Правда, если поднять глаза вверх, действительно создается впечатление хаотической нагроможденности древесной растительности. Природа так лихорадочно стремится заполнить все стеблями и листьями растений, что, по выражению одного ботаника, кажется одержимой болезнью пространства. И все же и тут ученым удалось выявить определенные закономерности в распределении древесной растительности. Большинство ботаников сходится на том, что в тропическом лесу три главных яруса деревьев, «лес над лесом», как сказал А. Гумбольдт.
Самый нижний ярус составляют относительно невысокие — не более 20 метров — деревья. Они так плотно смыкаются кронами, что образуют сплошную плотную массу, тот самый непроницаемый для лучей полог тропического леса. Над ним высятся деревья среднего яруса, растущие несколько посвободнее. Наконец, третий ярус составляют самые высокие деревья — маяки, высотой 40, 50 и даже 60–70 метров — их-то я и разглядывала с самолета. Вырвавшись из убийственной толкучки нижних ярусов, лесные гиганты могут развернуться на свободе и раскинуть зонтики своих крон во всю возможную ширь.
Тропический лес не зря любят сравнивать с сумрачным храмом. Из-за нехватки света деревья в нем начинают ветвиться только на очень большой высоте, и стройные их стволы возносятся ввысь наподобие колонн. Что же касается толщины колонн, то есть стволов, то здесь деревья тропического леса даже несколько отстают от деревьев более высоких широт. Стволы более одного метра в обхвате редки в дождевом лесу, и он характеризуется скорее тонкостью слагающих его деревьев.
Но в чем тропический лес служит абсолютным рекордсменом, так это в богатстве древесной флоры. Я не нашла точных цифр относительно Великого леса Конго, но в лесах, растущих по берегу Гвинейского залива, насчитывается около 600 видов деревьев, в лесах же Индонезии и Амазонии — примерно по 3 тысячи видов. Тогда как все главные древесные породы наших лесов можно без труда пересчитать по пальцам. Причем на одном гектаре тропического леса бывает не менее сорока различных видов деревьев, а то и более ста!
Если человек не вмешивается в жизнь леса, она течет почти без перемен: отмершие деревья вскоре заменяются деревьями того же или иного вида, и состав леса в общих чертах поддерживается неизменным сотни, тысячи, а возможно — и миллионы лет. По всей видимости, леса эти дошли до нас из отдаленнейших эпох Земли, возможно даже из мелового периода, когда большая часть земного шара имела климат, близкий к современному — влажных тропиков, и растительность была схожа с таковой современного тропического леса. Огромное его флористическое богатство также связывают с глубокой древностью.
Правда, чтобы разобраться во всем этом древесном изобилии, надо быть хорошим натуралистом, неискушенному наблюдателю тропический лес представляется довольно монотонным. Удивительный парадокс — внешнее однообразие тропического леса при всем его видовом многообразии. К тому же ярко окрашенные цветки в лесу, и именно в лесу, но не на опушке и не на берегу реки, встречаются нечасто, обычно же они имеют неприметную беловатую или зеленоватую окраску.
Да и животные редко попадаются на глаза в чаще тропического леса. Хотя, разумеется, он далеко не пустой — и мне очень бы не хотелось создать у читателя такое впечатление. Есть тут и слоны, и прелестные маленькие лесные антилопы, и различные обезьяны, и попугаи. Но все они тоже нуждаются в солнце и либо, как птицы и обезьяны, живут в верхних ярусах леса, либо, как слоны, тяготеют к лесным прогалинам и берегам рек. Только насекомые и другие беспозвоночные в великом множестве гнездятся в почве и стволах отживших свое лесных гигантов.
— Ты только посмотри, какой у меня зверь сидит!
Это уже в Москве, через полгода после нашего возвращения из Африки. По узенькой скрипучей лесенке поднимаюсь я вслед за Петром Петровичем на третий этаж лаборатории, где в тесной комнатке стоит возле окна его рабочий стол. Заглядываю в глазок бинокулярной лупы и вижу там пузатую букашку с тонкими лапками и внушающими уважение челюстями.
— Термит. Солдат. Это из леса Ручуру — не узнаешь? И знаешь, сколько их приходится на квадратный метр, — в среднем тысяча!
Петр Петрович вывез из Африки целый чемодан проб лесной подстилки — собирал их при малейшей возможности. Теперь без устали определяет и пересчитывает всех этих термитов, почвенных клещей, кивсяков, коллембол — всю ту мелочь, которая в вечной тьме копошится у нас под ногами и на которую никто почти и никогда не обращает внимания.
Удивительно в корень умел смотреть Петр Петрович. Даже нам, зоологам, непросто свыкнуться с мыслью, что главные в лесу вовсе не слоны и гориллы, а вся эта безгласная мелкота. Слов нет, тоскливо будет в лесу, исчезни из него звери и птицы, многое в нем нарушится и поломается. Но жить лес останется! А вот без термитов и других почвенных обитателей он существовать не сможет — именно они вершат титанический и совершенно незаменимый труд, разрушая растительные остатки, тогда как микроорганизмы переводят их затем в растворимые в воде вещества, необходимые для питания растений.
В соответствии с рекордным для нашей планеты объемом такой работы в тропическом лесу, в нем и рекордная по богатству видами и их обилию почвенная фауна. Одних термитов, к примеру, насчитывается в Африке около 600 видов, а если собрать вместе все их крошечные тельца, получатся тонны на квадратный километр, много более средней суммарной массы в лесу тех же слонов.
И при всем том почвенная фауна изучена крайне плохо — нигде, как здесь, не найти такого обилия белых пятен. Потому и занимала она так Петра Петровича. Впрочем, его интересовало все сущее на Земле, от мала до велика, вернее, для него не существовало малого, любое земное существо было для него по-своему великим, исполняющим в природном оркестре свою собственную незаменимую партию.
Петя был из тех людей, кого заворожила, оплела своими чарами древняя африканская земля. Так и стоит у меня в ушах его голос:
— Помнишь, как пахнет в тропическом лесу? Совсем как в оранжерее! Надо бы выбраться в ботанический сад — понюхать. Ужасно я хочу опять в Африку!
В медицине тоже немало своих белых пятен, и одно из них — Петина болезнь. Пятого января 1979 года Петр Петрович Второв умер от белокровия.
Когда он бегал под проливным дождем за гориллами, собирал свои пробы в лесу Ручуру и потом определял в Москве термитов, он ничуть не заблуждался относительно краткости отпущенного ему судьбой срока. И когда писал свою докторскую диссертацию и потом за три месяца до конца проходил ее апробацию, а защититься он так и не успел, тоже не питал никаких иллюзий. Но он не умел жить иначе как на полную катушку, весело и щедро, никогда не жалел себя и не жаловался, до самого своего смертного часа.
Но Петина диссертация не умерла вместе с ним. Жена его Вера Николаевна Второва, также биогеограф по профессии, нашла в себе силы завершить главный труд жизни Петра Петровича. Совместная их книга «Эталоны природы», полная свежих мыслей и смелых идей, вышла в свет весной 1983 года.
Очень это получилась красивая, светлая книга, обязанная этим прежде всего прекрасным фотографиям Веры Николаевны Второвой. С ними приходят на страницы книги высокие горы с остроконечными пиками тянь-шаньских елей, синее небо, жаркое пустынное солнце, яркие весенние цветы и все то неустанное и закономерное кипение жизни, которое так любил и умел понимать Петр Петрович. А вот и он сам на одной из фотографий: редкая и удачная встреча натуралиста с коброй, как сказано в подписи. На переднем плане раздувшая свой капюшон змея, а перед ней вместо факира Петр Петрович, — опустившись на колени, ловит ее в глазок объектива. И нигде, ни на одной странице не нашла я упоминания о том, что его уже нет среди нас. Будто бродит он еще по горным тропам и вот — выпустил очень нужную людям книгу.
«В данной работе отражено стремление показать то, что мало изучено и что составляет для исследований широкое поле деятельности», — написано во введении к книге. Предмет исследований и в самом деле очень нов, да и само понятие об эталонах природы совсем недавно вошло в научный обиход. Насущная необходимость изучения биосферных процессов на всех возможных уровнях, создания надежной теории таких процессов теперь общепризнана. Но человек столь стремительно вносит в их течение свои коррективы, что выделить их и изучить в чистом и не замутненном антропогенными воздействиями виде становится все сложнее. Оттого так необходимы эталоны, пусть уже и не в полном смысле слова девственной природы, — такой уже не осталось на Земле, но хотя бы относительно хорошо сохранившейся, еще живущей по естественным законам. Потому-то, помимо всего прочего, так необходимы заповедные территории — природные лаборатории, где сберегаются эталоны природы.
Но чтобы какое-то природное сообщество действительно можно было назвать эталоном природы, необходимо научиться давать столь конкретную оценку его составляющих, чтобы получить возможность сравнивать сообщества и между собой, и — по прошествии времени — в динамике. Только это крайне сложно и хлопотно — «эталонировать» природные сообщества, перевести на строгий язык цифр бесконечную сложность жизненных взаимодействий, пусть на самом небогатом участке земли. По сути этим только еще начинают заниматься, а Петр Петрович Второв успел уже предложить свои решения задачи — и не на одном, а на целом ряде вовсе не простых примеров.
Крошечному отряду биогеографов, целеустремленно трудившемуся более десяти лет, удалось посильное, казалось бы, лишь хорошему институту: для широкого спектра природных сообществ, начиная от предгорных пустынь до еловых лесов на горных склонах и подснежных альпийских лужаек, провести то, что называют биогеографической инвентаризацией. Это значит определить все, что растет и живет под солнцем и в вечной тьме под землей, — растения, большие и малые, червей, насекомых, моллюсков, зверей, птиц и прочих, — вычислить биомассу всего этого, понять, как работает природное хозяйство, утилизируя энергию солнечного света, оценить воздействие на сообщества человеческой деятельности — это далеко не все. В заключительной же главе вся эта огромная информация, должным образом обработанная, предстает, как и требовалось в задаче, стройными колонками цифр в таблицах. А в самой последней итоговой таблице каждому изученному сообществу выставлены по различным показателям оценочные баллы — теперь, пожалуйста, можно заниматься дальнейшими сравнениями и решать нелегкие вопросы выбора. Ну а если бы существовал уже каталог природных эталонов, эти готовые эталоны из гор Средней Азии должны были бы занять в нем соответствующие места. Только нет еще на свете подобного каталога, хотя, надо думать, быть ему непременно…