На официальных обедах и приемах произносились тосты самого дружеского свойства. Но реальное отношение к англичанам и американцам в Кремле осталось прежним. После Второй мировой холодная война вспыхнула с новой силой.
Британский посол Арчибальд Кларк Керр жаловался, что в Москве он живет как в клетке. За ним постоянно следили. Его утешало только одно:
— Меня окружало только четверо, а других послов — восемь человек.
Американский журналист Гаррисон Солсбери в марте 1949 года прибыл в Москву корреспондентом «Нью-Йорк таймс»: «Я начал слать письма или названивать всем, с кем встречался в Москве в годы войны. Я ни до кого не дозвонился и не получил ни от кого ответа. А когда наталкивался на знакомых на улице, они делали вид, что меня не заметили. Контакт с американским «шпионом» мог стать фатальным».
Американцам — сотрудникам посольства и их женам — не рекомендовалось в одиночку гулять по улицам Москвы. Да никто и не гулял, что за радость бродить под присмотром?
«Шпиками были жалкого вида молодые люди 20-30-летнего возраста, — вспоминал Солсбери. — В результате одинакового обучения они все были похожи друг на друга. Они носили одинаковые непромокаемые плащи, велюровые шляпы и тяжелые ботинки. В один из первомайских дней я стоял на Красной площади и заметил тридцать или сорок шпиков, все в новых бордовых или зеленых велюровых шляпах, в новых желтых ботинках на толстой подошве и новых серых плащах — несомненно, подарок от министерства к майским праздникам».
Поездки за границу (выпускали буквально единицы) и контакты с иностранцами на родине (а ведь на дипломатические приемы или просмотр иностранных фильмов в посольства до пускались только высокопоставленные представители элиты) оказывались достаточными для фабрикации дела. Советские переводчики и секретари иностранных миссий угодили за решетку первыми.
Даже советские дипломаты избегали встреч с корреспондентами, на приемы в посольство ходили по приказу начальства. 14 ноября 1949 года приняли специальное постановление политбюро: «В связи с тем, что работники Министерства иностранных дел по роду своей службы поддерживают связь с иностранцами, считать необходимым возложить на МГБ чекистское обслуживание аппарата МИД».
4 июля 1951 года на традиционный прием в американское посольство пришли всего несколько рядовых советских чиновников и через полчаса ушли. Это был верный признак, что отношения ухудшились донельзя.
В последний сталинский год американские дипломаты жили в Москве, как в осажденной крепости, у них было ощущение, что их самих в любую минуту могут арестовать. «Самое страшное время, — вспоминал один из сотрудников посольства. — События развивались по очень дурному сценарию, дело шло к разрыву дипломатических отношений. Персонал посольства был сокращен до минимума».
В позднесоветские годы то и дело высылали тех, от кого хотели избавиться.
В первых числах сентября 1971 годакангличанам ушел офицер лондонской резидентуры советской разведки Олег Адольфович Лялин. В Москве майор Лялин служил в отделе «В» (разведывательно-диверсионном) Первого Главного управления КГБ. Отдел «В» занимался вербовкой агентуры для подрывных акций на случай войны и выявлением объектов, на которых можно будет устроить диверсии.
Лялин выдал всех, кого знал; это стало для англичан желанным поводом для массовой высылки советских разведчиков. Советских дипломатов в Англии было много больше, чем английских в Москве. Англичане подозревали, что настоящих дипломатов среди них немного. Резидентуры КГБ и ГРУ разрослись в немалой степени за счет людей, желавших пожить в городе на Темзе. Британская контрразведка не в состоянии была за ними уследить.
Англичане выслали сто пять советских граждан, и резидентуру пришлось формировать заново. Но англичане ввели квоты на советских работников, и направить в Лондон столько же людей, сколько там было, не удалось.
Такие массовые высылки случались и позднее. В апреле 1983 года из Франции в одночасье выдворили большую группу советских дипломатов, которых обвинили в том, что они занимаются шпионажем. Правда, из пятидесяти семи высланных, по мнению специалистов, только тридцать семь были выявленными сотрудниками спецслужб. Акцию одобрил тогдашний президент Франции Франсуа Миттеран. Говорят, что он даже сам отобрал, кого выслать, из сотни «кандидатур», представленных ему контрразведкой.
От ответной акции Москва воздержалась. Удар был сильным, но портить особые отношения с Францией и президентом-социалистом не хотели. Когда речь шла о других странах, советские руководители не были столь снисходительны.
В 1976 году, открыв очередной номер популярной тогда «Литературной газеты», молодой пресс-атташе посольства ФРГ в СССР Эберхард Хайкен увидел свое имя. Газета сообщала, что немецкий дипломат — разведчик, укрывшийся за дипломатической неприкосновенностью.
Но Эберхард Хайкен не работал на западногерманскую разведку! И в КГБ об этом знали: ни одно посольство не в состоянии сохранить в секрете, кто настоящий дипломат, а кто замаскированный шпион. Хайкен был принесен в жертву шпионско-дипломатической игре между Москвой и Бонном.
Западногерманское телевидение сняло фильм «Московские шпионы» о советских дипломатах. Посла ФРГ неофициально уведомили, что появление фильма на телеэкранах будет истолковано как враждебный акт. Предупредили, что будут последствия. Но министерство иностранных дел ФРГ не властно над телевидением. Фильм был показан.
Тогда пресс-атташе Хайкена объявили шпионом. Почему выбор пал именно на него? Почему не назвали шпионом реального сотрудника Федеральной разведывательной службы, работавшего в то время в Москве? Такова частая практика. Вопреки распространенному мнению, контрразведка не всегда обращается в МИД с просьбой выслать выявленного разведчика. Куда практичнее следить за ним, определять его методы работы, связи, пытаться с ним играть. Если уж принято решение устроить небольшой публичный скандал, то на роль жертвы подбирают человека, не имеющего отношения к разведке.
Эберхард Хайкен в любом случае должен был вернуться в Бонн, потому что истек срок его командировки. Хайкен хотел навсегда забыть о России, заняться чем-то другим. И все же заставил себя считать эту печальную историю несчастным случаем на производстве. Хайкен провел четыре года в немецком посольстве в Вашингтоне. И все-таки вернулся к российским делам. В 1989 году он вновь приехал работать в Москву. Его назначили полномочным министром немецкого посольства — это второй после посла человек. Визу ему дали сразу. О той истории никто и никогда не заикался. Впрочем, извиниться тоже желающих не нашлось.
Как отражение непримиримого противостояния в 1970-е годы возник «микроволновый скандал». Американские дипломаты в Москве жаловались на то, что советские спецслужбы облучают посольство. Считали, что контрразведка КГБ то ли активировала оставленные в здании посольства радиопередающие устройства, то ли пыталась по вибрации оконных стекол определить, о чем говорят дипломаты…
«То, что советские власти, — вспоминала Ребекка Мэтлок, жена одного из американских послов, — бомбардировали микроволнами посольство США в течение нескольких лет, повергло американцев в смятение и страх. Выясняли, сколько американцев, работавших в посольстве в Москве, умерли от рака.
Государственный департамент провел полную диспансеризацию всех, кто работал или жил в Москве, и утверждал, что заболеваемость раком среди них не превышает среднего уровня».
Американские дипломаты считали, что облучение прекратилось после того, как случился пожар в здании через улицу, откуда шло облучение. Много лет спустя полковник Юрий Емельянович Горбачев рассказал в «Военно-историческом журнале» (издание Министерства обороны), что 9-й отдел Главного оперативного управления Генштаба (борьба с радиоэлектронными средствами противника) получил приказ блокировать средства технической разведки, антенны которых находились на крыше американского посольства на Новинском бульваре.
На другой стороне бульвара в квартире разместили несколько самолетных станций установки радиопомех. Когда посол США пожаловался в советский МИД на сильное излучение, ему ответили, что на Новинском бульваре работает научная лаборатория. Тогдашний посол Уолтер Дж. Стессел умер от лейкемии, рака крови.
22 августа 1986 года в Нью-Йорке арестовали советского разведчика Геннадия Захарова, который работал под прикрытием сотрудника секретариата ООН. В ответ председатель КГБ Чебриков санкционировал задержание в Москве американского корреспондента Николаса Данилоффа.
Его прапрадед-подпоручик был декабристом, дед-генерал служил в русской армии в Первую мировую войну, отец-поручик покинул родину после Октября 1917 года. Данилофф относился к России с глубочайшим и искренним интересом, пытался проследить историю своих предков. Он не работал на американскую разведку. Но КГБ убедил Горбачева, что журналиста надо арестовать, поскольку такова обычная практика — око за око. Советские контрразведчики не верили, что американские редакторы перестали предоставлять «крышу» разведчикам. Не верили потому, что большая часть советских корреспондентов за границей были сотрудниками КГБ и ГРУ.
После ареста американского журналиста разразился скандал. Судьбой Николаса Данилоффа занялся сам президент Рональд Рейган. 3 сентября он записал в дневнике:
«Советы обвиняют его в шпионаже. Это, естественно, вранье. Они уже в четвертый раз это делают. Всякий раз, когда мы арестовываем агента КГБ. Прежде они брали бизнесменов. Потом пытаются устроить обмен заключенными».
Президент обратился с личным посланием к новому генеральному секретарю. Безуспешно. 7 сентября Рейган пометил в дневнике:
«Ответ Горбачева на мое письмо был заносчивым. Он отверг мое заявление о том, что Данилофф не шпион. Я чертовски взбешен. Все это мы уже видели. Мы арестовываем шпиона, Советы хватают любого американца, придумывают обвинение и требуют обмена заключенными».