Пророческая миссия закончилась, настает день прощания. Пророк сообщил крымчанам Слово Божье, благословил пушки на кораблях, пришвартованных в Севастополе, собрал свой багаж – сумку, схожую с мешками иммигрантов, что садятся в отправляющиеся из Ливии лодки, чтоб отплыть в Италию.
Я провожу его в аэропорт. Долгое объятие. Он слегка удаляется немного однобоко, проседая со стороны плечевого мешка. Думаю, что если бы Иисус снова возвратился на Землю, то у него было бы лицо итальянского врача: некрупное, с каштановой бородкой и кротким взглядом, который заставляет вас беспокоиться, если он смотри вам прямо в глаза. Говорит скороговоркой и взрывно, наполняя слушателя, как реку в половодье. Я пытался следить за его мыслью, пока он говорил, даже делал заметки. Но ничего не поделать: в то время, пока я записывал, на меня высыпалась тонны мыслей и притчей, которые терялись, поскольку я не поспевал их регистрировать. Но одну я все же записал, вот она: «Когда пророк вооружен – на самом деле он беспомощен, в то время, как безоружный пророк побеждает».
Человек склонен думать, что быть гласом Бога на земле – это легкая ответственность. На самом деле это не так. Прочитайте Библию и поймете все тягости жизни, которую должен вести пророк. Я с жадностью прочитал заметки, в которых Лиссони рассказывает о своем тюремном заключении в Сирии: это шедевр, не в смысле литературы, а в смысле свидетельства, отчета.
Жизнь пророка незавидна, он должен нести на своих плечах крест откровения, тяжелый как гора, он должен совершать действия, которые другим кажутся непостижимыми и противоречивыми, подобно этому: благословению им русских ракет и снарядов.
Громкоговоритель объявляет перелет в Москву, я остаюсь здесь, потому что хочу еще попутешествовать.
Посмотрите в лицо Кличко, его отцу и детям. Достаточно взгляда, чтобы понять, что если вы наступите им на ногу, разверзнется ад. И это именно то, что произошло в Киеве в феврале 2014 года. Отец двух братьев, генерал авиации Владимир Кличко умер в 2011 от рака, возможно, полученного в Чернобыле, куда он по зову службы немедленно отправился с сослуживцами среди сотен других советских людей, ринувшихся туда, чтоб погасить ядерный апокалипсис. Он дал жизнь своим детям под небом Средней Азии, где проходил службу. После многих переездов по гарнизонам, разбросанным по разных регионах страны, семья прибыла в Киев, на родину родителей отца.
Старший из его детей, Виталий Кличко, бывший чемпион в супертяжелом весе, после восстания 2014 года был выбран мэром Киева. Младший брат, дважды чемпион в супертяжелом весе, заработал свои лавры на мировом ринге. Эти несколько строк из их биографий имеют непосредственное отношение и к открытой ране на старом теле Европы, к баррикадам в Киеве. Это шрам, который не закроется, и украинцы первыми, при поддержке России, Европы и США должны сделать все, чтобы перевернуть страницу, чтобы достичь реального примирения.
Я хочу процитировать несколько строк, написанных теми, кто уже в начале девятнадцатого века лучше других умел смотреть в сердца людей, народа, который живет в Киеве, и его брата из Санкт-Петербурга, – две реальности, в которых жил автор, о которых мы говорим. «Здесь присутствовало множество экспертов и опытных воителей, которые питали благородную убежденность в том, что неважно, за что они сражались, пока они сражались, потому что благородному человеку недостойно ни разу ни за что не сражаться», – написал в «Тарасе Бульбе» Николай Гоголь. Сама жизнь Гоголя (который никогда не считал себя неким мифическим украинцем) в Полтавском районе, что ныне в нескольких часах езды автомобилем от Киева, который жил и в Санкт-Петербурге, и в Москве, и в Риме, была дугой, которая связывала его родной край крупнейшим литературным языком мира – русским языком. Или тот же Михаил Булгаков, родившийся на территории нынешней Украины, как и Гоголь, пишет свои шедевры на русском языке. Как и многие другие, не разделявшие народы: русских и малороссов (именуемых ныне украинцами).
Или вот еще пример. Один из величайших мастеров современной кинематографии – режиссер Владимир Бортко из Украины создавал свои шедевры, как, например, «Афганский излом», на русском, и его герои – русские, украинцы, да просто советские, кто не озирался на то, откуда он родом, для кого дружба, честь и патриотизм были превыше всего…
Нам, иностранцам, это кажется странным, такой конгломерат творческих личностей, воплощавших свои идеи независимо от национальностей…
Наверное, баррикады в Киеве можно было бы понять в 1991 году или вскоре после того, но восстание вспыхнуло в 2014-м, с прологом в виде «оранжевой революции». Это были годы, когда Россия и Европа еще могли вмешаться и предупредить подобное развитие событий. Следует помнить, что европейские страны, в которых живут самые большие украинские общины, – это Германия, Италия и Польша. Говорить о том, что в России есть украинские общины – нелепо, потому что за столетия кровные отношения между русскими и украинцами настолько переплелись, что их зачастую нельзя отличить, как вы можете видеть в следующей истории.
Когда Диегуито ругался, то начинал как извозчик, а заканчивал, как поэт. Ругался он редко, пару раз в год, но когда на него нападала эта бесовская блажь, то он останавливался только после того, когда исчерпывался весь запас эпитетов, адресованных Жителям Небес.
Он не был тосканцем, как вы могли бы представить, а происходил из области Апулия, из поселка Альтамура на юге Италии, где, по его мнению, народ жил в домах, украшенных мрамором, когда в Баварии дома все еще стояли на сваях.
Я называл его Диегуито, потому что он входил в часть команды иностранных журналистов в Москве, небольшой такой футбольной команды, которая проводила свой турнир против российских журналистов, дипломатов и полицейских. В общем, это было на уровне любительских матчей, но Диегуито обладал опытом и точным победным ударом в ворота. Поэтому он был любимцем иностранной прессы, аккредитованной в Москве, которая тоже играла в команде с зарубежными дипломатами, начиная с партий в теннис и заканчивая футболом, при этом с различным успехом – проигрывая или выигрывая, но поддавалась, когда играла против работников министерства внутренних дел.
Он работал с утра до позднего вечера в Москве в дни неудавшегося переворота 1991-го. В обычное время он добирался до службы за час и возвращался домой через час после окончания рабочего дня. Он не был боссом, но для всех дела обстояли так, как если бы он им был. Потому что его непосредственный начальник дал ему полный карт-бланш, поскольку босс должен был ходить на приемы, на встречи с послами и гендиректорами российских газет, а также в банк, чтобы снимать деньги для выплат зарплат местным сотрудникам.
Диегуито бегло говорил по-русски, как и писал: он был единственным иностранным журналистом среди всех, аккредитованных в Москве корреспондентов, которым не нужен был переводчик.
В тот период переводчиков у нас было пять, включая Оксану, которая через некоторое время покинула нас, перейдя работать на другую фирму. У Оксаны были светлые, почти белесые волосы, подстриженные под каре. Челка красиво ниспадала, подчеркивая милый овал лица, от чего девушка казалась сошедшей словно бы с одной из картин Боттичелли. Над высокими скулами сияли большие и яркие глаза изумрудно-зеленого цвета. Несмотря на недавние роды (она была молодой мамой) ее фигура поражала своим изяществом, я бы поэтично сравнил ее с молодой березой в период весеннего распускания. Казалось, ее юная красота озаряла все вокруг. И, как и все действительно красивые от природы люди, она не придавала значения своей внешности, о чем свидетельствовал минимальный макияж на ее личике.
Имя Оксана ей было дано отцом, выходцем с Украины, чьи родители переехали в Москву еще во времена Сталина. Некогда они проживали в Дубно – городке недалеко от Киева, который сейчас, когда я пишу эту книгу, кажется мне зеркальным отражением итальянского Альтамура.
Оксана была христианкой, пылкой верующей, прямо таки фанатичной. Когда Диегуито выходил из себя по какой-либо причине, которая мне казалось банальной, то начинал со своего обычного ора, кляня в конце длинного монолога всех небесных святых. В течение его речи Оксана приседала на корточки за своим столом, чтобы спрятаться, и быстро-быстро крестилась, бормотала молитвы, которые должны были (как ей казалось) защитить ее и низвергнуть на землю Диегуито за кощунственные богохульства против небес.
Ураган ругательств в тот раз был спровоцирован фактом, что двое переводчиков на смене не поменяли рулон печатной бумаги в принтере, на который приходили новости ТАСС. Обеспокоенный тем фактом, что вот уже два часа ему не приходил материал – рассылки на русском – он пошел в специальную комнатку компании и заметил немоту аппарата, потому что закончилась бумага. Взяв новый рулон, он начал вставлять его, поминая Божью матерь так, что его слышали наверное даже на улице. Замершая, словно окаменев, Оксана яростно наносила тройные кресты и молилась, чтобы буря закончилась как можно скорее.
О религиозности Оксаны знали все, она даже в качестве закладки в своей рабочей тетради держала образок со святыми. Наверное для нее католики со дня своего крещения становились еретиками, предназначенными для ада. А если католик еще и грешил и богохульствовал, то конечно же, гореть ему на вечном огне.
Как-то однажды по дороге я случайно купил небольшую иконку для путешествующих, и с гордостью продемонстрировал ее коллегам. Неожиданно Оксана шепотом сказала: «Мне нужно поговорить с тобой». По ее тону я понял, что это должно быть секретно, и во время небольшого перерыва спросил: «Что такое?» И когда Диегуито ушел, она сказала мне, что моя икона осквернена грехом, передаваемым ей от торговцев, поэтому она сама превратилась в генератор греха и поэтому нужно благословить ее.
Я поддался на уговор, мы пошли в церковь, которая на тот момент все еще была не отреставрирована (всего несколько лет назад здесь парковали автомобили), чтоб «очистить» икону и таким образом вернуть ей изначальное состояние защиты для того, кто ее носит. Волонтеры – среди которых и Оксана – превращали бывший гараж в религиозное здание.