Сидеть на дороге и жалеть себя мне не понравилось. Когда идёшь, хотя бы сосредотачиваешься на движении, на боли в ноге и боку, на извилистом пути и по привычке ловишь звуки, запахи, следишь, чтобы ветки глаза не искололи.
И мы пошли. Сквозь тёмное Великолесье, по чащобам, где нам не были рады, туда, где нас не ждали. Мне казалось, что если я остановлюсь, то рассудок покинет меня, заполнит голову глухая тьма, из головы протянет ростки в грудь, опутает сердце – и сам я стану тьмой, бестелесной и бездумной.
Тогда, с Игнедой, мы по-другому шли, всё-таки надо было выбирать дорогу, которую осилит конь. Теперь я забрал чуть южнее, не в сторону топей, а направился прямо к озеру. До самого озера, конечно, нужно было идти пару, а то и тройку дней, через такие мшистые чащобы, что мы вполне могли бы не дойти, столкнись с жестокими лесовыми. Странно было думать о нечистецах так, как подумал бы простой человек, но кем я, по сути, теперь стал? Не простым ли человеком?
Удивительно, но я начал чувствовать себя немного лучше. Тело превратилось в сплошной ком усталости и боли, зато узел в груди не пылал, остыл и стянулся крепко-крепко, обосновавшись там, видимо, навсегда. Я безмолвно благодарил свою голову за то, что не подсовывала мне ни мыслей, ни воспоминаний, просто отключилась, как-то по-своему тихо переваривая события. Я знал: скоро там созреет решение, скоро я соберусь, перестану лелеять свои обиды и превращусь в кого-то нового. В конце концов, я же был кем-то до того, как стал соколом?
За еловыми стволами то и дело мелькали тени и полулюдские фигуры: любопытничали лешачата, да боялись. Всё-таки лес мне был ближе и роднее любого города. Нечистецы не станут играть в сердобольных и сочувствующих, не попытаются завоевать твоё доверие. Захотят убить – убьют, и дело с концом. Только человек может так: прикинуться другом, а потом вонзить тебе в спину нож по самую рукоять.
Рудо первым заметил чужака. Ощетинился, приподнял губы, в груди заклокотал рык. Я поднял голову и увидел, что по тропе нам навстречу шагает мужчина. Мне понадобилось совсем немного, чтобы его узнать.
– Истод! – выдохнул я. – Ещё недавно я бы обрадовался нашей встрече, а сейчас и не знаю, что тебе сказать.
Передо мной действительно был он – знахарь знахарей, волхв волхвов. Высокий, седой и очень худой, с тонким властным лицом. Тот, кто мог бы помочь Видогосту, но кого я так и не успел отыскать. Он остановился поодаль от меня, и на его лице не отразилось ничего.
– Кречет, – вымолвил он, и моё старое имя прозвучало сухо, как хруст разламываемой хлебной корки. – Слышал, ты меня искал. Вот мы и встретились. Ты не рад?
Я покачал головой.
– Искал тебя, да не успел. Умер княжич от Мори. Что же, ты слышал о том, как она снова подминает под себя все Княжества? Или ты искал новое снадобье, способное её остановить?
Истод сощурил глаза. Он выглядел таким же усталым, как я, но не измученным, а расслабленным, словно прошёл долгий путь и вот-вот отдохнёт.
– Я искал соколов, – просто сказал он. – И нашёл тебя.
Я плохо соображал и никак не мог понять, для чего он здесь и что от меня хочет.
– Зачем?
Истод оправил одежду, волосы, осмотрелся по сторонам и небрежно взмахнул рукой. Подлесок взбурлил, вспенился чёрным, и множество теней выползли из-за деревьев, будто всё время прятались там и ждали позволения выйти. Я ошибался, когда думал, что за нами наблюдали нечистецы. Это были безликие.
Чаща наполнилась мерзким запахом, которого раньше отчего-то не ощущалось. Я обнажил кинжал, приготовился защищать Истода, но твари выстроились с боков от него и явно не собирались причинять вред знахарю. Холодный узел разросся, заполнив собой и грудь, и живот. Я сглотнул и положил руку на холку Рудо.
– Ты должен быть с братьями и с сестрой, Кречет, – произнёс Истод мягко, будто боялся меня обидеть. – Ты цепляешься за свой камень и не знаешь, что это он вывел меня к тебе. Ты искал меня и не знал, что я тоже хотел тебя найти, хотел найти всех вас. Найти и убить.
– Зачем? – только и смог выдохнуть я. Голова закружилась.
Истод ухмыльнулся.
– Я бы хотел, чтобы Княжества воспылали, а потом восстали такими, какими не были доселе. Чтобы хлебнули горя и поняли, что никто, кроме меня, не сможет их исцелить.
Я ничего не понял из его слов. Безликие скалились, у кого-то не было привычных капюшонов, и я мог разглядеть то, что не видел ещё никогда. Их гниющую плоть, безгубые рты с чёрными зубами, пустые провалы глазниц. У некоторых – жуткие серые лоскуты, которыми они пытались прикрыть свои бесплотные, обнажающиеся черепа. Лишь присмотревшись, я понял, что лоскуты были не чем иным, как кожей, содранной с лиц их жертв. Они выглядели так, будто умерли много месяцев назад, а потом отчего-то встали, чтобы повиноваться этому немолодому волхву. Я подумал, что приму смерть от существ, давно уже встретившихся с собственной смертью. Поднимет ли меня Истод? Вряд ли. Отрежет руки и разочаруется, не найдя рисунков-крыльев. Я злорадно ухмыльнулся и приготовил звёзды к бою.
– Уходи, Рудо, – шепнул я псу. – Не хочу тянуть тебя за собой и не хочу, чтобы ты видел мою гибель.
– Они всё равно его догонят, – предупредил Истод извиняющимся тоном. – От них нельзя уйти. Нельзя скрыться от смерти, Кречет.
– Я не Кречет, – поправил я зло и оттолкнул Рудо, приказывая бежать. Пёс понял меня и отбежал в чащу, но недалеко, поджимая хвост и всё время тревожно на меня оглядываясь. Сердце моё защемило так, словно последние дни оно изо всех сил противилось и только сейчас впустило в себя всю боль. – Я Лерис Гарх. Ты не был моим врагом, но если настаиваешь на битве, легко я не сдамся. Что говоришь, это ты соколов убивал?
– Убивал и убью ещё. Всех до единого, – спокойно подтвердил Истод.
С яростным рыком я метнул первую звезду, но больное плечо подвело: звезда пролетела мимо шеи Истода и угодила в крайнего к нему безликого. Истод гадко улыбнулся.
– Ты уже не тот. Я рассчитывал, что с тобой будет посложнее. Твои братья бились. Твоя сестра билась с яростью, неожиданной для женщины. Ты всегда виделся мне опасным, сильным, диким. И что же? Вот этого Кречета я опасался?
– И я буду биться, – рыкнул в ответ. – Пока один из нас не падёт.
Кровь стучала у меня в голове, подгоняя мысли, и одна из них мелькнула яркой вспышкой: что Истод говорил про исцеление? Неужто повинен не только в тварях, бесчинствующих в Княжествах, но и в другой страшной беде? Тут, словно прочитав что-то на моём лице, Истод устало, но удовлетворённо кивнул.
– И Морь на мне. Что первая, что вторая.
Для успокоения мне было достаточно убедиться, что Рудо отбежал достаточно далеко и что тварям он неинтересен: Истод приказал нападать на меня, и они бесшумно и быстро заскользили ко мне, не обращая никакого внимания на пса. Мне действительно стало удивительно спокойно. Я понимал, что совсем скоро умру. Раненый, уставший и душевно разбитый не может сражаться с быстрыми, жестокими и уже мёртвыми. Я с дружинниками-то не совладал, что уж говорить о безликих. Жалко было только упускать Истода, не отомстив за братьев и сестру. Я метнул ещё три звезды, но знахарь ловко, с ленцой уклонился, и две звезды сразили двоих безликих, ещё одна застряла в еловом стволе. «Прости, Гранадуб, что лес твой порчу», – подумал я.
Я пошёл навстречу Истоду. Зашагал прямо и уверенно, глядя в серые прищуренные глаза волхва. Шагал и знал: сейчас меня прошьёт стрела или начнут рвать на куски когтями, но не останавливался. В каждой руке я сжимал по метательному ножу.
Безликие обступили меня так плотно, что стало трудно дышать. Я рванул вперёд, сквозь гущу зловонных тел, к Истоду. Мне тут же перекрыли обзор, навалились со всех сторон, прямо перед глазами я видел гниющие зубы, разверстые пасти, пустые глазницы и спутанные грязные волосы. Они не кололи, не рвали меня, не пытались убить, просто не пускали дальше, давили на плечи, толкали в рёбра, не давая сдвинуться с места. Я изворачивался, полосовал зажатыми в кулаках ножами, и раненые безликие визжали, шипели, сыпались пеплом и трухой. Мерзкие, неестественные твари, которых и существовать-то не должно. Из чего вырастил их Истод? Из своей крови и грязи с перекрёстков?
Я рычал, лягался и рвал зубами гниющую плоть безликих, но их было слишком много. У меня не получалось сдвинуться с места, твари закрыли мне обзор, и я уже не знал, где Истод. Я метнул ножи наугад: туда, где знахарь стоял в последний раз, когда я его видел. Метнул вслепую, один за другим, взмолившись мысленно, чтобы они нашли свою цель.
И только теперь безликие начали своё дело, будто ждали приказа или словно моя дерзость призвала их броситься на меня со всей звериной жестокостью. На меня градом посыпались не тычки, а сильные удары, быстрые и точные: твари знали, как бить, чтобы было больно.
Я задыхался. От боли, от смрада, от отчаяния, сжавшего моё сердце так крепко, что я гадал: сделает оно ещё с десяток ударов или остановится прямо сейчас?
У безликих не было оружия, да они и без него справлялись: я не сдержал крика, когда две твари начали выкручивать мне руку, будто хотели вырвать её с мясом, а ещё несколько вцепились в плечи, в ноги, в бока. Я уже готов был сдаться, примириться с бесславной и нелепой кончиной, объединивших, на несчастье, всех нынешних соколов. Примет ли нас Золотой Отец в свои роскошные чертоги? Или наш путь – во дворец Серебряной Матери, в холод и синеву, за то, что якшались полжизни с нечистецами? Готов был сдаться, верно, потому что сил во мне осталось капли две, не больше, но сквозь скрежет и свист безликих я расслышал, что где-то рядом рычит мой пёс, взвизгивает, но продолжает рвать врагов, желая добраться до меня.
– Истод! – выкрикнул я. – Истод, чтоб тебя! Бейся, коли хочешь меня погубить! Убей сам! Или боишься израненного сокола, у которого и крыльев-то больше нет?
Истод не отвечал – то ли звёзды мои его всё-таки настигли, то ли просто наслаждался тем, как твари рвут очередного сокола. Рудо рычал совсем близко, мой верный боевой медведь, и я испытывал что-то светлое, когда думал, что умру рядом с ним. Я бы хотел дотянуться до него, обнять в последний раз, зарыться лицом в душистый тёплый мех, но между нами мельтешило множество разлагающихся тел в обносках, смрадных и отвратительных. Меня дёрнули одновременно в разные стороны, будто хотели разорвать пополам, на плечи мне запрыгнул безликий, вцепился гнилыми зубами в шею, прогрызая кожу. Я не выдержал, упал, роняя капли крови на землю. И снова что-то произошло.