Ни одного упоминания имени Коперника он в плане не нашел. Вот что еще осталось! И не видит ли Почобут сейчас в своем помощнике отражение того, что происходило и происходит с ним самим?
— Достаньте, пожалуйста, ту механическую игрушку, — сказал Почобут.
Стрецкий с готовностью, даже как-то поспешно исполнил его просьбу. Извлек из глубины шкафа модель солнечной системы. Они поставили ее на видном месте в зале астрономического кабинета. Наглядное учебное пособие.
А то, что не сказал еще в своей программе Андрей Стрецкий, сказал в своей ректорской речи перед собранием профессоров и студентов Мартин Почобут. Сказал о Копернике и назвал его великим.
…Необычайное волнение на строительной площадке обсерватории. Прибыл груз из Бремена. Тяжелый, связанный в огромные пакеты. Его везли морем до Клайпеды, оттуда, перевалив на баржу, через огромный как море Куршский залив, речной дорогой по Неману, по Вилии до самого Вильно и здесь к причалу неподалеку от университета. Затем уже конной тягой до обсерваторского дворика.
Каменные плиты, из которых должна быть сложена опорная стена для большого квадранта. Плотный белый песчаник, тщательно, гладко отесанный. Одна плита подогнана к другой. Прислана также деревянная модель стены и к ней инструкция: порядок соединения плит.
Похваливая аккуратную работу бременских мастеров, виленские строители принялись складывать стену. Ее возвели от глубокого фундамента до крыши через все этажи внутри той самой «коробки», что придумали Почобут с Кнакфусом. Совершенно самостоятельно стоящая автономная стена, не связанная с наружными стенами и потому не реагирующая на их сотрясения. Вполне надежная стена. Уникальная стена. На нее приходили смотреть многие. Она разделила «коробку» пристройки на две половины — два маленьких рабочих зала, две смотровые площадки. А по бокам пристройки возвели две круглые башни в виде толстых колонн, с куполами из жести. И устроили так, что купол можно раздвигать как ставни, открывая обзор в небо, — подобно тому, что в Гринвиче.
Внутри каждой колонны выложили винтовую каменную лестницу, совсем узенькую, крутую, как на колокольне. Но по ней Почобут может подниматься прямо из своего кабинета наверх, на смотровую площадку под самый купол, минуя длинные парадные лестницы и переходы. Вот только открыть дверцу в нише кабинета.
Получен и большой квадрант. В солидной упаковке со всякими прокладками и подстилками. При нем сопроводительное письмо ректора Гринвича Невиля Маскелайна о том, что он самолично проверял все ответственные части квадранта и не нашел в них ни малейшей погрешности. Мастер Рамсден и в этот раз оказался на высоте.
Когда квадрант был собран и его распяли на бременской стене, все присутствующие здесь, на смотровой площадке, застыли в оцепенении, глядя на это медное, слегка поблескивающее великолепие с раздвижной трубой, дуговой шкалой, с нониусными делениями для точной наводки. Невозможно оторваться!
Не терпелось, конечно, испробовать этот царственный инструмент. Был бы только в звездном небе сейчас какой-нибудь достойный объект. Такой объект как раз предполагался. Лаланд сообщил недавно: по его вычислениям, между 8 августа и 25 сентября должно произойти очередное прохождение Меркурия по диску Солнца. «Я настоятельно прошу Вас и дорогого Стрецкого тщательно наблюдать прохождение в его видимых удалениях — афелии и перигелии. А после сравнения с Солнцем и со звездами тотчас отправить мне эти наблюдения. Они редки и важны. Изыскания, которые я только что сделал по теории Меркурия, заставляют меня ожидать их с нетерпением».
Все полтора месяца, указанные в письме Лаланда, следили они неотступно за медленным ходом Меркурия. Сколько же раз взбирался ради этого Почобут из своего кабинета на верхотуру по крутой винтовой лесенке внутри колонны, испытывая затем невыразимую сладость работы на таком превосходном, зорком и точном инструменте, как большой квадрант. Уступить место Стрецкому соглашался он лишь тогда, когда зрение, немолодое уже зрение, слишком утомлялось и глаз терял обычную меткость.
Сто двадцать наблюдений за этот срок. Все данные по всем моментам прохождения планеты, и в афелии и в перигелии, отосланы немедленно в Париж Лаланду для сравнения с его данными. Под этим перекрестным огнем Меркурий выдал еще несколько тайн своего движения по орбите. Лаланд смог внести значительные усовершенствования в свои таблицы, а наблюдения Почобута опубликовал в астрономических «Мемуарах». И сделал доклад в Парижской академии наук, подчеркивая существенный вклад виленского астронома.
Фасад новой пристройки-коробки, выходящий во дворик, архитектор Кнакфус украсил лепными деталями, триглифом с изображением знаков Зодиака, а круглые башенки по бокам приобрели вид изящных колонн дорического ордера. Образчик легкого классического стиля среди старых домов иезуитской академии. Если хотите, символ ее преобразования в школу нового типа. Этот маленький замкнутый дворик обсерватории, дворик с тремя задумчивыми кленами, с ковровым плющом по стенам, с зеленой травкой под ногами стал на долгие времена любимым местом для многих, когда душа просит «тихой минуты».
Мартин Почобут был так воодушевлен этой строительной удачей, успехом своих наблюдений на большом квадранте, что вспомнил увлечение молодых лет и сочинил на возвышенной латыни:
Это дом Урании!
Удалитесь, мирские заботы!
Здесь исчезает низменная Земля,
Отсюда идут к звездам!
Золотом написанные слова на мраморной доске между двумя колоннами-башенками.
…Весть из Франции. Профессор Мартин Почобут избран членом-корреспондентом Парижской академии наук.
Мирские заботы не хотели удаляться прочь. Ни в какой башне не укрыться от событий, потрясающих целые народы.
Революция во Франции. Шум и ярость свободы. Казнь короля и королевы. Разгул безбожия… И — бог ты мой! — Жозеф Лаланд приветствует переворот и близок с теми, «кто сидит на левых скамьях». И как ученый не видит в этой буре ни малейшего ущерба для своих занятий. Напротив, пишет счастливый: «Я только что установил свой большой стенной квадрант на север (наконец-то удалось приобрести!), чтобы наблюдать северные звезды». Предпринимает огромную работу: определить положение сотен, тысяч звезд, создавая редчайшей ценности звездный каталог.
События во Франции эхом отозвались в Польше, в Литве. Восстание Костюшки. Совет народных депутатов в Вильно, городская народная гвардия, которой командует… И кто же! Профессор университета, выдающийся зодчий, создатель кафедрального собора Стуока-Гуцявичус, которого он, Мартин Почобут, так жаловал своим ректорским расположением.
Возмездие. Третий раздел Польши. Литва, ее большая часть вместе с Вильно, отходит в состав Российской империи. Новый прибой перемен бьет в стены Виленского университета. Мощь огромного государства несет большие надежды. Но воля всемогущих может вдруг принести совсем другое. Ректору Почобуту суждено было в этом убедиться.
Молодой русский император Павел I осматривает свою западную провинцию. Посещает Вильно и, конечно, Главную литовскую школу-университет. Быстрый, порывистый, опережая сопровождающих, взбегает он, звеня шпорами, по ступеням парадной лестницы обсерватории. Вступил в большую белую залу. Ему навстречу, отделившись от шеренги ассистентов и служителей, шагнул Мартин Почобут и произнес на французском приветственную речь. Павел слушал его, озирая с любопытством зал. Колонны, балюстраду, белый портал в противоположном конце с фигурами богинь — покровительниц науки и астрономии, ряды шкафов, картины, портреты на стенах…
— Салон! Какой салон! — вдруг радостно воскликнул он. И даже чуть шаркнул по гладкому блестящему полу, выстланному квадратными плитами шведского камня.
Императору многое понравилось в университете. Дворики, аудитории, кабинеты… Но он приехал сюда уже с определенной идеей. И высказал ее Мартину Почобуту в его ректорском кабинете, когда они остались в кругу немногих избранных лиц. Надо восстановить прежнюю академию, вернуть под начало Ордена иезуитов.
Почобут молчал, склонив голову. Наконец с трудом ответил:
— Это невозможно, ваше величество.
Все замерли. Возразить императору, который не терпит ни малейшего духа прекословия! Но бог спас своего заблудшего сына, Мартина Почобута. Павел был сегодня на редкость в радужном настроении. Он с удивлением уставился круглыми навыкате глазами на этого старого, почтенного человека с орденской лентой через плечо, стоящего перед ним, и весело спросил:
— Это почему же, господин прелат? Вы, кажется, сами того же прихода… Экс-иезуит! — подчеркнул язвительно.
Меняясь в лице, Почобут все же повторил:
— Ваше величество, невозможно вернуть к прошлому. Его уже нет. Ломать дважды, ваше величество…
— Страхи, монсиньор! — небрежно махнул Павел. — Ордена нет, но орден есть! Мы уж божьей милостью позаботимся.
И в сопровождении свиты покинул университет.
Прихоть самодержца? Не совсем. Еще покойная матушка императрица Екатерина II переписывалась с Вольтером, страстным противником иезуитов, и она же давала в России иезуитам приют. В самое грозное для них время. Булла папы римского об упразднении ордена не имела силы в православной России. Павел действовал с еще большим рвением, всячески способствуя иезуитам. Все годится, что может служить хоть каким-то лишним заслоном от революционной смуты, распространяющейся по Европе. К тому же у Павла были свои представления о безграничности монаршей власти, стоящей даже над церковью. Он обратился к папе с посланием — отменить запрещение ордена.
Ну, а на примере Виленской академии можно было подтвердить независимость, могущество русской короны. Так что у Павла был свой резон к упрямству.
В Вильно появляется известный иезуит Габриель Грубер. Облеченный большими полномочиями. Подготавливать возвращение Главной школы-универс