– Что, большой твой долг перед ним? – спросил Ним, когда молчаливое ожидание начало его тяготить. Тёплые дуновения мешались со студёными промозглыми порывами, со стороны деревни шумели, а лес впереди загадочно молчал, и изредка Ниму казалось, будто он видит неяркие колючие вспышки, будто среди деревьев мигали зажжённые кем-то свечи.
– Он вернул домой моего отца, – глухо ответил Энгле, не сводя взгляда с перелеска. – Я просил, и он вернул. И самого меня в обмен не забрал. Он великодушный, Господин Дорог. Лесовой увёл бы меня в свои чащи и заморочил голову так, что забыл бы, кто такой и что со мной раньше было. А этот – не стал. Хотя я-то был готов, просился к нему в услужение, лишь бы мама снова ни в чём не нуждалась, лишь бы рада была.
– И каков он из себя? – спросил Ним.
Энгле хмыкнул под нос. Откуда-то из травы вспорхнул бледный мотылёк и устроился у него на коленке, покачивая мохнатыми усиками. Энгле подставил палец, и мотылёк с готовностью на него вскарабкался.
– Не таков, как мы с тобой. Не такой, как люди. Но и на нечистеца не похож. Вроде человек, а вроде кто-то другой, из того мира. Живьём я его только однажды видел и не понял, серьёзный он или кривляется постоянно. А второй раз он ко мне во сне пришёл и сказал, чтобы сокола искал.
Он осторожно потрогал мотыльковые крылышки, и мотылёк вспорхнул, возмущённый таким своеволием. В сумерках Ниму показалось, что брюшко насекомого тускло светилось, как далёкая звезда.
– То есть ты ушёл из дома, потому что тебе приснился сон?
Энгле посмотрел на Нима с непонимающим осуждением.
– Ну да. А как же? Сны – они как наша жизнь, но по-другому видятся. Тебе разве ничего не снилось?
– Снилось, конечно. Но у нас считается, что сны – просто сны. Увидел и забыл. Это не по-настоящему, не на самом деле, понимаешь?
Энгле передёрнул плечами и подтянул колени к груди.
– Жуть какая.
Ним не стал спорить и разочаровывать Энгле, но сам остался при своём мнении. В свете тонкого месяца Энгле казался почти бестелесным, прозрачным: серая рубаха, чуть отяжелевшая от туманной влаги, бледная кожа, светлые волосы и ресницы, и только на скуле темнел кровоподтёк. Что, если он зря покинул родной дом? Что, если зря сидит тут, ожидая чего-то, с чем потом сам не будет знать, что делать?
– Спасибо, что помогал мне тогда, в первый день, – сказал Ним.
– Спасибо, что сидишь тут, со мной, – отозвался Энгле.
Какое-то время они молчали, слушая приглушённые голоса, возгласы, собачий лай и другой шум, доносившийся со стороны Липоцвета. Селение пережило настоящее потрясение, и в эту ночь людям нужно выговориться, пережить и прочувствовать всё, чтобы потом вернуться к прежней размеренной жизни. Ним поймал себя на том, что ему нравилось то, где он сейчас находится, и то, с кем он находится. Он украдкой поглядывал на Энгле и надеялся, что тот тоже чувствует что-то сродни дружескому теплу.
– Я слышал, местные винят гильдию Шутов, – подал голос Ним. – Что думаешь?
Энгле потрогал свой кровоподтёк и болезненно сморщился.
– Не знаю я. – Он посмотрел на пальцы, плюнул на них и снова притронулся к щеке, стирая остатки запёкшейся крови. – Но что есть, то есть. Мы сами видели, как скоморохи тогда набросились на людей. И тут музыкант играл, а потом его друзья подтянулись. Просто так болтать не станут, значит, правда шуты на нас зубы наточили. Но я и не удивлён. Их же сколько лет гоняли, вот они зло копили-копили – и накопили. Неизвестно, сколько ещё горя хлебнём…
Энгле напрягся, сдвинул брови и долго, протяжно вздохнул.
– Как бы с моими что не случилось, пока я тут за соколом гоняюсь.
Ним ободряюще положил руку ему на плечо.
– Так возвращайся. Сокола ты уже нашёл. А Господин Дорог и без того исполнил твою просьбу.
– Уйти, не отдав долг? – Энгле неодобрительно хмыкнул. – Не-ет. Может, у вас в Царстве так и делают, наплевав на честь, но у нас так не принято. Он всё знает и за всё накажет, а если захочет, заплетёт мой путь так туго, что до самой смерти страдать буду. Я так не хочу. Осталось немного, на полпути не сверну.
Ним больше не стал ничего говорить, смирился с тем, что не всё он сможет понять. Остаток ночи они просидели молча, шмыгая замёрзшими носами и до ряби в глазах всматриваясь туда, где поле сливалось с редким перелеском.
И сокол с мальчишкой правда вернулись, вынырнули прямо посреди поля, Ним не заметил, как они выскочили из леса – должно быть, их скрыл густой туман, окутавший окрестности Липоцвета промозглым покрывалом. Энгле кинулся встречать, так, будто сокол был ему старшим братом, дорогим и любимым, а вовсе не случайным встречным, и Ним тоже сорвался с места, заражаясь от Энгле предвкушением чего-то грядущего.
Ним ещё крепче убедился в безумии этого зелёного парнишки, Огарька, когда тот спрыгнул с пса и, то хохоча, то рыдая, три раза перекувырнулся через голову. Стрела куда-то пропала из груди мужчины, и даже рана, как показалось Ниму, чудесным образом затянулась. Где бы ни были эти трое и что бы они ни видели, это, очевидно, повлияло на и без того шаткое душевное состояние Огарька.
Кречета уложили наверху, в одной комнате с двумя другими ранеными, за которыми пока не явились родственники. Огарёк терпел поначалу общество Энгле, пока сам ковылял туда-сюда за полотенцами, водой и снадобьями, но потом решительно выставил сына рыбака за дверь. Ним сомневался, что за пару часов Огарёк сделался сговорчивее, но не стал отговаривать Энгле, когда тот решил снова подняться к Кречету.
Ним с любопытством разглядывал местных, подмечая, во что они одеты, как говорят и двигаются. Несмотря на усталость, ему очень хотелось запомнить как можно больше мелочей, чтобы рассказать потом дома, какие люди живут в этих Княжествах. В толпе сновали и знахари – старуха с двумя помощницами, они подходили то к одним, то к другим, предлагая помощь, у некоторых столов задерживались дольше, чтобы наложить жгут, поделиться густой мазью или оставить трав, укрепляющих сон.
Ним заметил, как, пробираясь между столами и расталкивая посетителей, к их столу приближается старик, обвешанный мешочками, амулетами, связками перьев и чьих-то когтей. Его узловатые грязные пальцы мелко подрагивали, а под глазами набухли водянистые мешки, выдавая пристрастие к хмельному.
– Порошочек из сокольих камней не желаете, юные господа? – продребезжал старец.
– Убирай свои подделки, лживый знахарь. – Велемир жестом отогнал старика. Тот обиженно шмыгнул носом.
– Ну-ну, не плачь тогда, когда Морь заступит в твой дом. Поздно будет плакать, когда твои братья и сёстры покроются гноящимися язвами…
– Вон, – твёрдо повторил Велемир.
Старик сплюнул на пол и поковылял к другому столу.
– Так может, он правду говорил? – предположил Ним. – Зря ты его так.
– Когда-то давно кто-то придумал, будто порошок из толчёных сокольих камней помогает исцелиться от любой болезни, – процедил Велемир, презрительно глядя в спину знахарю. – Наверное, в этом есть доля правды, но только если порошок настоящий. Сокольи камни – редкость, а денег хочется всем. И те знахари, кто не слишком заботится о чистоте своего имени, смекнули, что на людских страхах можно неплохо нажиться. Толкут красную глину с песком и уверяют, будто сами ныряли на дно Русальего, чтобы камни добыть. И кто-то ведь верит им.
– Самые отчаявшиеся, – поддакнул Энгле. Он только что спустился и присел к друзьям на свободное место. – Нельзя так. Нехорошо. Деньги деньгами, а людские сердца обнадёживать – низко.
Ним потрогал свой камень через одежду.
– Даже не думай, – пригрозил Энгле. – Ты сможешь заработать на дорогу и обучение. Будешь лица на бумаге угольком малевать. А камень продавать не смей. Спрячь так, чтобы никто не видел. Пригодится, не найдёшь такой больше за всю жизнь.
– Верно, – согласился Велемир. – Береги камень. И не верь тем, кто предложит купить ещё один. Они не продаются. А если бы продавались, то явно не за монеты.
– Хорошо. – Ним покосился в сторону знахаря. Он расхваливал каким-то парням свои порошки, но они просили у него что-то другое. Знахарь достал из мешка несколько сморщенных синих грибов, совершенно несъедобных на вид.
– Что там сокол? – спросил Велемир.
Энгле уронил голову на стол и пробубнил:
– Лежит. А этот Огарёк от него не отходит. Знаете, что я понял? – Энгле поднял голову, сощурившись на Нима и Велемира. – Он – подменыш.
– Сокол? – не понял Ним.
– Да нет же. Огарёк.
Велемир фыркнул.
– Не думаю. Подменыши неотличимы от людей, по крайней мере, взгляду различия не видны. А этот уж очень заметный. Пошли. – Велемир поднялся и повёл плечами. – Хватит тут рассиживаться. Вы чуть с ног не валитесь, отдохнём и в путь.
– Я останусь, – заявил Энгле.
– Что? – не понял Ним.
– С соколом. Я его нашёл. Я не еду в Коростелец. Незачем. Здесь я нужнее.
– Но сокол ведь жив! – возразил Ним, не сумев сдержать обиду в голосе. – С ним Огарёк. Зачем ты нужен?
– Так велел Господин Дорог, – терпеливо произнёс Энгле. – Помнишь?
Ним молча встал, развернулся и зашагал к лестнице, ведущей на верхний этаж. Он устал и уже был сыт по горло этими объяснениями и сказками о Господине Дорог. В самом деле, кто такой этот Господин, чтобы указывать Энгле, что делать? Да и непонятно, откуда вдруг взялись эти обида и злость. Они с Энгле знакомы-то всего пару дней, дружба просто не могла успеть завязаться, чтобы породить ревность и злость. Тем не менее Ним злился на это его решение, злился на слепое повиновение какому-то сну, на сокола, на зелёного Огарька и на себя, за то, что умудрился ввязаться во всю эту историю.
Прав был Велемир, сейчас лучшее, что он может сделать, это прилечь, отдохнуть, дать мыслям и чувствам поостыть.
Я не запомнил ничего, что было после стрелы. Последней вспышкой моих воспоминаний остался её наконечник, блестящий от моей крови. Огарёк потом рассказывал про лесок за Липоцветом, про Ольшайку, Смарагделя, Господина Дорог и Владычицу Яви, а я посмеивался: напридумывал мальчишка, наплёл с три короба со страху и сам поверил, что всё взаправду было. Нет, кое-что, очевидно, произошло на самом деле. Я допускал, что Огарёк встретил Ольшайку, а тот позвал отца, и Смарагдель залечил мою рану, но в то, что к нам явился Господин Дорог с жёнушкой, я, конечно, поверить не мог.