Игнеду мы пустили вперёд себя, но так, чтобы в случае чего я мог достать выстрелом её обидчиков. Переодетая, на новом коне, она с каждой минутой менее походила на княгиню, старалась, наверное, держаться так, как простые люди. Вернее, любой, кто бросит на неё мимолётный взгляд, ни за что не догадается, что перед ним – жена верховного, а вот при более близком знакомстве, конечно, проницательный человек мог бы о чём-то догадаться. Я немного успокоился и больше не считал, что нас никто не должен видеть рядом, но хотел, чтобы и Огарёк почувствовал себя лучше и понял, что появление княгини не способно изменить что-то в нашей… дружбе?
Игнеда умчалась за поворот, растаяла серой точкой, а потом вдруг вернулась, поскакала нам навстречу, и на лице у неё был написан истинный ужас.
– Страстогор нашёл? – спросил я, когда она поравнялась с нами. Конь с трудом развернулся на повороте, взрыхлил землю на узкой тропе. Игнеда стала ещё бледнее, чем обычно.
– Там… увидишь, – выдавила она.
– Если безликие, то мы не боимся их, – браво выступил Огарёк из-за моей спины.
Я по привычке шикнул на него и пустил Рудо осторожной рысью. Чем бы ни было то, что так напугало Игнеду, нужно быть осмотрительными. Я зажал в зубах пару звёзд, а одну руку положил на кинжал.
Впереди что-то светлело, но не стояло на тропе, а будто висело в воздухе. Обступающий тропу лес бросал густую сизую тень, и только подобравшись достаточно близко, я разобрал, что на дубовом суку висел человек.
Женщина, если точнее. А если ещё точнее – то, что недавно было женщиной.
Кто-то раздел её и отсёк руки по самые плечи. Земля под повешенной пропиталась чёрной кровью, и на тропе пахло мерзко, как на задворках лавки мясника. Отрубленные руки перевязали грубой бечевой и повесили ей на шею, только перекинули за спину, будто сложенные крылья. На мёртвой серой коже отчётливо виднелись рисунки-перья, даже трупные пятна не смогли перекрыть кропотливую работу мастера.
Я слышал, как Игнеда отбежала в кусты, чтобы опустошить желудок. Меня и самого затошнило и затрясло, но не от отвращения, нет – от ярости лютой, вздыбившейся внутри ледяной волной.
Так не должно быть никогда. Так не бывает. Мы же соколы, княжьи любимцы, и даже нечистецы нас тронуть не смеют… но кто-то осмелился.
Убитой была Пустельга.
Глава 17По совести
Мгновения затянулись. Тварь стояла недвижимо, Ним и сам будто врос в землю, скованный ужасом. Велемир прижал к себе Мейю и рывком оттащил в сторону, а Жалейка, напротив, упрямо склонил голову и выступил вперёд.
Тварь нацепила на себя клок кожи с чужого лица, сделала шаг, надломленный, неполноценный, будто её ноги держали невидимые путы. Глаза то гасли, то вспыхивали, тварь издавала влажные, захлёбывающиеся звуки и содрогалась всем телом, словно разрывалась между желанием что-то делать и попыткой устоять на месте.
– От… От…
– Штиль! – рявкнул Велемир. – Беги! Скорее!
– Она хочет сказать, – откликнулся Жалейка. Он не сводил с твари глаз, и Ниму на какой-то безумный миг показалось, что это именно взгляд Жалейки удерживает её от нападения.
– Отдайте… сокола, – медленно, с трудом выдавила тварь. Её голос был густым и хриплым, слова давались тяжело, словно горло забилось слизью и землёй. Тлетворный запах стал ещё крепче.
– Нет у нас соколов, проваливай! – крикнул Жалейка. – У меня это… нож! Воткну тебе в глотку и не поморщусь!
Он действительно вынул откуда-то грубый, явно собственноручно вырезанный из кости нож.
– Не хочу… никого… уб-би… вать, – проскрежетала тварь, надламываясь на каждом слове. От неё так несло разложением, что Ним подумал: а не прогнило ли насквозь всё её нутро? Если так, то как она вообще может двигаться и говорить?
– Так не убивай, иди с миром и дружков своих уводи! – Жалейка осмелел и сделал выпад ножом.
– Бегите! – прошипел Велемир. – Не теряйте времени!
Тварь осела на колени, будто ей подрезали жилы, и протянула иссохшую, покрытую чёрными струпьями руку.
– Со… кола…
Внезапно существо осыпалось на землю, словно у него вынули хребет, и в считанные мгновения обернулось комьями ослизлой плоти, завёрнутой в ветошь. Жалейка поражённо смотрел на свой нож.
– Издохла… Но я её даже не трогал! Ты это видел? Что за…
Только теперь, когда твари не стало, жуткое оцепенение отпустило Нима. Он попятился, спотыкаясь и путаясь в собственных ногах, упал на четвереньки и трусливо, по-собачьи отполз к Велемиру с Мейей. Велемир положил руку ему на плечо.
– Худо тебе, Штиль?
Ним сглотнул и судорожно замотал головой.
– П-порядок… Кажется… Она… Она хотела меня.
Со стороны Коростельца продолжали доноситься крики, и Велемир рывком поднял Нима на ноги.
– Давай, шевелись. Уходим отсюда. Жалейка!
Жалейка вскинулся, сунул нож за пояс и побежал, высоко задирая длинные ноги.
Велемир тянул Мейю за руку, а Нима и Жалейку подгонял выкриками. Полевые травы доставали почти до пояса, стопы путались в стеблях, под ногами попадались кочки кротовых нор, и напуганные куропатки вспархивали с земли, квохча и нелепо хлопая пёстрыми крыльями. Ним плохо понимал, куда бежит и что будет делать после, – все мысли занимала страшная, явно давно мёртвая тварь и её странные слова. «Сокола»… Ним ощущал тяжесть, с какой соколий камень бился по груди, и сжал его через ткань рубашки. Не может, нет, не может такого быть. Неужели это всё из-за сокольего камня? Но как она его почуяла? Выходит, и те, кто был до неё, шли на зов камня? Или всё это – простое совпадение?
– Сюда! – крикнул Жалейка, выбиваясь вперёд и указывая рукой на берёзовую рощу, белеющую за полем. – Там… есть где укрыться.
Мейя спотыкалась, падала на колени, но Велемир продолжал тащить её с завидным упорством, и сам ни разу не оступился, только оглядывался, привычно хмурясь, и подгонял задыхающегося Нима.
Только добежав до первых тонких берёзок и скрывшись за переплетением калиновых ветвей, низко склонённых под тяжестью налитых алых гроздей, они отважились сбавить шаг и перевести дух.
– Чего ты там об укрытии говорил? – Велемир недоверчиво глянул на Жалейку, помогая Мейе обирать приставшие к одежде семена растений.
Жалейка пытался восстановить сбившееся дыхание, упёршись руками в колени. Кудрявые волосы растрепались, закрывая почти всё лицо.
– Там, – он мотнул головой, указывая глубже в березняк, – ворожея живёт. Укроет, напоит и совет мудрый даст. Глупо мимо пройти, раз уж сюда занесло.
Ним застонал и с размаху сел в мягкий мох.
– Только не ворожея!
Велемир, Жалейка и Мейя с осуждением уставились на него.
– Ты чего? – не понял Жалейка.
– Достаточно, – выдохнул Ним. – Идите без меня. Я… – Он нащупал верёвку со злополучным камнем и с силой дёрнул. Розоватый камень оказался в ладони. – Я возвращаюсь. С меня довольно. Сыт я вашими Княжествами по горло. Сыт! Слышите? – Он всхлипнул и спрятал лицо в ладонях. Нима начала бить крупная дрожь.
– Штиль, ты…
– Замолчи! Сейчас же замолчи! Не могу ни слышать вас, ни видеть! Ни вас, ни тварей этих мерзких, ни соколов ваших, ничего! Ни-че-го! Никаких ворожей, нечистецей, Мори и, – он размахнулся и в сердцах зашвырнул камень в кусты, – и никаких камней! Провались всё пропадом!
Мейя ахнула, Велемир стремительно кинулся в сторону, где сгинул оберег. Ним уткнулся в колени и почувствовал, как глазам стало горячо от злых слёз.
– Ты, парень, поступай как хочешь, – раздался совсем рядом голос Жалейки. – Не знаю я, чего у тебя в жизни приключилось и какой путь ты прошёл, судить тебя не стану. Только зря отбиться хочешь, зря. Я вот отбился от своих и вышло так, что теперь с вами. Один не останусь, нет. Одному худо, особенно в худые времена. Сгинешь ты, парень. Княжества не любят чужих, а когда чужак наглеет и остаётся один, думает, будто всё ему нипочём, то вовсе звереют. Сидеть сиди, думай, но решение прими верное. Дом ворожеи там, против солнца.
Жалейка отошёл и махнул рукой Велемиру и Мейе. Даже не оглянувшись на Нима, они зашагали в рощу, опасливо пригнувшись и неслышно ставя ноги. Ним, посидев ещё немного, нехотя встал и поплёлся следом по покрытому изумрудным мхом кочкарнику, догонять.
– Сперва попутает слегонца, – предупредил Жалейка. – Но вы не бойтесь, ступайте прямо по моим следам. Кто дорогу знает, тот выведет.
Ним не стал уточнять, с чего им вообще стоит доверяться незнакомцу, явившемуся к тому же в самое опасное и непредсказуемое время. Велемир вроде бы поверил кудрявому, хоть и не высказывал этого вслух. Было, значит, в Жалейке что-то эдакое, от чего зла не станешь ждать. И вывел ведь, не обманул.
Дом ворожеи с первого взгляда привёл Нима в суеверный ужас. Неказистый сруб, почерневший от влаги и времени, покрытый коростой лишайников, словно парил над землёй, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что он просто стоял на четырёх столбах, вросших по углам дома. Окна отчего-то не стали прорубать, и дом казался слепым, а островерхая крыша спускалась низко, будто обнимала две стены. Под домом, между столбами поблёскивала топь с редкими ветками брусничника и тонкими стебельками поганок.
Мейя и Велемир тоже выглядели настороженными, зато Жалейка беззаботно улыбался, будто не переживал нападение твари и не помнил бойню у городских ворот.
– Пришли. Сейчас хозяйку окликну, она нас впустит.
– Может, не…
Жалейка ощутимо ткнул Нима в бок, заставляя замолчать, сложил ладони у рта и громко крикнул:
– Эге-ге! Выходи, хозяйка Таволга! Добрые гости пришли!
Едва его голос растворился, как налетел холодный липкий ветер, вцепился в волосы и в шею. Мейя пригнулась напуганно, а Жалейка стоял посреди этого непонятно откуда взявшегося урагана, будто властитель здешних ветров. Глаза Нима заволоклись мутной дымкой, лес загудел, заохал грозно и величаво, а когда прояснилось, развеялось, дверь в кособокий дом оказалась прямо перед носом. Столбы-ноги куда-то пропали, повинуясь дикому колдовству. Дверь застонала, отворяясь, и из чрева дома выползла самая уродливая старуха из всех, кого когда-либо видел Ним.