Хотя на смену белым ночам уже пришел привычный распорядок суток, в полночь 21 августа 1973 года небосвод над северной столицей еще был озарен бледным словно бы дневным светом. В то утро появился на свет тогда еще никому не известный, а на сегодняшний день – навсегда оставшийся в истории бокса экс-чемпион мира среди супертяжеловесов, единственный в своей весовой категории обладающий двухметровым ростом.
В то время город еще носил имя Ленина, а параметры новорожденного вполне укладывались в среднюю норму (вес три килограмма, рост пятьдесят два сантиметра). Никто и не подозревал, что родилась будущая знаменитость, Невский богатырь.
В некотором смысле, появление фигуры Валуева символизирует определенный период истории его родного города. Именно к началу семядесятых ущерб, нанесенный городу на Неве варварскими действиями немецких нацистов, стал практически незаметен, время зарубцевало раны. Ни один город мира не перенес столько лишений, сколько пришлось на долю Санкт-Петербурга в ходе Второй мировой войны (1941–1945). Национальная трагедия, связанная с блокадой Ленинграда (1941–1943) не имеет прецедентов. Из 3,5 миллионов жителей семнадцать тысяч погибло в результате бомбардировок, 632 тысячи жизней унес голод. В семьях, не успевших эвакуироваться из города до его окружения противником и перенесших 900 дней блокады, из каждых трех человек выживали двое. Чтобы восстановить разрушенные дома, производства и вернуть былую численность населения, потребовалось около тридцати лет.
Николай Валуев, символ колоссальных физических возможностей, лишний раз нам напоминает о том, что тенденция к продолжению жизни необратима, несмотря на возможные на пути несчастья и катастрофы, лучшим примером чему – возрождение Санкт-Петербурга после неудавшейся попытки стереть город с лица земли.
Как уже было сказано, будущий чемпион Коля родился в конце августа, когда, по мнению астрологов, солнце «у себя дома» и особенно благосклонно к появившимся на свет в этот период. В те дни солнечный зной стоял над улицами Ленинграда, и только Нева, протекающая недалеко от дома Валуевых, была единственным источником прохлады. Мать нередко отправлялась гулять с маленьким Колей в Малоохтинский парк, где привычные к прохожим белки то и дело перебегали тропинки, не прекращая щелкать сорванные с кустов орешки.
Теперь переместимся в Рим, в рабочий квартал Сан-Лоренцо, и узнаем, что происходило 21 августа 1973 года на Виа Таурини, где помещалась редакция газеты «Паэзе Сера». Тогда Каллисто Козулич, газетный кинокритик, только что вернулся из Москвы, где принимал участие в просмотре лучших фильмов, находившихся в прокате в СССР в начале 70-х, и поместил в газете обширный обзор, посвященный советской кинематографии того периода. Начиная с фильмов Сергея Эйзенштейна и Дзиги Вертова (настоящее имя Денис Кауфман), режиссеров-пионеров своего времени, советская школа всегда занимала достойное место в кинематографическом мире. С другой стороны, бюрократическая цензура в сфере искусства преследовала даже именитых мастеров за их нежелание подчинять свое творчество политической идеологии. В те годы в Москве жил и работал Андрей Тарковский, вскоре покинувший Советский Союз и нашедший убежище в Италии. В Тбилиси можно было встретить Сергея Параджанова, также внесшего свой весомый вклад в мировое кинематографическое искусство. Одаренный режиссер, он в результате бюрократических репрессий за создание своего кинопоэтического направления, оказался в лагере для заключенных. Все его работы подвергались жесткой цензуре, включая известный фильм «Саят-Нова» (1968), кинопритчу об армянском поэте. Вполне очевидно, что Козулич был наслышан о работе грузинского режиссера в советских диссидентских кругах, к которым прислушивалась его газета. Критик надеялся увидеть в Москве нашумевший фильм среди других работ, тщательно отобранных организаторами кинофестиваля, но его ждало разочарование.
В своем обзоре для «Паэзе Сера» итальянский журналист не может оставить незамеченным факт отсутствия на кинопросмотре фильма Параджанова. В частности, он пишет: «…Бесполезно искать среди названий фильмов, представленных на просмотр, такие как «Саят-Нова» Сергея Параджанова, – эти прекрасные работы, высоко оцененные западными критиками, – советские руководители искусства считают трудными для восприятия и не представляющими интерес для широкой публики…»
Спустя несколько лет Энрико Берлингуэр, будущий генеральный секретарь коммунистической партии Италии, скажет на конференции в Москве, перед сотней представителей руководства коммунистических партий со всего мира, что в основе социализма всегда лежит принцип демократии. Исходя из этого, мы имеем все основания полагать, что «Паэзе Сера», объединяющая под своей эгидой таких личностей, как Клаудио Фракасси, Джанни Родари и Пьетро Мондини, можно считать одним из камней в фундаменте перестройки. В конце концов, сам Михаил Горбачев, присутствовавший на похоронах Энрико Берлингуэра, признал важную роль итальянских коммунистов в процессе перестройки.
Вот перед вами – климат культурной жизни в советской России, к моменту появления на свет Николая Валуева.
История 14. Когда пробитое колесо объединяет…
Стемнело. Кавказ погрузился в тревожную беззвездную ночь. В темноте кабины грузовика время от времени приборная доска, единственный источник света, позволяла иностранцу угадать контуры фигуры Гомера, сидевшего за рулем. Хорошо присмотревшись, особенно, когда в окно падал свет уличных фонарей, можно было различить черты его красивого лица истинного южанина.
На каждом повороте иностранец обрывал разговор с водителем, но не из-за осторожности, а оттого, что был буквально зачарован диалогом, происходящим в такие моменты между Гомером и двигателем его машины. На каждом подъеме поражала синхронность его действий: левая нога отжимает сцепление, правая рука, не отпуская рычага, переводит его с «четвертой» – через «нейтралку» – на низкую передачу, носок ноги отпускает сцепление, двигатель повышает голос, но продолжает послушно тащить машину в гору. Такой же маневр Гомер повторяет при спуске. Огромный грузовик миссии ООН, доверху загруженный продуктами питания, без остановок и без резких ускорений продвигается по горной дороге.
Это был «КамАЗ-55102» с дизельным восьмицилиндровым двигателем, по четыре цилиндра с каждой стороны. Для водителя Гомера этот стальной бизон, по его словам, олицетворял то, чем был для него Советский Союз: конец войны, мир и согласие между нациями, достаток продовольствия. «Посмотрите, – с жаром убеждал Гомер, как бы желая завербовать иностранца в ряды тбилисских ленинцев, – подвеска грузовика сделана в Татарстане, покрышки белорусские, из Минска, а минеральное масло из сибирской Тюмени». Все действительно изготовлено руками советских рабочих, граждане СССР не нуждались в помощи американцев.
Свет фар выхватывает местность метров на пятьдесят, все остальное – пропасть кромешной тьмы. Четыре грузовых фуры направлялись в зону военных действий, – туда, где убивали друг друга братья по происхождению, но разные по вере: христиане грузины и мусульмане абхазцы.
Иностранца не очень интересовали банальные рассуждения Гомера о всеобщем согласии в недавнее советское время, его больше занимало общение водителя со своим грузовиком. Метров за десять до поворота – легкое торможение – нога выжимает сцепление – переход со скорости на холостой ход; правой ногой Гомер прибавляет газ; молниеносное переключение на третью передачу; снова газ. Поворот позади. Все происходит в доли секунды. Грузовик слушается Гомера как шелковый, как будто сам водитель находится внутри двигателя и лично следит за слаженной, без перегрузок, работой сложного механизма цилиндров: поршней, клапанов, прокладок.
Четыре грузовика, заполненные рисом, мукой и другими продуктами, одеялами и предметами первой необходимости, в рамках соглашения с Международной продовольственной программой, были направлены ООН в помощь беженцам из районов вооруженных столкновений между мусульманами и христианами в Абхазии в 1992 году, – на два года раньше аналогичной ситуации в ходе войны в Чечне, в 1994-м. К тому времени число убитых в Абхазии достигало трех тысяч, сотни тысяч беженцев скопились в Зугдиди, городе в нескольких километрах от зоны военных действий. Именно туда направлялась автоколонна.
За грузовиком следовал белый фургон с иностранными журналистами, которые решили присоединиться к машинам ООН. Иностранец предпочел фургону со своими соотечественниками кабину грузовика, поскольку – по его словам – оттуда был лучше обзор. Иностранец встретился с Гомером в семь часов утра, на проспекте Руставели, в Тбилиси. Его трудно было не узнать: высокорослый, он был на целую голову выше окружавших его людей. Он носил носил майку бело-голубой расцветки, отличительный атрибут всех грузинских водителей-дальнобойщиков. В открытой безрукавке, обнажавшей прекрасно развитую мускулатуру, он напоминал боксера среднего веса, ожидавшего в углу ринга начала поединка.
– Найдется для меня местечко в кабине?
– Конечно, найдется.
– Тогда в дорогу.
За двести километров пути журналист и Гомер переговорили обо всем, даже о грибах. Надо сказать, что у грузинского Кавказа много общего с горным плато Сила в Калабрии, а журналист родом из тех краев и не понаслышке был знаком с буковыми и каштановыми лесами, что спускаются от Таверны к Серсале.
Была уже глубокая ночь, когда Гомер неожиданно остановил грузовик.
– В чем дело?
– Мне дали знак остановиться.
Потом, помолчав, добавил:
– Именно здесь, десять дней назад, бандиты разграбили эшелон Красного Креста с гуманитарной помощью.
Они вышли из машины и направились к остальным, стоявшим поодаль. Вокруг третьего в автоколонне грузовика столпились люди: водители, грузчики, журналисты.
– Что случилось?
– У меня пробито колесо. Раньше завтрашнего утра поменять не удастся. Придется ждать до рассвета.