Мое отношение, к которому я пришел после многолетних раздумий и разностороннего научного анализа, совсем иное. То, что названо культом личности Сталина, есть на самом деле народная любовь, и она, в моем представлении, стала могучим фактором развития страны, великим духовным феноменом эпохи.
Известно, что любовь способна творить чудеса, а если это любовь народа — тем более.
— Представляю, какую ярость вызываете вы таким своим утверждением у антисталинистов, сколько возражений они и сейчас на вас обрушат…
— Это понятно. Все их возражения мне известны. Однако убеждения моего нисколько они не колеблют!
Может ли быть любовь по приказу, по принуждению? Нет, конечно. Да и кто, скажем, меня, деревенского подростка, заставлял любить Сталина? Сегодня все и вся пронизывает телевизор, он может что угодно внушить. Но в моем детстве и отрочестве телевизора не было, никакого давления не было, а любовь к Сталину была. Как и у миллионов советских людей — у большинства народа.
Вот это важно подчеркнуть: таких, кто искренне любил Сталина, было большинство! Тех, кто душой воспринимал его идеи, твердо шел за ним, бесконечно верил ему. Были, разумеется, и другие, которые ненавидели. Что ж, когда-то Твардовский, написавший замечательное стихотворение как раз о народной любви к Сталину, выразился так: «Народ — это море, и в нем всякая тварь водится».
— Сам Твардовский, как известно, испытал разное отношение к Сталину: от того, когда в спальне у него (то есть в самом интимном месте — значит, никак не для показухи) висел портрет вождя, до переписанной главы в поэме «За далью — даль»…
— Но этим ведь не меняется искреннее его чувство другой поры, которое, повторяю, было чувством большинства. Вскоре после войны, в 1947 году, в Советском Союзе побывал выдающийся американский писатель Джон Стейнбек. И он более всего был озадачен мотивами необыкновенной народной любви к Сталину, которую при встречах с советскими людьми пытался понять. В конце концов, стараясь найти какие-то аналогии, параллели во времени, обращаясь то к Цезарю, то к иным из великих, Стейнбек делает вывод, что он не знает в истории другого человека, который обладал бы такой, по его словам, богоподобной властью над людьми.
Но ведь «богоподобная власть» — это власть духовная! Можно привести и массу других свидетельств, на которых я основываю свое отношение к культу личности Сталина, мнение о том, что это был мощный духовный фактор развития. Само имя его многих вдохновляло на подвиг. И в годы войны вера в Сталина, и в послевоенное время убежденность, что мы идем правильным путем, имели огромное мобилизующее значение.
Всегда важно, какими мотивами руководствуется человек в своей жизни и делах. Вот Черномырдин, бывало, любил повторять: «Вкалывать надо, вкалывать!» Я же студентам говорю: «Не вкалывать — трудиться надо». А это совсем другое. Трудиться — предполагает духовный мотив, и вот тогда, при Сталине, именно духовные мотивы первенствовали в трудовой активности людей.
— О многом говорит, конечно, и отношение к смерти Сталина…
— Безусловно. Сейчас даже официально уже не пытаются скрывать, какое сильное впечатление произвела она на людей. Массовое восприятие известно. Однако я могу сослаться и на такую великую фигуру, как Сергей Павлович Королев, который к тому же отбыл несколько лет, как ныне выражаются, в сталинских лагерях. Так вот он не где-нибудь, а в частном письме жене пишет, каким потрясением для него стала смерть Сталина. И потом снова, еще и еще возвращается к той же теме, говоря о том, какая это невосполнимая потеря. Значит, люди такого масштаба и такой судьбы понимали!
А Рокоссовский? Тоже, кстати, в прошлом репрессированный. Помните, как он ответил Хрущеву на предложение написать «чернуху» о Сталине? «Что вы, Никита Сергеевич, товарищ Сталин для меня святой…»
Так надо же осмысливать подобные факты, давать им объяснение, делать выводы.
— Но вам все равно будут говорить о несправедливости сталинских репрессий и о том, что победили мы в Великой Отечественной войне не благодаря Сталину, а вопреки…
— Да, мол, несмотря на репрессии, все-таки победили. А я утверждаю обратное: победили потому, что были эти репрессии, вовремя ликвидировавшие существенную часть пятой колонны. Разве враги Советской власти — выдумка Сталина? А откуда же тогда миллион или полтора миллиона человек, которые пошли служить гитлеровцам?
— Вот это и выдвигают как аргумент, что Советская власть, коммунисты, Сталин не поддерживались народом.
— Народом? Нет, какой-то частью его. А какой? Давайте вернемся к тому, о чем я уже говорил. Есть же такое понятие: большинство народа. Наверное, никакая власть всем мила не будет. Миллион или полтора миллиона недовольных — немало, конечно. Однако если вспомнить, что это из 190 миллионов, составлявших советский народ, то выходит гораздо меньшая его часть. Почему же она должна всем диктовать? Ведь демократия, если говорить о ней, это не что иное, как воля большинства.
Я не отрицаю, что неправедно репрессированные были. Однако и в этом необходимо как можно глубже разбираться. Ведь после хрущевского доклада на XX съезде стало обычным говорить, что все «сидели ни за что». Собственно, и солженицынский «Архипелаг ГУЛАГ» построен на этом. Но есть другие признания. Например, некто Никифоров, ставший прототипом одного из героев романа Солженицына «В круге первом», напечатал свои воспоминания на страницах журнала «Наш современник». И там он свидетельствует: по-настоящему невинных в лагерях не встречал.
Важнейшим направлением дальнейших моих научных исследований считаю опровержение «необоснованности и незаконности репрессий». Солженицын пишет: следствия относительно обвиняемых по 58-й статье не проводилось. А тот же Никифоров возражает: как же не проводилось, если следствие по моему делу длилось восемь месяцев, хотя вина с самого начала была очевидна.
А насчет незаконности… Нет, в основном все было по закону. Просто в это время законы были чрезвычайные, что диктовалось самой жизнью, международной и внутренней обстановкой в стране.
— Есть у меня в заключение, Василий Афанасьевич, острый вопрос. Не попытается ли нынешняя власть использовать Сталина в собственных целях? По-моему, уже наметилась тенденция подстраивать имидж Путина под сталинский образ: патриот, государственник, «твердая рука» и т. п. Скажем, Проханов вовсю трубит о миссии Путина, изображаемого прямо-таки мессией. Или известная песня: «За нами Путин и Сталинград»… Что скажете на сей счет?
— Думаю, для власти в определенном смысле это опасно. Тогда ведь надо, чтобы и политика сталинской была, то есть не в интересах олигархов, а во имя трудового народа.
Исторические аналогии всегда хромают. Вот сравнивали Сталина с Петром Великим, немецкий писатель Эмиль Людвиг даже в беседе с ним об этом говорил. Во время теперешних наших дискуссий я это воспроизвожу и спрашиваю: можно ли приравнять Сталина и Петра? Точки зрения высказываются разные, и действительно нечто общее вроде бы есть.
Да, говорю я, Петр строил великую державу и во многом преуспел. Но он строил эту великую державу для немногих — прежде всего для дворянства. А что касается народа, он от этого ничего не получил.
Сталин же создавал великую народную державу. И это был единственный случай в истории, когда такая держава была создана. А Путин готов к этому? Сомневаюсь. Никаких реальных признаков мы не видим. Так что речь может идти лишь о какой-то внешней имитации, но не о сути, которой маскировка не меняет. Авторитаризм может расти. Но во имя чего? Вот главный вопрос!
— От себя добавлю: так называемая державная идея вне классового подхода — это не Сталин. Нельзя забывать, что он был коммунистом и возглавлял партию коммунистов, нельзя отделять сталинское теоретическое наследие от марксизма-ленинизма и даже противопоставлять ему. А как будет называться большая книга, над которой вы продолжаете работу?
— Как и руководимое мною общество — «Наш Сталин». С подзаголовком «Духовный феномен эпохи».
Против вранья о Сталине
На телеканале «Россия» в сериале «Вольф Мессинг. Видевший сквозь время» нам подробно рассказали про жизнь человека, обладавшего, если верить авторам, не просто редкими и удивительными, но прямо-таки фантастическими способностями. По сюжету этот маг и чародей, известный в свое время широкой публике концертными выступлениями с «психологическими опытами», способен на гораздо большее. Да что там, он может практически все! Легко выйти из жестко охраняемой тюремной камеры и с абсолютной точностью предсказать ход Второй мировой войны, за минуту вылечить больного ребенка и в начале футбольного матча безошибочно назвать его конечный счет…
Это — в фильме. А в жизни тоже было так?
Нет, как выясняется, большинство мессинговских чудес, поражающих зрителей с телеэкрана, реальных подтверждений никогда не имело и не имеет. Есть основания сказать, что не было в действительности и тех встреч с историческими деятелями (Сталин, Берия, Хрущев, Эйнштейн, Фрейд, Гитлер и др.), которым в фильме отведено так много места. Откуда же все это взялось?
Ответ прост. Сверхувлекательную биографию Мессинга сочинил журналист «Комсомольской правды» Михаил Хвастунов, взявшийся в 60-х годах прошлого века помочь известному эстрадному артисту создать книгу «О самом себе». Собственно, журналист эту книгу от начала до конца и создал, опираясь не столько на достоверные жизненные факты, сколько на фантазии Вольфа Гершиковича и всяческие легенды вокруг него, приумноженные хвастуновской бурной фантазией. Расчет был беспроигрышный: такой феномен, как Мессинг, все спишет и оправдает, а уж книжка точно станет бестселлером — читательский интерес к ней заранее обеспечен.
Ясно, что на то же самое рассчитывали инициаторы телепроекта о телепате. А выбор автора сценария в лице Э. Володарского, «достойно» зарекомендовавшего себя знаменитым «Штрафбатом», гарантировал: придуманное Хвастуновым будет существенно дополнено и обогащено.