Тогда Лаланд и заговорил с ним о Меркурии. Красноватая планета, самая малая, как считалось, в солнечной системе и самая близкая к Солнцу. Ей посвятил он многолетние неустанные наблюдения. Пять сочинений по теории Меркурия, об особенностях его движений. Вся история изучения планеты за многие века, начиная еще с великих греков — Аристотеля и Птолемея, вплоть до последних дней. Лаланд составил подробные таблицы на Меркурия, распространил среди астрономов — с тем чтобы они проверяли и дополняли его выводы. А теперь он угощал виленского гостя своей планетой, показывая ее на заре перед восходом Солнца. С явным намерением и его вовлечь в число ее постоянных поклонников. Они уже рассуждают о том, чем мог бы Почобут, вернувшись в Вильно, пополнить общую «копилку Меркурия».
Взаимное доверие между ними росло. И все же Почобут как бы исподтишка приглядывался к нему. Подвергались одинаково воспитанию в иезуитской школе. Груз отеческой заботы ордена, который уже не оставляет своих питомцев, Почобут ощущает неотвратимо каждый день, каждый час. А что же он, Лаланд? Неужели для него все это прошло так бесследно?
…Блез Паскаль. «Письма к провинциалу» — прочитал заглавие. И по привычке оглянулся, не смотрит ли кто за ним. Трижды проклятая, запрещенная книжка. Никто в коллегиях и университетах ордена не может безнаказанно даже подержать ее в руках. Одно из самых опасных орудий слова, бичующее порядки ордена, политику и мораль отцов-иезуитов. Сто лет, как ходит явно или тайно по свету, переведенная с французского на многие языки. Здесь у Лаланда в обсерватории стоит в открытую на полке. Не сам ли случай?
И на первых же страницах: «У них настолько хорошее о себе мнение, что они считают полезным и как бы необходимым для блага религии, чтобы их влияние распространилось повсюду, и они могли бы управлять всякой совестью».
Религиозный философ, выдающийся математик и физик Блез Паскаль писал эти письма, «летучие листки», скрываясь от преследований, скитаясь по гостиницам под чужим именем. Иезуиты в то время не боялись никого, а их боялись все.
«Насилие пытается подавить истину. Все старания насилия не могут ослабить истины, а только служат к ее возвышению».
Вероятно, следовало бы захлопнуть книжку, отвернуться. Но бросились строчки:
«Напрасно было также с вашей стороны испрашивать в Риме декрет об осуждении Галилея относительно движения Земли. Не этим будет доказано, что она стоит неподвижно; если бы имелись несомненные наблюдения, которые доказали бы, что именно она-то и вращается, то все люди в мире не помешали бы ей вращаться и себе — вращаться вместе с ней».
Несомненные наблюдения… Блез Паскаль о них еще не знал, но с какой силой предугадывал! А теперь-то вся астрономия знает, и он, Почобут, увы, тоже знает. Боже, дай сил быть всегда верным истине!
В последнем письме Паскаль говорил о тех, кто подвергается гонениям со стороны иезуитов и кто покорно склоняет голову: «Их терпение меня изумляет… Что касается меня, я не считаю возможным следовать их примеру».
Это писал одинокий, хилый, слабый здоровьем человек, который, по собственному признанию, «не помнил ни одного дня без боли». Почобут закрыл и поставил обратно книгу, будто в чем-то виноватый. «Мыслящий тростник» — называл Паскаль человека.
…Приятное известие дошло до Парижа. Мартин Почобут избран членом Лондонского Королевского общества. И первым, кто искренне его поздравил, был Жозеф Лаланд. Теперь, когда они беседуют друг с другом в глубоких кожаных креслах или сидят рядом на смотровой башне перед телескопом, — сидят рядом, работают двое английских академиков.
…Дорожная карета выезжает за ограду обсерватории. Жозеф Лаланд машет ему со ступенек. Обратный путь в Вильно.
Разгар переустройства, подготовка обсерватории к тому, чтобы принять и разместить оборудование, заказанное в Англии. Архитектор Кнакфус снова становился неотлучным советчиком, распорядителем всех строительных работ.
В толстых стенах пробиваются прорези, в которые, как в крепостные амбразуры, должны глядеть дула телескопов и труб. В потолке верхней залы — большое отверстие в виде эллипса для зенитного сектора. Закладываются прочные фундаменты, устанавливаются массивные тумбы под инструменты, чтобы им было покойно… Стук, грохот, пыль ворвались в стены обсерватории, где полагается обычно невозмутимая тишина. Волей-неволей приходилось откладывать проведение регулярных наблюдений.
Лишь однажды позволил себе Почобут покинуть строительную суету и отлучиться из Вильно. Приближался день 3 июня. Сколько наблюдателей повсюду были уже готовы встретить прохождение Венеры по диску Солнца!
Упаковав любимую старую зрительную трубу, секундный маятник, отправился он в сопровождении Стрецкого в эстляндский приморский город Ревель. Там облюбовали они место на Вышгороде, на открытой площадке одной из старинных крепостных башен по прозвищу Большой Герман, откуда открывается вид на весь город, на порт, на залив и на высокое чистое небо. Оно было действительно чистым, когда они расположились со всей своей аппаратурой на площадке, ожидая час прохождения.
Но какой удар! В самый решающий момент вдруг потянуло с моря, сгустилась облачность, заморосило, — ничего уже не разглядеть. Балтийское небо, капризное и неверное, сыграло над ними злую шутку. Напрасно молить господа бога, деву Марию расчистить небеса. Погода, увы, не подвластна всевышним, — как знает отлично и сам Почобут, проводя на своей обсерватории постоянные метеорологические наблюдения. Оставалось только собрать инструменты и отправиться восвояси.
Надо было пережить неудачу. И не было чем скрасить ее, каким-нибудь другим, интересным, серьезным наблюдением. Приходилось ждать еще месяцы и месяцы, чтобы привести обсерваторию в надлежащее состояние. Стали прибывать заказанные инструменты. Их установка тоже нескорая процедура. А в других обсерваториях недоумевают: почему молчит обсерватория в Вильно?
Наконец-то! В залах и башнях наступила опять звездная пора. Долгожданный час. Архитектор Кнакфус наводит еще кое-какую наружную косметику здания, а здесь, на смотровых площадках, где все приведено в готовность, — скорей, скорей за работу с новыми инструментами. Наверстывать упущенное. Обсерватории Европы вновь получают «признаки жизни» из Вильно.
Стрецкий ведет больше текущие наблюдения. Почобут оставил за собой, как собственную привилегию, изучение Меркурия. Серия исследований по обширной программе, намеченной вместе с Лаландом. Циркуляция планеты возле Солнца. То восхождение справа, как утренняя звезда. То слева, как звезда вечерняя. Каждый раз, приближаясь к светилу, Меркурий исчезает в его лучах, а затем появляется с другой стороны. Так и кажется, что он ходит вокруг Солнца, ходит по кругу, а Почобут смотрит за этим с Земли, с еще большего круга. В новейший ахроматический телескоп отчетливо различаются разные фазы Меркурия, подобные фазам Луны. Длинный список угловых расстояний отражает все зафиксированные положения Меркурия. Есть о чем сообщить Лаланду!
Тот отвечает: «Я счастлив убедиться, что Вы сделали несколько наблюдений Меркурия. Если Вы их сможете рассчитать и сравнить с моими таблицами, я буду рад новому подтверждению моих наблюдений и моих расчетов, которые потребовали много труда».
Не жалея труда, Почобут производит кропотливый расчет, тщательное сравнение и с радостью убеждается, что у него нет расхождений с Лаландом. Между Парижем и Вильно протягивается нить постоянного общения друг с другом. Меркурий — вестник богов в крылатых сандалиях, ставший покровителем их переписки.
Архитектор Кнакфус заканчивал свою «косметику». Директор обсерватории Мартин Почобут распорядился: украсить обновленный фасад здания астрономическими знаками. Изобразить над окнами большой залы символы планет. По три с каждой стороны, а посередине, над центральным окном, — золотой диск с лучами. Солнце! Солнце в центре планетной семьи. А Земля, кружочек с крестиком, — сбоку, в ряду других. И об этом как бы оповещается с высоты обсерватории.
Почобут, Почобут! Разве ты забыл, что ты не только ученый, но и раб божий? И не думаешь о возможных последствиях такого поступка?
Возможно, что-нибудь и последовало бы, если бы не события, грянувшие вскоре как гром небесный.
Папа Климент XIV издал буллу об упразднении Ордена иезуитов. Всеобщее возмущение против них не только во Франции, но и в других католических странах достигло такого накала, что сама римская церковь должна была пресечь непомерное засилье собственного святого воинства. Булла 1773 года.
В Вильно ее провозгласил с амвона Кафедрального собора епископ Игнатий Массальский, а за ним и ксендзы в своих костелах. Только в костеле святого Яна, что стоит над Большим двором академии, не спешили громогласно объявить папский декрет. Орден получил костел в дар от короля еще с самого начала для своей коллегии, для академии-университета, придал ему более пышный вид в духе затейливого барокко, — в нем совершались ежедневные молитвы, произносились яростные проповеди против всех неверных, в нем и настоятель и все служители были членами ордена. Так что же теперь читать собственный приговор!
Но уже последовали королевский указ, постановление сейма о передаче Виленской академии-университета, как и всех иезуитских школ в Польше и Литве, — в ведение светской власти. Учреждена особая Эдукационная комиссия, которая будет теперь перестраивать систему образования, обновлять программы, состав профессуры и преподавателей. Изгонять иезуитский дух.
А что же с профессором Мартином Почобутом, видным членом Ордена иезуитов? Что будет с академической обсерваторией? Он подает «на высочайшее» в тревоге о том, как бы в общей ломке не пострадало то, что уже создано. Просит не отрывать его от астрономии.
Король Станислав-Август Понятовский помнит заслуги профессора. И помнит, что тот все-таки «королевский астроном». Высочайший указ выдает как бы охранную