Люди посидели немного молча, удивлённо вслушиваясь в неприхотливую песню, будто бредущую по вечному кругу, а потом просто-напросто соскучились и не без разочарования на лицах вернулись к своим разговорам. Музыка им не понравилась. Более того: мне она тоже не понравилась, поскольку мешала слушать. На месте музыканта я бы заиграл что-то другое, смекнув, что публике эта песня не по вкусу, но тот продолжал бренчать, склонившись над гуслями так, что ещё чуть-чуть – и уткнётся в струны лицом.
Я допил своё пенное и встал, чтобы пересесть за другой стол. Свободных больше не было, зато у стены, где сидела компания из пятерых подвыпивших мужиков, я приметил пустой стул. Мне показалось, что мужики выпили уже достаточно для того, чтобы хмель развязал их языки, но не столько, чтобы затуманил разум.
– Эй, ты! Осторожней! – крикнул на меня кто-то. Я и не заметил, что слегка толкнул долговязого парня с двумя кружками пенного, пробирающегося сквозь толпу к своим товарищам.
– Извини, – буркнул я, нисколько не раскаиваясь. Но тот, кажется, остался недоволен и неумело, но ощутимо ткнул меня под рёбра. Я мог бы угомонить его одним быстрым ударом в челюсть, да не хотелось становиться виновником переполоха, поэтому я скользнул ужом в сторону да и скрылся бы с глаз.
Но не тут-то было.
Что-то щёлкнуло, переменилось, незримо колыхнулось, будто плеснули в воздух прозрачного яду, и люди разом обозлились, нахмурились, волками засмотрели друг на друга. Я протиснулся через толпу, обступившую хорошенькую подавальщицу, и присел на свободное место, которое давно приметил.
Музыкант всё играл, монотонно и снотворно, но от его музыки вовсе не клонило в сон, напротив, однообразный ритм будто нащупывал ритм моего сердца, чтобы сплестись с ним, сдышаться, свыкнуться, а потом ускориться, закружить, увлекая сердцебиение за собой.
Подавальщица взвизгнула. Кто-то схватил её за руку и притянул к себе с понятными, думаю, целями. Мужики загоготали. Здоровяк с чёрной бородой ударил державшего девушку под дых – нехорошо ударил, с оттяжкой, тот выпустил девку и осел на пол, задыхаясь. Девка попыталась убежать, но её тут же схватили за талию. Я почти не видел, что происходило в толпе, да и темновато всё-таки было, но, судя по крикам, намечалась крепкая кабацкая драка. Что ж, такое бывает, плохо то заведение, где по вечерам морды не бьют, но сейчас мне стало тревожнее, чем обычно. Мужики набросились друг на друга с редкостным остервенением, сцепились так, словно не пили вместе тут целый вечер, а всю жизнь были кровными врагами, да только ждали удобного момента, чтобы разделаться друг с другом.
Те, к которым я подсел, тоже злобно зыркали друг на друга. Безобидный разговор явно обернулся чем-то нежелательным: самый молодой из мужчин побагровел, глаза его сыпали искрами, а тот, что был толще и крупнее всех, угрожающе навалился на стол, заставляя доски затрещать. Третий схватил со стола нож. Я вскочил на ноги, отбросил капюшон, чтобы не мешал боле, и тоже взялся за оружие. Музыка поскакала галопом, такая же незатейливая, грубая, как прежде, и сердце моё тоже скакнуло, пригоняя кровь к лицу. Мне стало жарко, ладонь, сжимавшая нож, вспотела, пальцы и ноги зачесались, будто меня охватил кураж битвы. Я тряхнул головой, не давая мороку увлечь меня. Я не должен драться с ними. Они мне ничего не сделали. Я тут для…
А для чего я здесь?
На меня прыгнули сзади, от неожиданности я завалился на пол, но успел собраться и перекатиться на бок, стараясь навалиться всем весом на нападавшего. Я вслепую ударил локтём, никуда особо не метя, но попал, кажется, в живот. Противник охнул и обмяк, я быстро вскочил на ноги и пнул мыском парнишку, скорчившегося на полу. Мне хотелось добавить ещё, чтобы неповадно было больше со спины набрасываться, но вовремя остановился.
Трое юнцов, которых я заприметил ещё тогда, отбивались от четверых толстобрюхих крестьян. Двое мужиков пытались вытащить из-за стола коротковолосую девку, та брыкалась и визжала, но и она, и её друзья были слишком слабы, видно, к дракам не приучены, и отбивались неумело, как малые дети. Белобрысый паренёк впился пальцами в бороду крестьянина, как кошка, но быстро получил по скуле и, оглушённый, сполз вниз.
Я вынул кинжал, запрыгнул на стол и взревел, забыв о том, что не хотел привлекать к себе взгляды:
– Именем князя Страстогора повелеваю всем прекратить!
Приземистый широкоплечий мужик пнул меня по коленке, но я устоял.
– Вот иди и лижи зад своему Страстогору, а тут у нас своя княгиня! Проваливай, откуда пришёл.
– Страстогор – верховный князь! – выкрикнул я, но меня уже никто не слушал. Люди колотили друг друга с упоением, от которого становилось страшно. Я спрыгнул на пол и ударом в челюсть свалил одного мужика, вцепившегося в девчонку, а второго приложил лбом о стол. Его дружки вроде бы испугались, увидев в моей руке кинжал, и кинулись в другую драку.
Уютный трактир сложно было узнать. Трещали кости и столы, разбивались кружки и мужицкие лбы, кругом рычали, рвали, толкались, пинали, избивали, втыкали в мякоть ножи и вилки, выли зверьми и падали на дощатый пол, сцепившись безобразными живыми клубками. Кто-то истошно вопил, угодив рукой в пылающий очаг, и несколько углей тлели теперь на полу, оставляя под собой чёрные пятна.
Я помог усадить белобрысого парнишку на стул. Девчонка плакала, спрятав лицо в ладонях, а двое других – рыжевато-русый и черноволосый – недоверчиво смотрели на меня. Я понимал, что им до смерти хочется сбежать отсюда, но они не бросят товарища.
– Берите его под мышки и проваливайте, – скомандовал я. – Прикрою сзади. Бегите прочь, иначе вас затопчут или ещё чего похуже сделают.
Черноволосый дёрнул подбородком. В наш стол прилетела глиняная кружка и разлетелась на острые осколки, едва не задев одним из них мою скулу. Я вдруг вспомнил, что скоро должен вернуться Огарёк. Хватит ему мозгов не лезть сюда? Должно хватить.
– Бегом! – гаркнул я яростно, и мальцы тут же вскочили, подхватили белобрысого и затолкались к выходу, неуклюже протискиваясь между стенкой и последним рядом столов, подальше от свалок из обезумевшего мужичья, которое колотило уже друг друга без всякого разбору и жалости. Я, как и обещал, прикрывал юнцов, держа кинжал наготове, только и мой разум нет-нет да и надламывался, и морок битвы стелил глаза, рябился чёрными мушками. Цель и удерживала меня: если б не надо было проводить ребят, я бы, наверное, тоже бросился резать и бить.
Дверь открылась снова, и на этот раз в трактир потекли не люди, а тени. Я моргнул несколько раз и чуть не вскрикнул от досады, злости и удивления. Тени двигались точно, быстро, как молнии, жутко и не по-людски. Они не кричали, не горланили, не командовали друг другом – лишь изредка шипели, свистели и взрыкивали, глухо, утробно, устрашающе. Запахло грязными тряпками, гнилью и заскорузлой кровью.
Я уже встречался с этими тварями, стремительными и опасными, одетыми в обноски, прячущими лица. Какие там лица? Нет их, Смарагдель ясно сказал. Ни лиц, ни имён, ярость одна.
Трое безликих направились к музыканту, тот прекратил играть, выпрямился во весь рост и вынул из-под плаща короткий уродливый лук. Не лучший выбор для боя в четырёх стенах, но кто знает, есть ли у этих тварей вообще мозги.
Выход оказался перекрыт. Я процедил сквозь зубы замысловатое ругательство, усадил своих подопечных за ближайший стол, а сам достал дюжину звёздочек и метнул три штуки одну за другой. Все попали в цель, и три твари, зашипев мерзко, по-гадючьи, ветошью рухнули на пол, осели бесформенными кучами, словно не было в них ни мяса, ни костей. Музыкантишку я тоже уложил, и гусли лежали теперь на полу, среди побитой посуды и выломанных досок скамей.
Всё изменилось. Звуки изменились. Люди изменились. Если ещё минуту назад выпивохи колотили друг друга и рычали зверьми, то теперь они заметались, как испуганные куры в курятнике, раскричались тонко, как бабы, пытаясь пробиться к выходу. Опрокинулись стулья, с грохотом повалились столы, бардак мешал людям, но безликих с их звериной ловкостью вовсе не останавливала перевёрнутая мебель.
Нелепые луки тварей и короткие стрелы знали своё дело, несмотря на то, что целиться и натягивать тетиву тут явно было несподручно. Безликие стреляли так быстро, что я не успевал заметить, как их короткие стрелы слетали с тетивы. Падали мужики, хватаясь за проткнутые горла, пробитые бока, зажимали раны, исходили горячей кровью, поливали ею покрытый осколками пол, и кровь их мешалась с пролитым пенным, и запахи перемешивались в непонятный кисло-пряный смрад, не то хмельной, не то до смерти страшный. Твари бросались к раненым и убитым, хищно склонялись над ещё дёргающимися телами и впивались скрытыми за капюшонами зубами в горячие лица.
Я метал и метал звёздочки, покуда мог разобраться, где безликие, а где местное мужичьё. Самым верным было бы попросту сбежать, не думая ни о ком, только о шкуре своей и о Рудо, который на псарне остался, но честь соколья проснулась, едва смолкла музыка, расправила крылья и кричала, что я должен быть здесь, защищать людей от неминуемого, неописуемого, нечеловечьего, именем князя Страстогора, именем покровителя моего…
Вдруг что-то ударило меня в спину. Я пошатнулся, опустил глаза и с изумлением разглядел остриё чёрной безликовской стрелы, торчащее у меня из груди. Ноги мои стали мягкими, будто соломой набитыми, я закачался и упал, сперва на колени, капая кровью, удивляясь мимолётно, какая она яркая и красивая, а потом и вовсе завалился на бок, безуспешно пытаясь ухватиться ослабевшими пальцами за край стола.
За какой-то миг я сделался безвольным, слабым, как новорождённый щенок, глаза мои закрылись сами собой. Крики и шум затихли, словно в уши натолкали пакли, и сам я растворился в чём-то скверном, липко-чёрном, будто меня и не было никогда.
Глава 12Пять смертей
Попасть в Коростелец оказалось вовсе не так просто. У семьи Велемира не было лошади и телеги, когда приходило время везти товар на торг, Велемир и его отец просили соседей помочь или выходили на Тракт и ждали, когда кто-то согласится их подвезти. В этот раз ждать пришлось долго: Тракт просматривался далеко, но оставался пустым. Должно быть, пошли слухи о том, что кто-то нападает на путников.