— А что это у нас по правому борту? — вдруг озабоченно спросил он.
— По-моему, это просто яхта какая-то, — прищурившись, ответил министр обороны.
— В районе учений? Да не может быть!
Господин Квасьневский с интересом смотрел на них. Между тем министр обороны быстро все выяснил.
— И правда яхта. Наша, российская, — успокоил он. — К тому же вне зоны учений. Далеко она.
— А сколько до нее километров? — решился поинтересоваться я.
— Сколько кабельтовых? — холодно переспросил министр. — И это сейчас уточним… 11 кабельтовых. Сами сосчитаете, сколько километров?
Я не был уверен в себе.
— Пять с половиной километров, — закончил министр. — Я же говорю: далеко. Не бойтесь.
Бояться яхты и правда, видимо, не стоило. Я вообще-то с самого начала боялся за яхту.
Тем временем было обнаружено еще одно разведывательное судно, на этот раз норвежское.
— Оно нам тоже хорошо известно, — пояснил мне министр обороны. — Называется «Марьята». Оно нам иногда вообще-то здорово мешает. Связь нарушает.
«Марьяте» подходить к «Маршалу Устинову» запретили. Она подчинилась. Наверное, и так узнала все что нужно. А на подлете уже был и шведский разведывательный самолет «Орион». Это действовало на нервы даже мне.
Раздалась команда:
— Атаковать подводную лодку!
Но, увы, она атаковала нас раньше.
— Стрелять будет «Адмирал Левченко»! — сказал Владимиру Путину Сергей Иванов.
— А если промажут? — спросил президент.
В это время Владимир Путин по предложению господина Куроедова вглядывался в мрачную глубину балтийских вод, рассчитывая увидеть там торпеду.
— Если с «Левченко» промажут, на нас торпеда пойдет, — заключил Сергей Иванов.
— Так они с «Петра»-то долбанут по ней? — озабоченно спросил президент.
— Долбанут, — успокоил его главком.
— А если и они промажут?
— Ничего страшного. Торпеде установлена такая глубина хода, чтобы она не попала в корабль. Ого, да «Петр» поражен!
Владимир Куроедов был по крайней мере заинтересован этим фактом. Он сбегал в рубку и что-то уточнил.
— Да, так точно. Молодцы подводники! Дело в том, что это наша лучшая подводная лодка! — бодро обратился он к Александру Квасьневскому. — Практически бесшумная…
— Саш, а Саш! — обратился к польскому президенту и Владимир Путин. — Пора валить отсюда!
— Да ну что вы, — расстроился адмирал. — Все нормально! Вы знаете, какая на «Петре» система защиты?
— А что же она не сработала?
— А мы ее не включили, — сказал адмирал Куроедов.
Президент вопросительно посмотрел на него. И вопрос в его глазах стоял очень серьезный.
— А зачем? — продолжил адмирал. — У подводников тоже должен быть шанс.
— Александр, остаемся! — воскликнул Владимир Путин. — Будем биться до конца! Врагу не сдается наш гордый «Варяг»!
Польский президент только кивнул.
Обстановку разрядила Валентина Матвиенко.
— Ой, я тоже хочу на торпеду посмотреть! — с чувством сказала она, выходя из боевой рубки на свежий воздух.
Но было поздно. Три торпеды прекратили свое существование, одна упрямо билась за выживание где-то в глубинах Балтийского моря. Но и она была обречена.
Уже через час «Устинов» швартовался к причалу на базе. Принимая рапорт у командующего Балтийским флотом Владимира Валуева, Владимир Путин, выслушав его, вдруг хмуро спросил:
— Так это вы стреляли по нашему кораблю?
Командующий растерялся. Он явно ни за что не хотел признаваться, что это он стрелял. Но и скрывать правду было страшно. В итоге фраза, которую он произнес, дорогого стоила:
— Относительно да!
— Поздравляю. Хорошо стреляли! — без улыбки пожал ему руку Владимир Путин.
Он оценил учения на «удовлетворительно».
Да, но вот по какой шкале?
Поздно вечером 26 ноября 2015 года закончилась пресс-конференция президента России Владимира Путина и президента Франции Франсуа Олланда, на которой российский президент рассказал о том, почему не горят костры от сжигаемой Турцией нефти на границе с Сирией, зачем в Сирии развернуты системы С-400 и за что сражаются в Сирии российские военные.
До пресс-конференции Владимир Путин и Франсуа Олланд общались почти три часа. Это был тот случай, когда им было что обсудить: французский президент летал к американскому, к нему в Париж приезжали премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон, канцлер Германии Ангела Меркель, премьер-министр Италии Маттео Ренци… Обсуждали одну и ту же тему: террористические атаки и как с ними бороться. В эту тему органично входила судьба ИГ и Сирии, влекомой Башаром Асадом.
Именно Франсуа Олланд взял на себя роль главного переговорщика цивилизованного мира по естественным причинам: нападение на этот мир произошло в Париже.
Визит в Москву должен был стать для Франсуа Олланда не только завершающим, но и обобщающим. И, судя по всему, стал им.
Они вышли к журналистам скорее друзьями. Между тем остаться друзьями после такого рода переговоров было не так уж просто. Результат мог быть любым. Но Франсуа Олланду, похоже, пригодилось на этот раз именно то, за что его ругают прежде всего выбравшие президентом соотечественники: мягкость и терпимость.
Внешняя политика Владимиру Путину, конечно, нравится больше, чем внутренняя. Ну как — нравится… Это же на поверхности. Ему интересно заниматься внешней политикой. Потому что, по его, наверное, собственному представлению, он все про всех знает. Чьи-то ходы, вопросы и ответы может просчитать намного вперед, как ему представляется, я думаю. И по этой причине и ответы его иногда предвосхищают вопросы — и это ему тоже не может не нравиться. Я думаю, что Владимир Путин уверен, что в вопросах внешней политики он очень компетентен. Ну и ему сейчас этим очень много приходится заниматься, в том числе и не в публичной сфере. Намного больше даже, чем в публичной.
Конечно, сейчас он каких-то поездок лишился в результате санкций и нынешних отношений с Западом. Но у него все равно много поездок, хотя, конечно, и не так, как раньше. Но это связано и с тем, что он везде уже был. Он уже ездит без особого удовольствия и от многого отказывается. От тех поездок и командировок, от которых можно отказаться, он, мне кажется, отказывается. По-человечески я это понимаю, и это совпадает с моими собственными ощущениями. Я же тоже начинал ездить в одно время, считай, с ним. И у меня ощущения точно такие же. Лишний раз куда бы только не поехать. Лучше не надо. Но если я еще могу сделать все, чтобы пропустить какую-нибудь «двадцатку», если туда лететь одиннадцать или пятнадцать часов, то он себе этого позволить не может. Но, впрочем, и для меня, когда я понимаю, что на «двадцатке» во Вьетнаме, возможно, будет встреча с Трампом, для меня тоже нет выбора: ну да, надо ехать, есть же великая газета «КоммерсантЪ»…
И там они хотят встретиться и вроде уже договариваются обо всем, но потом американцы там грубо себя ведут, допустим, и они не могут решить, строго говоря, кто к кому поедет. И это в пределах не то что одного города или одного микрорайона, я бы сказал, а в пределах одного квартала. Но здесь принципиальнейший — якобы — вопрос возникает: либо мы к вам, либо вы к нам. И дальше начинается вот эта дипломатическая история, которая приводит к тому, что они не встречаются. А Путин же понимает, что вопрос, скажем, с КНДР без него вряд ли решится. И это видно, что не хотят решать его без России. А для них это краеугольный вопрос, вопрос не только внешней или внутренней, а вообще любой политики. Ну и Путин пожимает плечами: не хотите — как хотите. Да все равно они придут. Хотя я, например, думаю, что и без него может решиться.
И это тоже элемент игры на мировой арене. И ему интересна, конечно, эта игра. И он играет в нее, безусловно.
Но внутренняя политика тоже все же в каком-то несчастном виде существует. Хлопот-то все равно много.
Реальная политика уже второй год как вышла из-под ковра, поднялась сначала над паркетом, потом взошла над плинтусом и наконец свечой взмыла в небо, где горят российские пассажирские лайнеры и истребители. Поэтому и на пресс-конференции никто из двоих особо не выбирал выражений, хотя поначалу Владимир Путин вроде и попробовал:
— Те, кто применяет в отношении террористов двойные стандарты, использует их для достижения своих политических целей, ведет с ними преступный бизнес, играют с огнем. История показывает, что такие действия рано или поздно выйдут боком самим пособникам.
С другой стороны, выбирай — не выбирай, а все равно понятно, что говорил он про Турцию и ее настырного лидера Реджепа Тайипа Эрдогана.
Франсуа Олланд, в свою очередь, говорил прежде всего про Сирию: надо создать коалиционное правительство на переходный период, который «должен привести к принятию новой Конституции, к выборам, в которых будут участвовать все политические фракции, группировки и члены диаспор».
— И конечно, Асад не может играть никакой роли в будущем этой страны, — бодро заключил Франсуа Олланд, и стало ясно, что, о чем бы ни говорили эти люди почти три часа, все равно есть настолько дорогие сердцу и уму каждого истины, что о главном они не договорятся…
Вопросы французских журналистов были предсказуемыми (как, без сомнения, и российских). Французская журналистка сразу спросила Владимира Путина, признает ли он, что «тот факт, что господин Асад остается сейчас у власти, мешает достижению общих целей».
— Договорились ли вы о том, по каким группировкам необходимо наносить удары, а по каким — нельзя? — задала она еще один мучающий ее вопрос.
И на что она рассчитывала? На то, что Владимир Путин скажет что-нибудь отличное от того, что он говорил по этому поводу раньше? Что Башар Асад должен уйти для достижения общих целей и что он, Владимир Путин, за ужином наконец понял это?
— Я считаю, что судьба президента Сирии должна всецело находиться в руках сирийского народа, — ответил российский президент.
Впрочем, кое-что он все-таки сказал: