И тут зазвонил телефон.
— Да, господин президент, алло, слушаю, — поднял трубку Владимир Путин.
Было в этом что-то невыносимо бытовое, до неестественности. Почему-то даже смешно стало.
— Отлично, все очень хорошо… — говорил Владимир Путин.
Паузы между каждым междометием были многозначительными… Для всего требовался перевод туда-сюда.
— Я звоню вам, — рассказывал Владимир Путин, — с трубоукладчика! С Черного моря!
Владимир Путин, казалось, сам был поражен тем, что говорит. И главное, не скрывал или, вернее, не мог скрыть гордости собою.
Независимый наблюдатель сказал бы: «Ну как дети!» Но таких тут не было.
— Это огромное судно! — поделился Владимир Путин своим первым и самым важным наблюдением. — Четыреста метров! Несколько дней назад приступило к работам на воде! Я нахожусь тут, чтобы принять участие в начале работ на глубинном участке «Турецкого потока»!
Тут ведь Реджеп Эрдоган должен был понять, что Владимир Путин способен зайти гораздо дальше, чем можно было бы себе даже представить. Как он собирался принять участие в начале работ на глубинном участке? Опуститься на эту глубину, как он привык чуть что опускаться в Черное море, только оказавшись тут, то с аквалангом за амфорами, то к затонувшему фрегату на батискафе… Да все что хотите могло тут произойти — и никто, без сомнения, ни секунды не удивился или, по крайней мере, не подал бы виду…
Но у господина Путина, конечно, не было сегодня на самом деле таких амбиций.
— У нас с Турцией развиваются проекты так, как не развиваются со многими другими партнерами, — с упреком многим другим партнерам сказал Владимир Путин. — Там, где с другими у нас уходят годы на согласование различных административных согласований… в Турции это делается в течение нескольких месяцев (и цена таких скоростей — один сбитый самолет и одно покаянное письмо. — А. К.). Это и результат вашей личной поддержки! Только осенью мы подписали межправительственное соглашение о начале строительства «Турецкого потока», и вот…
Тут Владимир Путин замолчал, и, как выяснилось, надолго. Он теперь только слушал. Пауза затянулась минут на пять-шесть. Говорил Реджеп Эрдоган. И видно, что-то такое, что надо было слушать буквально не дыша.
— Нам предстоит согласовать еще несколько вещей, — наконец произнес Владимир Путин. — Точку входа, проход по территории Турции, вопросы экологической безопасности…
Тут можно было ведь и не поверить своим ушам. То есть они начинали укладку труб по дну моря и до сих пор не понимали, куда этот трубопровод тянут! Да, так и было, получается.
В 2010 году я был на примерно таком же, только, конечно, поменьше, трубоукладчике, на Балтийском море, когда началось строительство «Северного потока». Владимир Путин почтил своим присутствием, и кого только не было! И вот у немцев тогда уж, во всяком случае, во всем была ослепительная ясность. Каждая деталь проекта была прописана так исчерпывающе, что казалась уже реализованной. Не то с Турцией.
Но некоторые вещи Владимир Путин, выяснилось, представляет себе все-таки более или менее отчетливо:
— В 2018 году будет готова первая линия (в Турцию. — А. К.), в конце 2019-го — вторая (в Южную и Юго-Восточную Европу. — А. К.)…
Ну хотя бы это им понятно.
Снова пауза.
— Понимаю ваше желание быть здесь, — кивнул господин Путин трубке. — Заверяю, что мы достойно представляем здесь и ваши интересы! Потому что наши интересы полностью совпадают!
В общем, стало понятно, что Реджепу Эрдогану делать тут нечего.
«Идите ко мне, бандерлоги!»Оппозиционное
— В условиях парламентской демократии правящая партия всегда ждет от оппозиции, что она будет вести себя спокойно и не будет раскачивать лодку, — говорил Владимир Путин, имея в виду, что парламентская демократия в стенах Госдумы такое же привычное дело, как процесс ожидания премьера на совещаниях в Белом доме. — Но это благие пожелания: оппозиция для того и существует, чтобы правящая партия крепче держала штурвал управления и могла доказывать обществу правильность путей, по которым развивается страна.
Российская оппозиция после этого должна, видимо, наконец осознать свою историческую миссию в современном мире и смириться с нею.
…Владимира Путина вернули к теме митинга на Болотной площади. Он рассказал, что думает про белые ленточки участников митинга. Ему сначала показалось, что это «борьба со СПИДом».
— Пардон, думал, контрацептивы повесили, — признался премьер. — Потом присмотрелся — нет, видимо, за здоровый образ жизни.
Одна версия вообще-то не исключает другой, если не иметь в виду третьей, которую одна расстроенная правозащитница изложила уполномоченному по правам ребенка в России Павлу Астахову: «Это ведь во всем мире символ борьбы с младенческой смертностью, против абортов (категорически противоречит первоначальной версии премьера. — А. К.), а также против самоубийства геев и подростков».
Остается, правда, еще одна версия: ленточка протестует против фальсификаций.
При этом господин Путин неожиданно признался, что «власть далеко не всегда себя правильно ведет». И он иезуитски похвалил оппозиционных лидеров, которые, по его информации, даже «платили денюжки небольшие студентам» за участие в митинге на Болотной площади:
— Ну и хорошо, им нужны!..
Фразой уходящего 2011 года я бы назвал обращение Владимира Путина к оппозиции.
— Идите ко мне, бандерлоги! — задушевно произнес Удав, поманив к себе обеими руками, а потом простодушно признался: — С детства люблю Киплинга.
Хорошо, что не Чуковского: тот и вовсе для детей, а не для подростков писал.
Ведущий прямой линии с Владимиром Путиным Эрнест Мацкявичюс рассказал, что на одной из фотографий последнего номера журнала «Власть» были нецензурные слова в адрес Владимира Путина, которые Эрнест Мацкявичюс не в силах произнести (после публикации этой фотографии был уволен главный редактор журнала «Власть» Максим Ковальский).
— Воспроизведите! — то ли разрешил, то ли попросил Владимир Путин, которому впервые за 40 минут прямой линии стало интересно.
Впрочем, премьер не стал мучить ведущего и сказал, что он, конечно, видел надпись на сфотографированном бюллетене.
— Она меня очень позабавила и даже порадовала! — объяснил Владимир Путин. — Такое отношение… Здесь нет ничего нового по отношению ко мне… Я очень много видел и слышал, когда проводилась операция на Северном Кавказе. Особенно наши западные партнеры старались. Каких только карикатур страшных не посмотрел! Но был и тогда уверен, что действую правильно… Фотография бюллетеня, кстати, была сделана в Лондоне. Мы знаем, кто в Лондоне собрался и почему они не возвращаются в Россию. И их пожелание послать меня связано с их желанием самим вернуться в Россию. А пока я тут сижу, им вернуться нельзя. Это я все правильно понимаю, поэтому я не в обиде и зла не держу.
Претензий к журналу «Власть» Владимир Путин не озвучил.
— У нас, по-моему, политических заключенных нет, слава богу, хотя все время говорят об этом, не называя фамилий. Хоть бы показали одного человека, который сидит по политическим соображениям. Не знаю. Там некоторых забирают на 15 суток, так они давно уже на свободе. Кто еще, я не знаю…
— Если бы человека уконопатили в тюрьму на 10–20 лет, если бы он сидел, как Нельсон Мандела, который боролся за свободу чернокожего населения… — не хотел останавливаться господин Путин. — У нас же нет таких!
У нас все белые. И пушистые.
Владимир Путин долго крепился, отвечая на вопрос полковника в запасе (но в строю) и бывшего пресс-секретаря министра обороны Виктора Баранца о требуемой реакции на предстоящие в связи с надвигающимися выборами акциями оппозиции. Премьер рассказывал, что оппозиция создает конкурентную среду в политике, что надо развивать конкуренцию в экономике… и что «главное правило заключается в том, что нужно уважать мнение меньшинства, но подчиняться выбору большинства. И меньшинство не имеет права навязывать большинству свою точку зрения».
А потом я вдруг увидел, что кандидат в президенты не хочет или не может сдерживаться.
— Более того, — сказал он, — конечно, у нас есть основания полагать, что наши оппоненты готовятся к этим мероприятиям… готовятся, к сожалению.
Он замялся. Нет, он не хотел говорить того, что хотел сказать. Но и молчать не было сил. И пусть он себя будет ругать за то, что сейчас скажет. Но он, я понимал, скажет. И все понимали. И главное, он понимал.
— Вот я скажу это публично, — добавил Владимир Путин, — и сейчас начнется критика, начнется… что давайте доказательства… в принципе мы их и предъявить можем… к тому, чтобы использовать какие-то механизмы, которые бы подтверждали, что выборы фальсифицируются. Сами будут вбрасывать, сами контролировать, а потом сами предъявлять! Мы это уже видим, мы это уже знаем!..
К этой теме он возвращался снова и снова. Она, похоже, его по-настоящему беспокоила.
— Я не хотел автоматом оставаться в этой власти. (Решил остаться пулеметом? Или гаубицей, которую изучал вместе с Дмитрием Медведевым на сборах в университете? — А. К.) Я знал, что будет такая полемика. Вы думаете, что я не представлял себе? Именно так и думал. Но для того чтобы работать дальше, нужно получить кредит доверия в новой обстановке. Без этого невозможно работать. И поэтому я рад, что такая у нас буря, это хорошо…
Но все-таки чувствовалась недоговоренность.
И премьер договорил. По его мнению, есть люди, которые хотят провокаций на митингах:
— …Хотят стычек и готовы даже сами принести кого-то в жертву и обвинить в этом власти. Я эту методику и тактику знаю, — заявил премьер. — Ее уже десять лет как пытаются применить прежде всего те, кто за границей сидит. Это точно. Даже ищут так называемую сакральную жертву из числа каких-нибудь заметных людей. Сами грохнут, извините, а потом будут власть обвинять! Там такой народ, на все способный!