…Хотя Путин сам не пачкал руки в избирательной кампании в США, русские заполнили Вашингтон. Они наняли компании высшего ранга для разработки стратегий, пожертвовали деньги аналитическим центрам и составили небольшой круг знатоков, придерживающихся тех же взглядов на мир, что и их лидер. Кампания Трампа стала невероятной кульминацией этих усилий. Она стала магнитом для единомышленников и фанатов Путина. Хотя „фанат“ – не самый верный термин, так как многие консультанты много зарабатывали на агентах Российского государства.
Начнем с самой вершины. Руководителем кампании Трампа стал морщинистый тип по имени Пол Манафорт. Манафорт – самый настоящий наемник. Его старая вашингтонская консалтинговая компания стала пионером в области представления интересов диктаторов, и не важно, какими темными были их деяния (его работу с авторитарными режимами я описывал ранее). Тем не менее позднее в своей карьере Манафорт стал работать на приближенных к Кремлю клиентов. Большим достижением Манафорта стало восстановление обреченной карьеры нехаризматичного украинского политика Виктора Януковича. Усилия по созданию имиджа и разработка тонкой стратегии Манафорта привели к победе Януковича на президентских выборах в 2010 году. Благодаря усилиям Манафорта Украина попала в сферу влияния Путина. В отличие от других американских консультантов, бывавших в Киеве наездами, Манафорт обосновался там и стал важным советником президента и его партнером по теннису.
Если бы Манафорт был единственным звеном, связывающим кампанию Трампа с Кремлем, то это ничего бы не значило. Но он вовсе не один. Многие эксперты подняли на смех идею о том, что у Трампа есть круг советников по внешней политике, если учесть, что представленный в марте список содержал никому не известные имена. Но список показывает определенную тенденцию. Один из предполагаемых шептунов Трампа – это банкир-инвестор Картер Пейдж. Во время своего пребывания в Москве в 2000-х годах он консультировал „Газпром“ и помогал привлечь западных инвесторов (в марте Пейдж сказал Bloomberg, что по-прежнему владеет акциями компании). Пейдж отчаянно защищал Россию. Он написал статью, в которой открыто сравнил политику администрации Обамы в отношении России с рабством на американском Юге. Его аргументы: „Многочисленные цитаты с заседания Совета национальной безопасности в феврале 2015 года проводят однозначную параллель с рекомендациями 1850 года, советовавшими рабовладельцам, как воспитать идеального раба“.
В списке советников есть также генерал-лейтенант Майкл Флинн, бывший начальник разведывательного управления министерства обороны. Через полтора года после увольнения с правительственной должности он полетел в Москву и сидел за два стула от Путина на мероприятии по случаю десятилетия Russia Today. В статье в Politico один представитель администрации Обамы анонимно критиковал генерала: „Вряд ли это отвечает американским интересам, когда наши руководители разведки, бывшие или действующие, отправляются искать убежища в Москве“.
Недавно консультантом Трампа по вопросам внешней политики стал Ричард Берт, бывший сотрудник администрации Рейгана. Его критика НАТО и призывы к сотрудничеству с Путиным основаны на реализме. Но его идеология попала под влияние финансовых интересов. Берт входит в число совета директоров „Альфа-банка“, крупнейшего российского частного банка, и инвестиционного фонда с большой долей в „Газпроме“.
Советники Трампа владеют долями в бизнесе, где благополучие Российского государства означает благополучие фирмы, где государство и компании тесно переплетены. Эта кампания – не просто дело одного человека, который эстетически восхищается Путиным и имеет деловые интересы в России. Его чувства поддерживает целая куча людей с финансовыми связями с Кремлем…
В конце концов, у нас есть только косвенные признаки стремления России повлиять на исход выборов – несколько отдельных точек и история прошлых вмешательств в подобные ситуации. Но модель и замысел не могут не беспокоить. Если бы Путин хотел создать идеального кандидата, который бы обслуживал его интересы, то его воображаемая лаборатория сделала бы кого-нибудь, похожего на Трампа».
Однако, похоже, Владимир Путин в очередной раз преувеличивает свое влияние в мире, как уже было накануне украинского кризиса. Высокие рейтинги Путина и его портрет на обложках популярных журналов, утверждающих, что российский президент возглавляет список самых сильных мировых политиков, кружат Путину голову. Но парадокс заключается в том, что Трамп – это еще более «Путин», чем сам Путин. Поведение американского президента способно поставить Кремль в тупик; вот как об этом пишет Владимир Пастухов для bbcrussian.com:
«Избрание Дональда Трампа президентом Америки, помимо всех прочих глобальных политических вызовов, ставит в повестку дня кремлевской политики довольно специфический психологический вопрос, ответ на который не очевиден: как вести дела с человеком, который способен лгать еще более изощренно и напористо, чем это привыкли делать в самом Кремле?
Это курьезное и даже анекдотичное обстоятельство может создать в отношениях между Россией и США большую неопределенность, чем при Обаме и всех предыдущих президентах.
Ложь вообще и в политике в частности и в XXI веке заслуживает того, чтобы ей посвящали трактаты.
К сожалению, ложь оказалась неистребимым спутником политики, и поэтому является общераспространенным явлением.
Но отношение к ней и масштаб явления в разных политических культурах разные.
В общем и целом честность формально признавалась в рамках западной политической культуры добродетелью, и поэтому ложь была загнана здесь в подполье.
Ее распространение имеет на Западе партикулярный характер. Здесь много и разнообразно лгут в частной жизни, но разоблаченная публичная ложь чревата самыми негативными последствиями, в связи с чем политики предпочитают быть осторожными.
Не так обстоит дело в России. Ее политические руководители рассматривают ложь как допустимое оружие борьбы слабого против сильного.
В этом есть какая-то скифская традиция борьбы степи с цивилизацией. Обмануть сильного, обхитрить, использовать публичную ложь как инструмент достижения своих экономических и политических целей не является чем-то зазорным. Напротив, это что-то вроде военной доблести (учитывая, что русские ощущают себя сегодня в состоянии войны со всем миром, такой подход представляется весьма естественным).
Собственно, весь феномен „гибридной войны“ России на Украине и в Сирии выстроен именно на этом.
Путин не испытывает никакого дискомфорта, сначала заявляя, что в Крыму не было и нет ни одного российского солдата, а через год – солируя в фильме, повествующем о самой удачной операции российской армии все в том же Крыму.
Россия то ли ведет, то ли не ведет войну в Донбассе, то ли вводит, то ли выводит войска на Ближнем Востоке.
Это удивительная способность кремлевских политиков лгать, глядя прямо в глаза, зачастую ставит их западных и особенно европейских партнеров в тупик и заставляет пасовать назад, а значит, достигает цели.
Но в скором времени все может измениться для России в худшую сторону.
Несмотря на свою уникальную способность к публичному лицедейству, Путин вне публичной сферы зарекомендовал себя достаточно честным партнером, умеющим держать слово и нести неформальные обязательства.
Пользуясь русским сленгом, можно сказать, что он в полном смысле слова „понятийный человек“. Закон и формальные ограничения имеют для него не очень существенное значение, а вот правила и обычаи поведения в узком кругу близких ему людей им чтутся неукоснительно.
В целом это нормальная черта крестьянской культуры, которая ограничивает действие норм морали узким кругом „своих“, допуская любые отклонения от нее в отношении чужих. В этом смысле Путин вполне имманентен своему народу.
Эта моральная гибкость до сих пор давала Путину огромные тактические преимущества в общении с его европейскими коллегами, обремененными разного рода комплексами и ограничениями воспитанного человека.
С тех пор как он предположительно пришел к выводу, что имеет дело с людьми, на которых нельзя полагаться и которые являются для него „чужими“ (этот перелом, судя по всему, произошел в период с 2008 по 2012 года), он стал выигрывать у европейцев одну партию за другой.
„Минский“, „Нормандский“, „Женевский“ форматы переговоров не оставляют интеллигентным европейским политикам никаких шансов на успех. Путин самозабвенно манипулирует общественным мнением как в России, так и на Западе, меняя правила по ходу игры, называя белое черным и наоборот, отрицая очевидное и утверждая невероятное.
Приход к власти Трампа способен свести все эти преимущества на нет. У руля самого мощного в мире государства оказался представитель весьма специфической бизнес-культуры, чуждой ограничений, обычно свойственных профессиональным публичным политикам.
Судя по находящейся в открытом доступе информации о деловой карьере Трампа, ложь сопровождала его в течение всей сознательной жизни.
Но, в отличие от Путина, для него ложь – это не столько оружие, сколько страсть и способ существования.
В отличие от Путина, для Трампа нет ни формальных, ни – что гораздо важнее – неформальных ограничений.
Трамп, похоже, готов делать со своим словом при любых обстоятельствах все, что угодно: забыть, взять обратно, продать заново, но по другой цене.
Он, надо полагать, поклянется Путину в любви 10 раз и 10 же раз обманет его без всякого зазрения совести. Он сам умеет глядеть прямо в глаза, не моргая, и расчетливо нести при этом ахинею.
Но, в отличие от Путина, он не делит людей на своих и чужих: он готов „кинуть“ любого.
Путин безразличен к закону – на том месте, где у европейцев расположено „правосознание“, у него, похоже, „слепое пятно“. Но Трамп может оказаться индифферентен и к закону, и к понятиям, которые в системе ценностей Путина играют огромную роль.