должно быть, представлениями о мясе намеченной жертвы.
Огибая костер, что единственный оставался рубежом между обреченным человеком и тремя клыкастыми смертями, самка негромко рыкнула. Это рычание, не шумное и не свирепое, однако, будто пробудило Дайлена ото сна, помогая стряхнуть овладевшее им оцепенение.
Могучая кошка прыгнула. Она успела внимательно рассмотреть человека, и даже длинный блестящий коготь в его руке. Она знала, что многие люди хорошо умели пускать такие когти, во много раз превосходившие по длине и крепости ее собственные, в ход. Но такие когти у людей были страшны только, когда людей было куда больше, чем один, и эти люди хорошо умели ими пользоваться. Теперь же это был не тот случай. Самка чуяла это всем естеством, тем самым могучим древним даром охотника, доставшимся ей в кровь от многих и многих предков. Этот мог разве что подарить царапину на шкуру — а потом вдоволь кормил бы своим вкусным мясом ее саму и оголодавших за несколько дней зимней бескормицы мужей. Главное было — успеть сшибить, вцепиться в тонкое, не защищенное даже одеждой, горло. И — человек сделается не опасен. Раз и насовсем. Все, что нужно — просто прыгнуть.
И самка прыгнула.
Дайлен смотрел расширенными глазами на стремительно падавшее на него с неба звериное тело, а разум, не дожидаясь воли скованного ужасом сознания, уже бросал его собственное тело на колени. Вбитым в него до глубокой памяти движением, он вскинул руки, до боли стиснутые на рукояти меча, и наскочивший на него зверь всей тушей насадился на выставленный клинок. От огласившего округу рева, казалось, дрогнуло само ночное светило, низко висевшее над скованными морозом горами.
В последний миг Дайлен попытался увернуться, но налетевшая туша подмяла под себя, выворачивая меч из рук, царапаясь и рыча. Двое других котов огласили окрестности мяукающим воем, кружа в нескольких шагах от барахтавшихся человека и зверя. Несмотря на то, что гномий меч, пропоров ее поджарое брюхо, раскроил там часть требухи, самка все еще оставалась жива, и в ярости, не в силах уже подняться, все же пыталась пастью и когтями добраться до огрызавшейся жертвы, опасность которой она недооценила. Дайлена спасло лишь то, что, рванувшись из-под падавшей смерти, он все же успел отпрыгнуть настолько, чтобы оказаться лежащим под зверем не вдоль, а поперек ее брюха, и страшные когти только зря взрывали снег, щедро обагряя его и задыхавшегося, выпихивавшегося из-под раскроенной утробы человека, темной кровью.
Между тем, несмотря на гибель самки-вожака, самцы, похоже, все еще не теряли надежды вкусить вожделенного мяса. Меч оставался где-то глубоко под зверем, когда один из самцов решился, наконец, на бросок. Уловив движение слева, но, не имея возможности даже увернуться, Дайлен выхватил из костра едва тлевшую головню и успел ткнуть ее в оскаленную морду зверя.
Самец отскочил, и по ушам вновь ударил обиженный воющий мяв. Сделав чудовищное усилие, от которого потемнело в глазах, и едва не развязался узел на брюхе, Дайлен спихнул с себя еще подергивавшуюся кошку, и, задыхаясь, поднялся на ноги.
Доспех висел на нем лохмотьями. Все же кое-где когти твари дотягивались до него, пусть и по касательной, напрочь располасывая кожу нагрудника и кожу человека под ним. Живот и грудь, казалось, были раздавлены упавшей скалой, или чем-то еще тяжелее, и боль, пронзавшая тело при вдохах, явно указывала на сломанные ребра, не одно и не два, а сразу много. Ощущая металлический привкус во рту, Дайлен отстраненно надеялся, что отшибленное нутро, все же, не имело никакого отношения к надорванным дыхательным мешкам. Отстраненно, потому что его вырвавшее меч из дохлой кошки тело продолжало следить залитыми кровью и потом глазами за двумя оставшимися хищниками, вовсе не собиравшимися покидать поляну. Напротив, гибель подруги и вид и запах крови подзуживал их, доводя до исступления. Сжимая в одной руке меч, а в другой — головню, и поверхностно дыша под сломанными ребрами, Амелл сделал шаг в сторону от издохшей звериной туши, чтобы ненароком не поскользнуться на еще не успевшей смерзнуться крови. С неба падали мелкие снежинки, оседая в волосах человека, и на шкурах неслышно круживших вокруг него клыкастых котов, и вновь каким-то отстраненным чувством подумалось о невероятной красоте Морозных гор, воздух которых был словно наполнен летучим серебром.