То есть теперь правительство будет работать не по своим планам, а по майским указам Владимира Путина, и для каждого министра часом икс станет встреча с президентом в конце года.
Членов кабинета министров ждет не система, а именно ручное управление. И управлять правительством теперь намерен Владимир Путин.
И это гораздо серьезней, чем отставка одного или двух министров.
Это вотум недоверия правительству, который ему вынес Владимир Путин.
Про силу
В конце 2001 года в Кремле прошла беспрецедентная пресс-конференция Владимира Путина. Это потом она станет традиционным форматом общения президента с народом, но тогда это было впервые. Кремлевская служба пригласила несколько журналистов, посмотреть эту пресс-конференцию в том же самом Кремле, этажом выше зала, где Владимир Путин отвечал на вопросы своего народа.
С журналистами Владимир Путин был ровен и любезен, но чувствовалось, что и его задела эта пресс-конференция. Он почти сразу спросил, как нам все это понравилось. Этот вопрос не оставил равнодушным никого. Понравилось всем, а некоторым даже очень понравилось.
В этом вопросе нет желания понравиться, как может показаться. Я думаю, что между фразой «как вам понравилось?» и желанием нравиться на самом деле бездна. Вот он произносит, допустим, все ту же Мюнхенскую речь свою, и со всех сторон люди, с которыми он выходит из зала и идет к машине, со всех сторон успевают так нахвалить эту речь, что ты поневоле начинаешь гордиться собой, уважать себя так, как ты еще две минуты назад себя не уважал. Так можно начать себя уважать даже безмерно, уже до конца жизни, что бы потом эта жизнь с тобой еще ни сделала.
А ведь западных журналистов ты же не спросишь: ну, как это было? Потому что они тут же все это опубликуют — российский лидер не уверен в себе.
Президент сказал, что, пожалуй, нет другого формата, который позволил бы высказать столько необходимого такому количеству людей. При этом он, по его словам, сознательно удержал кое-какую информацию.
— Не стал говорить. Например, по поводу нашей уголовной политики. Помните, сказали, что за мелкие правонарушения конопатят людей в тюрьме… Конечно, нам нужно, чтобы люди с серьезными правонарушениями получали большие сроки. Нам нужно менять практику помилования. Вообще-то это исключительное право президента. Понимаете, в прошлом году мне вот такой фолиант приносят… Это люди, которых надо помиловать. Вот мы и помиловали более 2 тысяч убийц. Ни в одной стране мира ничего подобного нет.
Президент сказал, что он принял решение де-факто делегировать это право губернаторам и президентам субъектов Федерации.
При этом реально помиловать все равно сможет только сам Владимир Путин своим указом. Я спросил президента, почему он все-таки не сказал это в прямом эфире.
— Да как-то не было прямого вопроса. Я все думал: сказать, не сказать… Сказать, не сказать… Не сказал… Тем более не очень приятно в прямом эфире говорить, что я помиловал больше 2 тысяч убийц, — помявшись, закончил он.
Это прозвучало искренне. Хотя вообще-то чего же тут стыдиться? Помиловал — и хорошо. Люди же все-таки, хоть и подонки, конечно. Я подумал, что и правда, может, невмоготу ему стало нести эту ношу в две с лишним тысячи спасенных душ убийц. И кому угодно было бы невмоготу. Но это он работает президентом, а не кто-нибудь другой.
Кто бы что ни сделал (и не только Путин) и в публичном поле, да и просто в человеческих отношениях, всегда у кого-то будет впечатление, что он был недостаточно жесток, а у кого-то — что он был чрезмерно жесток. Владимир Путин в этом случае не исключение, и я считаю, что он ориентируется только на себя самого. Я думаю, что у него есть ощущение, что, дескать, все рассудит время, и в этом смысле он никуда не спешит со своими выводами и спокойно относится к тому, что его кто-то недооценивает или переоценивает. Он привык уже к этому в своей должности и понимает, что на этой должности он обречен на такое к себе отношение — другого просто не может быть. И в этом смысле он просто перестает интересоваться мнением окружающих. В какой-то степени оно становится гораздо менее ему интересным, что, на мой взгляд, нехорошо.
То есть я думаю, что он читает, знакомится там, что-то слышит, но у меня нет впечатления, что он принимает это к сведению. Потому что, как он, наверное, думает, за многие годы убедился в том, что все это, честно говоря, не имеет особого значения, что думают радикалы отсюда или радикалы оттуда. Да и «центристы» тем более. И так понятно, что они будут думать. А надо только самому сделать верный вывод из тех данных, что тебе собрали и что ты сам успел накопить — может, за всю жизнь…
Он, конечно, смотрит те же фокус-группы, например, опросы, о которых мы ничего не знаем и никогда не узнаем. О чем-то он может захотеть рассказать, как в случае с Крымом, когда он рассказал, что перед тем, как там появились так называемые «зеленые человечки» и «вежливые люди», там были проведены внутренние, глубоко, так сказать, зашифрованные для внешнего мира опросы, которые подтвердили, что да, Крым — наш. И готов быть нашим. Хочет, жаждет быть нашим. И в этом смысле он будет уверен в том, что опирается на мнение народа, причем не просто какой-то его части, а абсолютно подавляющей части.
Президиум Госсовета по проблемам угольной отрасли продолжался четыре часа. В основном речь шла о достижениях. Почти все говорили о том, что за последнее время отрасль ожила. Многие считали, что этим она обязана идущей приватизации. Так, Аман Тулеев заявил, что приватизация должна закончиться уже к следующему году. Его поддержал и Виктор Христенко. А когда президент Коми господин Торлопов попросил отложить приватизацию одного угольного предприятия на год, это вызвало оживленную реакцию президента России:
— Конечно, делайте так, как считаете нужным. Только пусть тогда шахтеры идут стучать касками не к Горбатому мосту в Москве, а к зданию вашей администрации.
Срезал он и Анатолия Чубайса. Когда тот сказал, что уголь для него не чужая отрасль, президент едва не подмигнул:
— В каком смысле?
Имея скорее всего в виду народный имидж Чубайса как главного приватизатора.
— В прямом, — угрюмо ответил Чубайс.
Получилось грубо. А в целом господину Чубайсу все очень нравится. Он отчитался, например, что смертность на шахтах снизилась в два раза. Все так поняли, что этим обстоятельством отрасль обязана хорошим отношениям угольщиков с энергетиками. А господин Чубайс продолжал:
— Успехами последних двух лет мы обязаны прежде всего программной реструктуризации. Раньше, да еще год назад ни одно заседание межведомственной комиссии здесь, в Кемеровской области, не начиналось без десятитысячной толпы шахтеров, которые обвиняли нас, что мы действуем по указке Международного валютного фонда. Собственно, по этой указке мы и отработали, и отрасль встала на ноги!
Владимир Путин слушал-слушал Анатолия и не выдержал:
— Да я знаю: у нас много сделано в последнее время.
Господин Чубайс сразу замолчал.
— Да не выспался он. Не в форме сегодня, — огорченно сказал один из сотрудников РАО ЕЭС, сидевший рядом со мной.
К Анатолию Чубайсу цеплялись едва ли не все выступавшие. Наименее удачно это получилось у министра путей сообщения господина Фадеева, который, видимо, от волнения все время путался. Так, он похвалил председателя РАО ЕЭС за то, что тот пообещал сжигать 30 млн тонн угля в своих топках. Между тем господин Чубайс говорил только про то, что ежегодно бессмысленно сжигается 30 млрд тонн газа. То есть господин Фадеев просто перепутал уголь с газом. Участники совещания хихикали, Анатолий Чубайс откровенно смеялся. Невозмутимым оставался только сам господин Фадеев:
— Сезонные тарифы будем поднимать. Это надо выполнять, потому что на высочайшем уровне сказано.
Тут уж не выдержал и Владимир Путин:
— Да это же совещание. Я сказал, но ведь у вас должно быть свое мнение — не надо так буквально понимать.
— Да нет, сделаем! Не снижая годового уровня. Начнем, и все! Сейчас добавим, а летом сбросим. Нормально!
На совещании выступили все губернаторы региона. Почти все жаловались на свои отношения с федеральными министерствами. Один из губернаторов вообще заявил, что министерства без конца разводят их.
— Когда спирт разводят, получается вполне приемлемый для употребления продукт. А когда министерство разводит целый регион, это никуда не годится, — согласился президент.
Это совещание нельзя было закончить, его можно было только прекратить. Владимир Путин и сделал это, сказав, что уже после полутора-двух часов любое совещание становится бессмысленным, а они работают уже больше четырех.
Владимир Путин появился в Александровском зале Кремля ровно в 17.00. Текст речи лежал перед ним на столе. Он читал его ровно и уверенно. Мы узнали, что в концепции национальной безопасности речь идет о защите от возможных техногенных, природных и террористических угроз. В первую очередь от них должны быть избавлены важнейшие для национальной безопасности объекты. Их не так уж мало, но их перечень составляет государственную тайну.
Техногенные катастрофы угрожают России чаще, чем все остальные. Их удельный вес в общем количестве национальных катастроф — 70 %.
— Значительная часть аварий происходит из-за недостаточной квалификации персонала, — произнес Владимир Путин.
Когда я записывал эту мысль, стараясь не упустить ни одного слова, вдруг услышал характерный стук. Так стучат пальцем по микрофону. Я подумал, что у Владимира Путина сломался микрофон. Но нет. Действительность превзошла худшие прогнозы.
Подняв голову, я увидел, что президент смотрит на другую сторону стола справа от себя. Не хотел бы я, чтобы кто-нибудь когда-нибудь так смотрел на меня.
— Сюда нужно смотреть! И слушать, что я говорю, — Владимир Путин сделал резкое ударение на слове «я». — А если неинтересно, пожалуйста…
И он кивком указал на дверь, через которую входили журналисты.