Вскоре он сам уже учитель классических языков в иезуитских школах Полоцка, Вильно. И проявляет себя настолько, что его посылают за границу. В Прагу, в знаменитый Пражский университет. Для совершенствования в древнегреческом… и в математике.
Профессор Степлинг, математический владыка университета, руководит его занятиями. Почобут все больше чувствует вкус к точнейшей из точных наук. Расширяет свои знания по физике. Ведут они с профессором и, можно сказать, астрономические беседы. Но академический покой нарушен. Семилетняя война, захлестнувшая Восточную Европу. Спешный отъезд из Праги, возвращение к себе в Литву.
Орден уже не оставляет собственного сына своим вниманием. Сама Виленская академия проявляет к нему интерес. Приготовлено уже новое место. Преподаватель греческого и латыни на факультете философии, — что по-прежнему считается его специальностью. Латынь… Она особо владеет его душой. Язык церкви и науки. На латыни он обращается к богу в часы молитв, на латыни познает авторов ученых сочинений, наслаждается стихом Вергилия и Горация и сам пишет стихи на латыни в полете возвышенных мыслей.
Но математические уроки в Праге, общение с профессором Степлингом заложили прочную основу. К тому времени в одном из двориков академии возникла новая постройка. Весьма примечательная по своему значению. Над старым зданием прежней коллегии возвели еще два этажа. Просторную залу с высокими окнами, с колоннами и арками между ними. Над ней — другую залу, поменьше. И две четырехугольные башни над крышей. Покрыли медными бляхами. Не все успели довести до конца, но уже ясно: здесь основана астрономическая обсерватория. Распоряжался всем профессор Фома Жебровский, который тоже когда-то занимался у Степлинга в Праге и привез оттуда убеждение в силе и важности математических наук и науки астрономической. И всячески стремился повысить их роль в академии.
Давно еще был привезен телескоп из Италии, одним из преподавателей, проходившим школу у самого Галилея. Ученики-академисты могли изучать звездное небо в эту длинную трубу. Но сколько-нибудь постоянных, серьезных наблюдений еще не велось. Теперь с начинаниями профессора Жебровского открывались новые возможности.
Сюда и зачастил преподаватель классических языков Мартин Почобут. Большая зала, превращенная в астрономический кабинет. Приборы, карты, глобусы, книги. Малая зала наверху и башни с инструментами для наблюдений. Зрительные трубы, угломерные приспособления, часы. Профессор Жебровский охотно встречал каждого, кто проявлял внимание, интерес к его заведению.
Здесь Почобут вплотную соприкоснулся с кухней астрономии. Сам пробовал обследовать небо в зрительную трубу. Различать приметные светила, планеты, фигуры созвездий. И пробовал проделывать элементарные небесные вычисления. Здесь испытал он первый восторг и какую-то манящую жуть от бездонной глубины мира, открывавшегося ему в круглое стекло увеличения. И чувство удовлетворения оттого, что в этой бездне сверканий наука ищет и находит черты какого-то порядка, нити взаимных связей.
Всякий раз наступивший час наблюдений был для него его «звездным часом».
Обсерватория построена на дары и подношения, которые орден умело извлекает отовсюду. Знатная дама Эльжбета Пузына, любящая оказывать покровительство наукам, пожертвовала на постройку. Первые зрительные трубы, кое-какие приборы поступили от богатых любителей астрономических досугов. Были к тому и причины земные. Литовский край нуждался в определении собственной географии. Огромные поместья, латифундии в руках магнатов, земельное наследование, купля и продажа, прокладка дорог… — для всего требуются карты, планы, геодезические измерения. Но основа земных измерений лежит там, в небесах. Только по небесным светилам можно вывести с достаточной научной точностью географические координаты любого земного пункта, отправные точки при составлении планов и карт — широту, долготу.
Орден как раз уловил, что требуется сейчас для хозяев земли. И завел у себя в академии этот уголок практической астрономии. Частые посещения его молодым преподавателем классических языков не остались незамеченными. На него падает выбор академического начальства. На кафедре, в обсерватории профессору нужен помощник — такой, чтобы мог и заменить профессора, если придется… Жебровский очень больной человек. Состоялось решение: отправить Мартина Почобута в европейские центры католической учености. Совершенствоваться в небесной науке, особенно в практической астрономии. Широко образован, греческий и латынь — хороший фундамент для любой науки, как член ордена весьма дисциплинирован, «достоин доверия» — формула, открывающая многие двери.
И вот он в качестве особого стипендиата Виленской академии следует в колымаге по пыльным дорогам Европы — все ближе к южным ее границам. В его дорожной суме, с которой он ни на миг не расстается, лежит наибольшая сейчас драгоценность — рекомендательные письма к ученым лицам разных стран. Все те же три заглавных буквы стоят под каждым письмом. Напоминая, что всякий член ордена оказывает другому члену ордена всемерное содействие.
Италия. Страна его любимой латыни, любимых поэтов. Колыбель католической церкви, резиденция римского папы, резиденция «черного папы» — генерала ордена…
Небо и краски Италии увидел он, добравшись на исходе третьей недели путешествия до Генуи. Широкий, сверкающий на солнце залив, силуэты кораблей и галер, крепостные стены с башнями, мраморная белизна палаццо в тенистых садах, взбирающихся террасами по склону… — все говорит о богатстве, о недавнем могуществе торговой и воинственной Генуэзской республики.
Несколько в стороне от этой пышности находит он владение иезуитской академии и, предъявив в канцелярии бумагу с рекомендациями, получает тотчас в ней пристанище. В тот же вечер он уже в обсерватории при академии и смотрит черное небо Италии с южными созвездиями, которых не увидишь в северных прибалтийских широтах. В обсерватории много такого, чего нет у них в Вильно. Успеть ознакомиться, запомнить. Долго оставаться здесь нельзя. Генуя — всего лишь промежуточный пункт для него. А главная-то цель лежит дальше, на южном побережье Франции.
Марсель. Порт, кипящий движением судов, грузовыми работами, разноязыкой речью, буйством матросских кабачков. По извилистым, не очень опрятным уличкам едет путешественник в высокую часть города, поближе к отрогам скалистых гор. И вот на удобной открытой площадке маячит небольшое строение с круглой башенкой. Известная французская обсерватория, где директор профессор Эспри Пезена. Выдающийся математик-астроном, гидрограф, отмеченный высоким званием «королевского астронома». К тому же видный член ордена. К нему-то и направлен на выучку стипендиат Виленской академии Мартин Почобут.
Профессор оказался кругленьким господином с благодушным лицом, живыми, чуть насмешливыми глазками, — не угадаешь в нем иезуита. Но к рекомендательному письму отнесся со всей серьезностью и под видом первой непринужденной беседы исподволь прощупывал приезжего вопросами — о его научных интересах, о его подготовленности и, кстати, о твердости его взглядов как члена ордена.
Пезена — знаток математики, автор сочинений по сферической тригонометрии. Астроном-наблюдатель имеет дело с недоступными объектами, до них не дотянуться с обычными измерениями. Только угол зрения, под которым видит он то или иное светило, дает отправную величину для вычислений. Основная мера здесь — угловой градус. А расстояния выражаются в угловых расстояниях. Сферическая тригонометрия и накладывает на небесную сферу разные треугольники, определяя по известной величине углов неизвестную величину сторон. Превосходный математический аппарат, работающий в руках астрономов, — им должен овладеть Мартин Почобут под руководством Эспри Пезена.
«Королевская» обсерватория в Марселе располагала набором отличных инструментов, а сам «королевский астроном» искусно владел техникой наблюдения, уверяя лукаво, что для этого достаточно иметь меткий глаз… и аккуратность.
Пезена предоставил в его распоряжение небольшую зрительную трубу. Не самой последней, совершенной конструкции, — шестнадцать футов фокусного расстояния, в ней нет еще ахроматического объектива. Но это вполне хорошая труба, представляющая небесные объекты с достаточной отчетливостью. Он сам, Пезена, пользовался ей охотно. Пусть теперь попробует Почобут для начала. И надо сказать, действительно она доставила ему немало радости.
В программе занятий был раздел, имеющий особое значение для Почобута. Определение географических координат. Собственно, ради этого его и направили сюда за тридевять земель. Профессор Пезена считался в этой области великим маэстро.
Не такое простое искусство — определить по звездам земные координаты. Оно складывалось веками. Звездочеты древности не умели, не могли определять долготу. Широту пробовал вычислять в Древнем Риме поэт Манилий, поставив на открытой площадке тонкий обелиск-гномон, отбрасывающий тень от солнца. В день весеннего или осеннего равноденствия ровно в полдень измерял он длину тени. Отношение этой длины к высоте обелиска и давало ему основу для расчета широты. Грубый способ, грубые результаты. Даже три столетия спустя патриарх поздней античной астрономии Клавдий Птолемей определял географические координаты не астрономическим путем, а собирая сведения о маршрутах купцов и путешественников: сколько времени надо проехать на коне, на колесах или на корабле от одного пункта до другого? Не лучше обстояло дело и в средние века. В пятнадцатом столетии выдающийся узбекский ученый Муххамед Улугбек, используя в своей Самаркандской обсерватории достижения астрономии мусульманского Востока, умел получать широту и долготу, дал определение географических координат для шестисот с лишним пунктов на земном шаре, в Азии, Африке, в Европе. Пример этот войдет в историю как уникальный. Еще два века спустя правительство Голландии — Генеральные штаты Нидерландов — могущественная тогда морская держава — обращается к стареющему, слепнущему Галилео Галилею с просьбой передать открытый им способ определения долготы по спутникам Юпитера. Но Галилей узник инквизиции, и по приказу из Рима генеральный инквизитор Флоренции накладывает запрет на переговоры.