То есть он просто хотел объяснить подоходчивей.
Вместо послесловия
Вообще не про Путина. В Астрахани от взрыва газа разнесло второй подъезд дома № 150 на улице Островского.
Панельный дом развалился, как карточный. Просто рухнул один подъезд. Когда мы приехали на Островского, 150, завалы еще не расчистили. Искали людей. Живых под завалами найти уже не надеялись.
Люди бродили вокруг дома в каком-то необъяснимом недоумении:
— Как же так, пришел с работы — и ни дома, ни документов, ни вещей, — сказал мне молодой парень. — Ни жены.
— Вы же живы, — ответил я ему.
— Тоже как-то странно, — сказал он. — Я вообще-то пораньше хотел домой вернуться.
Во дворе дома из завала только что достали двух продавщиц магазина, который был на первом этаже. В магазине в момент взрыва газа вроде было еще трое мужчин, но их не нашли.
Экскаватор разгребал бетонные плиты, одежду, книги, матрасы, шкафы и кухонную посуду…
— А что это за банда? — спросил мэр Астрахани Михаил Столяров, кивнув на группу молодых людей человек в сто за оградой детского сада.
— А это волонтеры из вузов, — объяснили ему. — Хотят помочь разбирать завалы.
— Да? — переспросил он. — А если по квартирам пойдут? Разогнать всех.
— А как вы думаете, — слышал я в кулуарах церемонии вручения Государственных премий в области литературы, науки и искусства, — есть у оппозиции хоть какие-нибудь шансы?
— Ну, только если раскол элит произойдет.
— А есть шанс, что он произойдет?
— Ну неужели вы думаете, что мы и правда с вами можем настолько поругаться?! — отвечал один чиновник другому.
— Вы должны сами портреты нести, а не яблоки есть на ходу! — выговаривал молодой отец двум своим примерно пятилетним дочерям на Ильинке, откуда пропускали по приглашениям на трибуны. — На войне люди сутками не ели!
— Пить хочется… — робко произнесла одна девочка.
Конечно, ведь яблок она уже наелась.
— И не пили! — отвечал безжалостный отец и портреты двух своих дедов нес сам, потому что для девочек это была, конечно, тяжелая ноша.
Дмитрий Медведев, сидевший по правую руку от Владимира Путина, предложил вывести на федеральный уровень проект «Наш двор» — а что еще остается после уже сделанного?
Он говорил что-то еще, а потом вдруг произнес:
— Даже в домино нужно резаться в комфортных условиях!
— О-о! — одобрительно зашумели телекорреспонденты рядом со мной. — Давно бы так!
Я понял: есть фраза для шести-, восьми- и даже девятичасовых новостей!
Родители полицейского Магомеда Нурбагандова получали в Кремле для сына звезду Героя России. Они уже говорили журналистам, о чем будут думать в ту минуту, когда примут ее из рук президента… И им удавалось сказать на эти необъяснимые вопросы что-то настолько доходчивое, что больше и вопросов-то не было. Когда лоб в лоб сталкиваешься с такой ясностью, сразу все понятно, и к тому же на сто шагов вперед…
Сейчас они сидели на диванчике и молчали друг с другом, все журналисты ушли. Я спросил Кумсият Абдурагимовну, когда она в последний раз была в Москве. Оказалось, в 1988 году. Она, врач-терапевт, приезжала на учебу. Она и сейчас работает завполиклиникой и каждый день практикует. Она рассказывала, что Москва совсем, вообще неузнаваема и что жалко, что приехала только сейчас, и что если бы еще не по такому поводу…
— Тяжело вам сейчас? — спросил я ее.
— Очень тяжело, — сказала она и даже чуть-чуть, слабо так улыбнулась. — Это такой мальчик был…
Я так хорошо знал такую улыбку. Конечно, она была на успокоительных. По-другому она не смогла бы, наверное, сделать и шагу. А так — могла, и даже улыбнуться могла, и говорить, и про Москву рассказывать.
Но думала она только про сына, и про его двоюродного брата, который тоже там был и которого тоже убили.
— Отец, — сказал мне потом сотрудник МВД, который сопровождает их в Москве, — еще держится, а мать — нет, ей совсем плохо…
— Вы будете мстить? — спросил я отца.
Он промолчал. Я повторил. Он ничего не ответил. Мне казалось это странным: он сидел прямо, смотрел на меня и внимательно слушал. Что же он не отвечал? Или это и был ответ?
— Вы его еще раз спросите, — посоветовал сотрудник МВД. — Он не слышит вас сейчас, по-моему…
И он положил руку на плечо Нурбаганду Нурбагандову. Тот вздрогнул и растерянно посмотрел на нас:
— Ох, извините!.. Задумался…
Я снова спросил, хотя вопрос звучал уже как-то нелепо.
— Некому мстить, — сказал отец. — Их убили уже. Отомстили.
— Их уничтожили, — подтвердила и мать.
Слова «убили» ей было мало.
— Государство принимает меры, — пожал он плечами. — Троих уже нет. Двое сидят. Это уже не мое дело.
Сидящим он мстить уже не хотел.
Лучше было не спрашивать ни о чем больше этих людей.
В welcome-зоне, то есть в фойе (если говорить так, чтобы быть понятным основным и подавляющим клиентам Сбербанка) праздничной конференции, посвященной 175-летию Сбербанка, общее внимание привлекал робот, который, говорят, способен был даже к самосовершенствованию. Сотрудник компании Promobot Александр Южаков рассказал, что робот может служить и терминалом для выдачи денег, и кейс-консьержем тоже. И вообще ответит на любой вопрос.
— Спросите у него что-нибудь! — подзуживал меня Александр Южаков. — Спросите!
— Можно мне кредит получить? — искренне поинтересовался я.
— На этот вопрос я отвечу позже, — покровительственно кивнул робот. — А пока расскажите, как вы поживаете!
Маленько смутившийся Александр Южаков уверял меня, что такого ответа в робота не закладывали. Значит, робот пришел к нему самостоятельно, в результате появившегося у него жизненного опыта. Возможно, он подсмотрел, как общаются в Сбербанке живые люди.
— Художники и власть… — вздохнул Александр Ширвиндт, начиная тост в честь Наины Ельциной, — это такая история…
Он решил, видимо, поговорить сейчас все-таки о себе и еще о некоторых людях:
— Нерон, мы помним, бог знает что себе позволял… а отношения Мольера и Людовика XIV!.. Пушкин и Александр I! Извините, что я блеснул интеллектуальностью… Сталин и Булгаков — вообще целая эпопея!
Было, конечно, интересно, а главное, понятно, на какую роль в новейшей истории претендует сам Александр Ширвиндт.
— Сейчас весь мир, разделенный на мужчин и женщин, борется за покорение этой планеты, — так же неожиданно перешел к делу Александр Ширвиндт. — Перед нами титаническая личность! У нее физиологическое обаяние!..
Мне было не очень понятно, к кому из двух сидящих рядом за столом людей обращается сейчас Александр Ширвиндт.
— И если феминизм победит, то я хотел бы, чтобы эти победительницы хоть отдаленно напоминали Наину!.. — все-таки верно закончил Александр Ширвиндт.
А если проиграет? Вот тогда и будет задействован, видимо, вариант «Б»…
Дав старт трубопроводу «Турецкий поток», Владимир Путин улетел с гигантского трубоукладчика Pioneering Spirit. Должны были улетать и мы. И тут ко мне с подносом, чуть не с серебряным, подошел владелец судна и глава компании Allseas Эдвард Хеерема, который все это время ни на секунду не отлучался от Владимира Путина. На подносе лежали пышные бургеры: с говядиной, ветчиной, рыбой, томатами. Бургеров было много, они лежали прямо грудой. Я машинально кивнул и только потом понял, что передо мной владелец судна. Он улыбался не то что приветливо. Нет, он улыбался счастливо.
Так он последовательно обошел всех десятерых журналистов, нескольких сотрудников ФСО, стоявших на палубе и ждущих уже подлетающего вертолета. «Не побрезгуйте!» — говорил весь его вид.
Ну это как если бы Алексей Миллер обнес нас бутербродами с колбасой и рыбой в здании «Газпрома» на Наметкина, 16.
В зал Константиновского дворца вошел Даниил Гранин: он шел сам, ему было нелегко, но он не хотел, наверное, чтобы его держали под руки, и даже покачал головой, когда ему хотели было помочь… Все стоя продолжали аплодировать, а он как будто не замечал этого, словно ему не до этого было, какими-то мыслями он был занят, да думал, наверное, что именно скажет…
Он тяжело сел, почти сразу вошел Владимир Путин, и Даниилу Гранину пришлось снова вставать, и опять он отказался от помощи (98 лет человеку ведь), но все-таки сам он не встал бы, конечно. И потом долго шел с президентом к микрофону, словно не спеша, а на самом деле быстрее, конечно, не мог на этих небольших костылях, а вернее, подпорках каких-то… Было что-то в том, как они шли, пронзительное до отчаяния, и я видел, как у некоторых в первом ряду слезы на глазах выступили…
И ничего вроде такого не случилось, а только все понимали, что все, что происходит в эту секунду, сразу становится историей и ясным, светлым ее моментом.
— Каждый человек, — сказал Даниил Гранин, — ищет какой-то смысл в своей жизни. Я прошел четыре года войны и задумался о том, что это чудо, что я остался жив… Такие чудеса бывают у каждого человека так или иначе, и так или иначе он ищет для себя, почему это чудо происходит… каков смысл жизни, которую он ведет…
Он медлил, подбирал слова, говорил сначала не очень разборчиво, но слова выходили те, которые он хотел сказать, ничего лишнего, ничего неверного. Он говорил, словно думая о том, что повторять больше не будет. И было видно, что он никогда этого не говорил. По каждому его раздумью перед каждым словом.
— У меня, — произнес он, — тоже были какие-то поиски того, зачем я живу… почему я остался жив… как жить дальше… Все это необходимо человеку для того, чтобы как-то наполнить свое существование…
Его, наверное, тоже преследовала мысль, что жизнь, есть такие подозрения, бессмысленна. И искал смысл. И что-то он в ней нашел…