ек, прекрасно говорит и умеет убеждать, при этом у собеседника не создается ощущение, что на него давят. В Белом доме особенно ценили его способность оставаться невозмутимым в любой ситуации.
Колин Пауэлл родился 5 апреля 1937 года в Нью-Йорке в семье иммигрантов с Ямайки. Он окончил городской колледж Нью-Йорка и получил степень по геологии. Впоследствии он защитил в университете Джорджа Вашингтона диссертацию по проблемам управления.
Пауэлл в юности внушал тревогу своим родителям, потому что никак не мог решить, чем же ему заниматься, пока не остановил свой выбор на военной карьере. В армейском коллективе ему понравились дисциплина и чувство товарищества, появилась цель в жизни. Усердие, ответственность, самодисциплина — вот его главные качества. От других профессиональных военных его отличала подлинная, не показная, забота о солдатах. В вооруженных силах было известно, что он относится к своим солдатам как к членам семьи.
Ближний Восток входит в зону ответственности объединенного центрального командования, штаб которого расположен на авиабазе Макдилл в Тампе, штат Флорида. В штабе служило примерно семьсот человек. Центральное командование летом 1988 года возглавил генерал-лейтенант Норман Шварцкопф, похожий на медведя и вспыльчивый по характеру. Они с Пауэллом даже кричали друг на друга. Колин Пауэлл сравнивал Шварцкопфа с действующим вулканом.
Шварцкопф был внуком немецких иммигрантов. Его отец служил в армии и был полицейским. Норман тоже окончил военное училище в Уэст-Пойнте и дважды прошел через Вьетнам. Однажды бойцы его батальона попали на минное поле. Одному из солдат оторвало ногу. Шварцкопф — по минному полю! — добрался до него и вытащил из-под огня. Потом Шварцкопф рассказывал, как у него тряслись ноги и пот заливал глаза… За этот мужественный поступок подполковник Шварцкопф был награжден третьим орденом.
Председатель комитета начальников штабов Колин Пауэлл позвонил генералу Норману Шварцкопфу во Флориду:
— Я хочу, чтобы ты подготовил план действий на тот случай, если Саддам все-таки перейдет границу.
31 июля Пауэлл вызвал Нормана Шварцкопфа для доклада в Вашингтон. После обеда началось заседание комитета начальников штабов. Присутствовал министр обороны Дик Чейни.
Он спросил Шварцкопфа:
— Что, по-вашему, они предпримут?
— Я думаю, они собираются наступать, — ответил генерал.
Шварцкопф полагал, что Саддам надумал захватить приграничные нефтяные месторождения. Мысль о том, что иракские войска оккупируют всю страну, не приходила ему в голову. Но Саддам просто присоединил Кувейт, объявив его девятнадцатой провинцией Ирака.
В восемь утра в Белом доме президент Буш созвал Совет безопасности. Генерала Шварцкопфа вновь вызвали для доклада. В тот день американские руководители ничего не решили. Никто не знал, не решится ли Саддам напасть еще и на Саудовскую Аравию.
Практически весь мир выразил протест против иракской агрессии. Но Саддам дипломатических протестов не боялся. Он был уверен, что Соединенные Штаты и Советский Союз окажутся по разные стороны баррикад.
Государственный секретарь Бейкер прервал свой визит в Монголию и прилетел в Москву. Они встретились с Шеварднадзе в правительственном аэропорту Внуково-2. Бейкер предложил советскому министру выступить с совместным заявлением и осудить наглую агрессию Саддама Хусейна.
В советском министерстве иностранных дел сильно сомневались, стоит ли это делать: Саддам, конечно, агрессор, но он — союзник и партнер. Советский Союз давно связан с Ираком особыми отношениями, действует договор о дружбе и сотрудничестве. В Ираке находятся восемь тысяч советских специалистов, их жизнь может оказаться под угрозой.
Соединенные Штаты хотят наказать агрессора, но как можно выступать вместе с американцами против собственного союзника?
Именно тогда заговорили о том, что советские руководители тоже несут свою долю вины за то, что произошло. Они же видели, что в Багдаде правит преступный режим, с которым нельзя иметь дело. Саддам убивал коммунистов и вообще оппозиционеров, травил курдских крестьян отравляющими газами, вел с соседним Ираном восьмилетнюю войну.
Но до Горбачева в Москве полагали, что некие высшие государственные интересы требуют закрывать на все это глаза, поддерживать Саддама и снабжать его оружием…
ФАКТОР ШЕВАРДНАДЗЕ
Еще в тот момент, когда Горбачев назначил Эдуарда Амвросиевича Шеварднадзе министром иностранных дел, немалая часть российского общества с возмущением подсчитывала, не слишком ли много инородцев руководило внешней политикой России со времен Нессельроде.
Никто не ждал, что Горбачев сделает министром первого секретаря ЦК компартии Грузии. Но Михаилу Сергеевичу был нужен не столько профессионал — их достаточно в аппарате министерства, — сколько единомышленник, союзник. Однажды они вместе отдыхали в Пицунде, говорили о происходящем в стране, и Шеварднадзе с нескрываемой горечью сказал:
— Все прогнило, все надо менять.
Громыко из МИД ушел в Верховный Совет. Горбачев спросил, кого он видит на посту министра иностранных дел. Громыко сразу же назвал своего первого заместителя Георгия Марковича Корниенко, считая его самым достойным, затем как бы нехотя добавил еще две кандидатуры — посла в Соединенных Штатах Добрынина и посла во Франции Воронцова.
Горбачев выслушал его без интереса и спросил:
— Как вы смотрите на Шеварднадзе?
Даже выдержанный Громыко был поражен: республиканский партийный секретарь в роли министра иностранных дел? Но тут же справился с собой:
— Нет-нет, я не против. Я же понимаю, это продуманное предложение.
Горбачев объяснил, что на посту министра иностранных дел нужна крупная политическая фигура, человек, способный к переменам.
Недели за две до окончательного решения Горбачев позвонил Шеварднадзе в Тбилиси:
— У меня есть весьма серьезные намерения в отношении тебя. Два предложения. Конкретизировать пока не готов. Но оба потребуют твоего переезда в Москву.
Шеварднадзе расспрашивать не стал. Как полагалось, сказал, что для него главное — получить поддержку генерального секретаря в работе на любой должности.
В последних числах июня 1985 года Горбачев вновь позвонил ему и предложил занять пост министра иностранных дел. Эдуард Амвросиевич искренне удивился:
— Все, что угодно мог ожидать, только не это. Я должен подумать. И вы еще должны подумать. Я не профессионал… Грузин… Могут возникнуть вопросы.
Следующим утром он был в Москве. В разговоре с Горбачевым выложил все доводы «против». Дипломатия — это профессия, а у него нет опыта. И главное — этот пост все же должен занимать русский человек.
— Вопрос этот решен, — ответил Горбачев. — Он согласован с секретарями Центрального комитета. Твою кандидатуру поддерживает Громыко. Что касается национальности, то да, ты — грузин, но ведь советский же человек! Нет опыта? А, может, это и хорошо, что нет? Нашей внешней политике нужны свежесть взгляда, смелось, динамизм, новаторские подходы…
После беседы Горбачев собрал политбюро.
— Нам не найти второго Громыко, — сказал он, — с его опытом, знанием проблем внешней политики. Но ведь и сам Андрей Андреевич когда-то начинал свой путь в дипломатии не с таким опытом и знаниями, какие имеет сейчас. Я беседовал с Андреем Андреевичем о том, кого выдвинуть на пост министра иностранных дел. Квалифицированных дипломатов у нас много. И все же мысли у нас пошли в другом направлении. На пост министра нужна крупная фигура, человек из нашего с вами состава, которого мы хорошо знаем и в котором уверены.
Громыко, правда, попытался вставить слово:
— Воспитана целая когорта дипломатов.
Горбачев пропустил его слова мимо ушей:
— В результате мы остановились на том, чтобы рекомендовать Эдуарда Амвросиевича Шеварднадзе. Это сформировавшийся деятель, принципиальный, понимающий интересы партии. Эдуард Амвросиевич показал себя человеком закаленным, выдержанным, умеющим найти подходы к решению проблем. Необходимо иметь в виду и такой важный момент: страна у нас многонациональная, и необходимо, чтобы это находило отражение и в составе центральных органов партии. Убежден, товарищи, что это правильное решение.
Потом выступил Андрей Андреевич Громыко, как всегда, лояльный к мнению начальства:
— Предлагаю поддержать. Товарищ Шеварднадзе — член руководящего центра. Это важно для министра иностранных дел.
1 июля 1985 года собрался пленум ЦК. Шеварднадзе перевели из кандидатов в члены политбюро. Кстати, на этом же пленуме секретарем ЦК избрали Бориса Николаевича Ельцина.
ЛОДКА С МОТОРОМ
Когда Громыко очистил кабинет, Шеварднадзе впервые приехал на Смоленскую площадь. У подъезда высотного здания его ждал начальник секретариата министра, проводил на седьмой этаж, показал кабинет № 706. В этом кабинете сидели все его предшественники, начиная с Вышинского.
Шеварднадзе попросил собрать заместителей министра, откровенно сказал им:
— Положение у меня — хуже не придумаешь. Удивить вас познаниями в области внешней политики не могу. Могу лишь обещать, чтобы буду работать так, чтобы мне не было стыдно перед вами, а вам — за меня. Мне придется особенно трудно на фоне авторитета Андрея Андреевича. Что я по сравнению с ним, крейсером внешней политики? Всего лишь лодка. Но с мотором.
Шутка всем понравилась.
Когда назначили Шеварднадзе, лучшие умы министерства впали в прострацию.
Высокомерные дипломаты, в большинстве своем выпускники элитарного Института международных отношений, совершенно не ожидали, что пришлют провинциала, грузина.
Карьерные дипломаты — это спаянное братство. Они гордятся своим профессионализмом и не любят выдвиженцев, считая, что они никогда не получили бы столь высокий пост, если бы пытались сделать обычную дипломатическую карьеру.
В курилках нового министра презрительно называли «кутаисским комсомольцем». Говорили, что он не только заграницы, но даже и Советского Союза толком не знает, иностранными языками не владеет да и по-русски говорит неважно…