Только убедившись в том, что встреча организована не под выборы, Роман Злотников немного успокоился (ключевое слово — «немного». - А. К.) и предложил «перестать раздавать всем сестрам по серьгам».
— Я пока ничего не раздаю, — сказал премьер.
Но писатель имел в виду, что правительство раздает деньги отдельно театрам, отдельно — кинематографу, отдельно — еще кому-то. Он требовал «не поддерживать разрушающиеся театральные здания», а «выстроить систему и работать в рамках этой системы».
— Так в чем ваш вопрос-то? — участливо спросил его премьер.
— Например, армия! — воскликнул писатель-фантаст. — Это же тренировочный лагерь! Через нее полстраны проходит! При всем уважении к женщинам… Так вот там пусть и читают! (До этого он, кстати, рассказал, как одну его книжку солдаты дочитали до черноты. — А. К.) Пусть тырят из библиотек!
— Так в чем вопрос-то? — снова спросил премьер.
— Разрешить тырить из библиотек, — разъяснил кто-то за столом.
— Насчет того, что не надо всем сестрам по серьгам, — это сложный процесс… — попробовал все же ответить господин Путин.
— Надо, чтобы работала система! — снова разволновался Роман Злотников.
— А как? — спросил премьер.
— Так оно само не случится!!! — вскричал писатель.
— Когда писатель говорит: «Поуправляйте нами получше!..» Ну подумайте, что вы говорите!.. — все-таки завершил диалог глухонемого с автоответчиком господин Веллер.
Премьер после этого приступил к ответам на вопросы трагического российского бытия и тем более сознания. Так, он напомнил, что страна еще недавно стояла «на пороге югославизации».
— А сейчас, — добавил он, — мы должны думать об интеллектуально-нравственном сопровождении (проекта «Россия». - А. К.).
В этом практическую помощь могут оказать, по его мнению, такие «квазигосударственные спонсоры, как банк ВТБ».
Писатель Сергей Минаев призвал премьера и других квазичиновников чаще рассказывать людям о том, что они читают.
— Люди воспринимают это как руководство к действию! — пояснил он.
— Я читаю роман Злотникова «Империя»! — отозвался господин Путин, взяв в руки один из томов, которые фантаст почти насильно вручил премьеру.
Вот они уже и сгодились.
Дарья Донцова, как уже известно, слишком близко к сердцу приняла высказанное премьером определение того, что делает она и ее коллеги по цеху, как «легкое чтиво».
— Фиг бы с нами, — пояснила она. — Но ведь за нами — наши читатели!..
И она вскользь обрисовала господину Путину тиражи своих книг.
Шантаж удался: премьер извинился за выражение, оговорившись, что имел в виду «легкое чтиво» в значении творчества Александра Дюма.
После этого Дарья Донцова предложила премьеру в целях популяризации книгоиздания появиться на открытии книжного магазина.
Премьер пояснил, что производители молока призывают, чтобы его почаще показывали со стаканом (молока) в руке.
— А производители мясной продукции — чтоб я почаще ел отечественное мясо, — вздохнул он. — А на самом деле надо думать об экономике этого дела. Электронная книга стоит 70 рублей, а бумажная — 300–400…
Гендиректор издательства «Эксмо» Олег Новиков наконец предложил:
— Не надо нам помогать! Только не мешайте!
— Хорошо! — согласился премьер.
А Татьяна Устинова высказалась «за свободу творчества с чистой совестью».
Премьера эта идея тоже устроила.
— Конечно! — обрадованно сказала Татьяна Устинова. — А мы ж и есть совесть! Мы ж писатели!..
«…блин!» — так хотелось добавить.
— Надо сделать русский язык более модным! — продолжил преподаватель Андрей Рослый. — А то показывают в интернете, как волонтеры подходят к людям на улице и спрашивают, почему Булгаков застрелил Лермонтова из автомата. И люди серьезно отвечают!
— Почему застрелил? — задумался и Владимир Путин. — Потому что автомат быстрее стреляет! Особенно чем пистолет XIX века…
— Вот и вы ответили… — вздохнул Андрей Рослый.
Владимир Путин открывал форум Общероссийского народного фронта, посвященный проблемам образования. В зале новой Библиотеки имени Лермонтова было огромное количество людей: учителей, доверенных лиц президента, членов ОНФ с мест. Президент поделился с ними впечатлениями о посещении Тархан и непосредственно о Михаиле Лермонтове:
— Это был сложный человек, но это был гений. И это был наш гений!
Зал взорвался такими бешеными аплодисментами, как будто до сих пор полной уверенности в этом не было.
На встрече Всероссийского литературного собрания писатель Сергей Шаргунов горячо говорил о несправедливости наказания участников демонстрации на Болотной. Владимир Путин не в первый раз уже объяснял, что сидят они по делу, ибо притронулись к полицейским.
— Мне как потомку каторжника можно сказать? — неожиданно вступил в разговор Дмитрий Андреевич Достоевский из кресла в президиуме.
Федор Достоевский, по его словам, в свое время осознал, что «по праву получил четыре года».
— И в конце концов мы получили человека, во много раз возросшего! — воскликнул Достоевский. — После тюрьмы он становится гением!.. Вы не смейтесь!.. И ежели люди, пройдя через это (тюрьму. — А. К.), придут к этому (к гениальности. — А. К.), — это хорошо!
Зал шумел, разделившись на две части. Она аплодировала, другая гудела.
— Да хотите, я как есть скажу?! Они пиарятся там в тюрьмах!
Кто-то онемел. А сказала Наталья Солженицына:
— Я вам возразила бы… Я в какой-то момент очень радовалась, что наша пенитенциарная система стала свободней и лучше… Но недавно убедилась, что система стала даже более людоедской! Управление отдали начальникам колоний, они превратили людей в рабов…
— Достоевскому на каторге было гораздо хуже, — возразил ей, в свою очередь, Достоевский. — Два раза в год расковывались кандалы… Вы представляете себе, что это такое?!
Глядя на сцену, где сидели все эти люди, легко верилось в то, что слышалось оттуда. Потому что только мрачное воображение беспощадного художника могло создать такой достоверный и такой абсурдный диалог в этом спектакле.
В то, что это может происходить не на сцене, а в жизни, не верилось никак. Достоевский против Солженицыной. Человек, становящийся гением в кандалах, и, можно сказать, уникальная возможность стать таким же гением. Не совсем таким же, потому что у нас сейчас в кандалы не куют, но все же мало не покажется…
Владимир Путин говорил о литературе как о миссии и о ненормативной лексике в ней как о том, чего нельзя исключить:
— Правда, говорят, что для того, чтобы добавить выразительности, нужно еще использовать и неформальную лексику. Толстому не нужно было добавлять лексику такую, — пожал он плечами. — Чехову — тоже не нужно, Бунину не нужно было. Но вам виднее, литераторам. Может быть, чтобы вам быть ближе к народу, и можно допустить, только, по-моему, не в рамках закона, не надо в закон вписывать.
И я не понял: что, опять все можно?!
То есть закон, ограничивающий или разрешающий мат, просто не нужен.
И в самом деле не нужен.
Речь президента Путина на открытии памятника Расулу Гамзатову была полна безграничного уважения к Расулу Гамзатову и выглядела так, словно ее написал сам Расул Гамзатов. «В его имени, — говорил президент, — и звон сабли, и мудрость стихов! В его стихах — великие традиции предков, сила и величие гор, равнин, трагическая и великая история Кавказа!»
Владимир Путин едет в Ясную Поляну, его ждет чаепитие с авторами программы развития Тульской области. Зачем все это? Поддержать врио губернатора Алексея Дюмина на выборах? Так за него и так проголосуют. Видимо, самому интересно…
В Ясной Поляне Владимира Путина встречает директор музея-усадьбы Екатерина Толстая, праправнучка. Она ведет его по знаменитой аллее, а на обочине стоит экскурсия, и девушка-экскурсовод, пытаясь не замечать, что мимо идет президент, начинает объяснять: «Дубы и липы — это те дубы и липы, которые появились здесь уже при нем…»
Екатерина Толстая рассказывает про Льва Николаевича; каким он был. Как старался хозяйничать, растил цикорий, жарил его, чтобы потом продавать, но все время пережаривал… И что свиней тоже пытался разводить, «но свиньи умирали все у него…».
— Но он пытался… — вздыхает Екатерина Толстая.
— Так на что же жил? — спрашивает президент.
— Доход приносило в конце концов литературное творчество…
— И хватало? — то ли с сомнением, то ли с сочувствием переспрашивает президент.
— Нет… — признается она. — И тогда уже продавали лес…
Они заходят в дом, здесь еще только врио губернатора и полпред Александр Беглов и больше вообще никого, здесь очень мало места.
Екатерина Толстая рассказывает, как Лев Николаевич любил сидеть вот в этом вольтеровском кресле, а потом пили чай, и во главе стола сидела Софья Андреевна, и играли в шахматы…
И как Третьяков заказал Крамскому портрет, и как вышло так, что тот написал сразу два…
— Это очень известный портрет, — замечает Владимир Путин.
— Глаза невероятные! — радуется Екатерина Толстая. — Удивительный взгляд!
— И мощный, — подтверждает президент.
— Хотя сам Лев Николаевич этот портрет не любил…
— Да?… — с недоверием переспрашивает господин Путин.
Если ему самому понравился, то вряд ли он Льву Толстому мог не понравиться, хороший ведь портрет-то…
— Я так иногда анализирую… — говорит Толстая. — Думаю… У Льва Николаевича была великая потребность в чем-то… в любви, наверное… А вы знаете, что две его тетушки стали его опекуншами?…
И она рассказывает, как это произошло. И как Мария Николаевна стала ему матерью, но не захотела стать женой его отцу…
— Но почему? — Владимир Путин не согласен, он не понимает, почему эта женщина так повела себя.