сводится к минимуму.
Современная биотехнология, которая может использовать генную инженерию и другие методы создания новых сортов, нужных в данных экологических условиях, может существенно облегчить решение такой задачи. Вавилов в его время мог только мечтать о подобном применении своей науки, фундамент для которого подготовили его труды по генетике культурных растений. Им была поставлена и в большой степени решена — благодаря целой серии экспедиций, обследовавших области, где он предполагал и искал следы древних центров земледелия, — задача собрания максимально полного фонда мировых сортов культурных растений. Вавилов и его сотрудники отработали систему проверки годности этих сортов. Это дает ключ для осуществления в государственном масштабе программы наиболее правильного построенного разумного подбора сельскохозяйственных культур по агроэкологическому принципу. Вавилов исследовал опытным путем пригодность каждого сорта для разных широт и на разной высоте (последний фактор он считал весьма важным в свете исторического опыта). В эксперименте он стремился варьировать условия возделывания, в частности, определял необходимость поливки. Так, в 1925 году он писал в Наркомзем Грузии агроному Парсаданову о грузинском сорте пшеницы: «Особенно интересно получить Вашу микуру из условий поливных, полуполивных, без поливки при озимом посеве, при яровом посеве». В 20-е и 30-е годы благодаря энергии Вавилова была проделана гигантская работа по государственным сортоиспытаниям. Ее продолжение на современном уровне биотехнологических приложений генетики несомненно могло бы дать замечательные результаты во взаимодействии с работами по мелиорации. Н. И. Вавилов более полувека назад при формулировке указанного принципа принимал самый широкий план расширения посевных площадей благодаря мелиорации. В этом с ним был согласен академик В. И. Вернадский — один из самых универсальных умов, занимавшийся перспективами планирования хозяйства. Вернадский полагал, что при необходимости человечество всю сушу и часть океана могло бы отвести на нужды земледелия. А его предвидения, даже когда на первый взгляд они фантастичны, рано или поздно оправдываются.
Вернадский впервые отчетливо сформулировал закономерности стихийного развития биомассы живого вещества в прошлом и осмысления этого развития на современном этапе создания сферы разума — ноосферы. Проблема сохранения лесов (жизненно необходимых и для поддержания биологически нормального состава атмосферы Земли) и осознания их значимости в этом плане остается одной из главных. Чрезвычайно вредная сторона проекта поворота рек связана с большим ущербом, который был бы дополнительно нанесен лесным массивам Севера Евразии. Современная наука задумывается и над серьезными замыслами увеличения числа деревьев в нашей стране и во всем мире. Мне случилось присутствовать на докладах на эту тему, читанных нашим известным биологом Н. В. Тимофеевым-Ресовским перед его смертью. Он развивал в них план грандиозных лесонасаждений. В них он видел ключ к решению современных глобальных экологических проблем.
Одной из них является нехватка пресной воды, связываемая с явлениями планетарного масштаба и с крупными просчетами последних десятилетий (напомню хотя бы все о той же проблеме Байкала). Очевидная вредная роль человека, создающего дефицит пресной воды, особенно на засушливых территориях, заставляет с особой осторожностью относиться к любым таким вмешательствам в природную среду, которые предпринимаются с целью локального изменения этого дефицита. Основным принципом должна быть минимизация вероятных вредных экологических воздействий, что в большинстве случаев означает и минимизацию расходов на труд и капитал. В частности, получение воды с более близких территорий не только существенно уменьшило бы расходы, но и сохранило бы существующие экогеографические соотношения. Например, для Нижнего Поволжья и Северного Кавказа можно было бы обдумывать и возможности использования ресурсов, которые потенциально связаны с огромным запасом кавказских ледников, что более естественно, чем задумывать обогащение области близ Кавказа за счет европейского Севера, как это предполагалось проектом переброски рек. По-видимому, настало время заботиться о судьбе каждого водного бассейна, проверять повседневно не только степень загрязненности вод, но и их расходование и на ирригацию, и на гидроэлектротехнические сооружения. Очень опасно то, что каждой из этих сторон занимаются разные ведомства, часто друг с другом плохо координируемые. Это уже сказывается и на судьбе отдельных сибирских рек, таких, например, как Енисей. В статьях о водохранилищах, опубликованных в нашей печати за последние годы, отмечалось, что ниже плотин гидроузлов гидрологический режим рек меняется на бесприточных участках (как на Иртыше ниже Бухтарминского водохранилища и на Ниле ниже водохранилища Насер) на расстояниях более тысячи километров.
Планируя такое вмешательство в природную среду Севера, как изменение стока рек Сибири, авторы проекта не продумали ни непосредственных экологических последствий нарушения и перестройки режима сибирских водных бассейнов, ни косвенных их результатов. К ним кроме уже упомянутых проблем спасения сибирской тайги принадлежит и охрана хозяйственных и жизненных циклов деятельности народов, попеременно занятых охотой и оленеводством в тайге и тундре и рыболовством в северных реках. Не из книг, а по собственным наблюдениям и по работе экспедиции, изучавшей кетов, я знаю, в какой мере рыболовством определяется полугодовой летний цикл хозяйственной деятельности и всей жизни этого народа, как и других народов Сибири, живущих в аналогичных природных условиях.
Сибирь, как и Дальний Восток, — край непочатых возможностей. К сожалению, воздавая должное всему сделанному за последние годы, походив и поездив по ней, все еще можно сказать: край мало освоенный. А сколько сулит освоение Сибири во всех отношениях — и хозяйственном (об этом другие скажут лучше меня, да и так это очевидно) и культурном! Одним из дел, которые никакого отлагательства не терпят, остается развитие культуры народов Сибири, своеобразных и по своим языкам, и по фольклорной традиции, и по искусству, и по культуре. У нас много хороших специалистов в этой области, но работают они разрозненно, часто их исследования десятилетиями ждут изданий (руки не доходят). С самого начала создания Сибирского отделения АН СССР шла речь о создании в его составе большого центра, который развернул бы работу во всех этих направлениях. Но так и существует там на самых скромных началах небольшая группа энтузиастов, которая вместе с другими такими же группами в разных сибирских университетах продолжает свои усилия, не находя должной поддержки. А сколько бы мы выиграли, если бы самим себе и всему миру проясняли все те загадки, которыми полно прошлое Сибири, ее языков и народов. В них — и ключ к путям заселения Америки в древности, и указания на древние связи народов внутри Евразии (как внутри кавказско-енисейско-тибето-китайской семьи языков). Всем этим интересно и по-новому занимаются у нас молодые ученые, имена которых я называл, но (как это почему-то повелось в самых важных и быстро развивающихся областях гуманитарного знания) — в часы досуга, без поддержки, без включения в планы институтов, которые никак не соберутся увидеть эти новые области. Помимо собственно научной стороны вопроса все время следует помнить и о значимости решения задачи воскрешения и развития на новой основе богатого культурного и языкового наследия народов Сибири.
Несколько лет назад было принято постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР, предусматривавшее ряд неотложных мер по развитию хозяйства, культуры и языков этих народов (числом более двадцати). Мне случилось участвовать в совещаниях (например, Бюро отделения литературы и языка АН СССР), где обсуждались желательные меры, к сожалению, до сих пор не принятые, нужные для реализации такой сложной и трудной программы. В свое время, полвека назад, когда еще существовал Институт народов Севера в Ленинграде, в этой области много было сделано. Потом был перерыв, и почти через полстолетия начались разговоры — пока только еще разговоры! — о возобновлении прерванной работы. А совсем недавно речь шла и о планировании других мер, которые могли нарушить сложившийся хозяйственный ритм многих народов Севера. Не стоило ли еще раз подумать о всех возможных последствиях, взвесить весьма разнообразные стороны проблемы? Ведь не только подсчетами кубических единиц воды и земли определится будущее огромных пространств Севера, Сибири и Средней Азии, богатых и водой, и лесом, и плодородной (потенциально) землей. Нужно было еще и еще раз подумать о судьбах людей, которые живут и будут жить на этих пространствах, их осваивать. На помощь экономистам, мелиораторам, техникам, планирующим будущее, должны прийти демографы, историки, этнографы, специалисты по разным наукам о человеке и его жизни. Никакие межнаучные перегородки не должны мешать этому.
Представим себе врача, который, поддавшись соблазну современной сверхдифференциации и сверхспециализации, стал бы лечить только одну часть сердечно-сосудистой системы больного, не думая о последствиях для организма в целом. Вред от такого лечения был бы очевиден. Основные слова в словаре современной науки (и естественной, и гуманитарной) — система и структура. Ими обозначается необходимость целостного рассмотрения, исключающего возможность вычленить только одну какую-нибудь сторону явления (пусть и такую, которая может показаться практически очень выигрышной) в ущерб другим. Полезны бывают модели, рассчитываемые на компьютерах. И здесь польза существенно зависит от того, в какой мере в модели учтены все важные с разных точек зрения параметры.
По мере того как растет техническая оснащенность нашей науки, вырастает и гражданская ответственность ученых. Мы потенциально можем очень много. Но кому многое дано, с того многое спросится.
В этой связи стоит подумать о характере подготовки больших технологических проектов (таких, как злосчастный завод на Байкале), узкая специализация которых, вероятно, иногда может быть сопоставлена с аналогичными американскими. Но для нас такие проекты не являются задачей бизнеса, где мнение специалиста заранее подчинено интересам отдельной фирмы. Поэтому учет в них самых многообразных человеческих (психологических, культурных, этнических) факторов — необходимость, а не роскошь. Без этого мы так и не вступим в ту эпоху ноосферы, о которой в данной связи говорил Вернадский, и авторы самых специализированных технических проектов останутся в определенном смысле действующими бессознательно, как это было в случае с поворотом рек. В этом плане можно было бы подумать о создании постоянно действующих консультативных советов или комиссий из ученых разных специальностей, которые могли бы на разных этапах вмешиваться в формируемые проекты, организуя соответствующие дискуссии и свободный обмен различными мнениями. Нельзя слишком узко понимать и задачи подготовки кадров — из сказанного выше видно, что историк ирригации на востоке может оказаться не менее нужным, чем мелиоратор. Уже привед