«Война» для Кремля началась на киевском Майдане в конце осени 2013 года. В изложении официальных российских СМИ противостояние в украинской столице выглядело так, что за евроинтеграцию (а речь тогда шла только о ней) выступают наследники коллаборационистов Второй мировой войны и радикальные националисты, готовые чуть ли не к этническим чисткам. Упоинаемость8 украинской националистической организации «Правый сектор» в российских СМИ в какой-то момент значительно превысила аналогичный показатель партии Путина «Единая Россия» — при том, что «Правый сектор» на украинских выборах набрал менее 2% голосов избирателей.
После бегства Виктора Януковича российские телеканалы стали называть новых руководителей Украины исключительно «киевской хунтой», а военную операцию против сепаратистов на востоке страны — «карательной».
Стоит отметить, что на протяжении многих лет российская пропаганда уделяла исключительное внимание Великой Отечественной Войне, и Владимир Путин сделал эту тему ключевой в собственной системе идеологических координат. Государственное агентство РИА «Новости» в 2005 году создало новую традицию к празднику 9 мая — массовое ношение георгиевских лент со слоганом «Я помню, я горжусь». Самый человечный советский праздник стал главным национальным праздником путинской России — дело на первый взгляд вполне хорошее. Но и оно оказалось сугубо утилитарным, когда речь зашла о конфликте с Украиной.
Риторика военных лет оказалась спроецирована на текущие политические новости. Украинская власть в риторике кремлевской пропаганды стала «бандеровской» и «нацистской», а Россия оказалась занята тем же, чем и в 1941-45 гг. — борьбой с фашистами. Георгиевская лента из символа памяти превратилась в атрибутику нынешнего противостояния — если ты носишь ленту, то ты сторонник отделения от Украины Крыма и Донбасса, враг «бандеровцев». Антифашистская риторика, используемая официальными СМИ, перевела политический кризис на язык войны на уничтожение.
Знаковым эпизодом такой войны стал сюжет Первого канала о «распятом мальчике» — в главной информационной программе главного канала страны показали женщину, которая якобы видела, как в Славянске, покинутом бойцами сепаратистской армии, украинские национальные гвардейцы на доске объявлений распяли шестилетнего мальчика. Никаких подтверждений эта информация не получила. Более того, выяснилось, что героиня сюжета даже никогда не бывала в Славянске. Первому каналу пришлось оправдываться за этот сюжет.
С тем же городом связана и кампания травли российского музыканта Андрея Макаревича, побывавшего в Славянске после прихода туда украинских войск и давшего в соседнем городке концерт для местных жителей и беженцев. В интерпретации кремлевских СМИ аудитория превратилась в «карателей», а концерт — в «грязную антироссийскую выходку». Сторонники власти заговорили о Макаревиче как о враге России и требовали лишить его государственных наград.
Война на Украине продемонстрировала и диверсификацию российской пропаганды в зависимости от аудитории и способа доставки информации.
Телевидение — это абсолютный мейнстрим, и картина, даваемая им, должна быть максимально общей и абстрактной, без лишних подробностей. Потребитель телевизионных новостей пассивен, и его стараются не перегружать лишними подробностями. Так, например, об известном среди пользователей интернета командире сепаратистов Славянска Игоре Гиркине (псевдоним — Стрелков) федеральные телеканалы давали минимум информации. Нет Гиркина, участвовавшего в присоединении Крыма, и в фильме «Крым. Путь на родину», где Владимир Путин впервые признался в использовании российской армии на территории украинского полуострова. Зато Гиркин стал героем для таблоидов и информационных радиостанций, то есть для медиаресурсов, аудитория которых стремится получать информацию из разных источников, а не только от официозных СМИ. Такая аудитория не поверит в голословные истории о «распятом мальчике» и требует более тонкого подхода. Поэтому корреспонденты LifeNews Семен Пегов и «Комсомольской правды» Дмитрий Стешин и Александр Коц сообщали своим зрителям и читателям то, что замалчивали российские телеканалы. Они вполне откровенно могли рассказать и о «военторге»14, поставляющем оружие сепаратистам, и о конфликтах в руководстве «народных республик», а сцена из репортажа LifeNews, когда командир сепаратистов по прозвищу Гиви заставляет украинских пленных есть свои шевроны, была бы слишком шокирующей для программы «Время».
Пожалуй, из передач федеральных каналов с таблоидами и онлайн-СМИ по откровенности могла бы конкурировать только программа «Вести недели» на канале «Россия-1». Созданная по образцу американских вечерних шоу, она сыграла ключевую роль в расширении границ допустимого в российском эфире. Ведущий Дмитрий Киселев, в начале украинского конфликта назначенный руководителем бывшего РИА «Новости», ведет свою личную войну с Украиной и публично заявляет о готовности нашей страны превратить США в «радиоактивный пепел». Коллега Киселева Владимир Соловьев, ведущий аналогичное шоу на том же канале, тоже пытается соответствовать уровню «Вестей недели», но традиционно отстает от Киселева, уже включенного в санкционные списки Запада.
Это объяснимо: у Соловьева есть дом в Италии, и попадать под санкции явно не входит в его планы, хотя пресловутая «атмосфера ненависти» расцветает и в его эфирах на «России-1» и на «Маяке».
Собственно, весь эфир российских государственных СМИ — он и есть одна сплошная атмосфера ненависти уже безо всяких кавычек. Когда это все закончится, России еще долго придется приходить в себя, избавляясь от этических и поведенческих стандартов пропаганды 2014-15 года.
ГЛАВА 3. КАК ЗАБИРАЛИ КРЫМ
4 марта 2014 года Владимир Путин, отвечая во время встречи с журналистами на вопрос корреспондента агентства Bloomberg, кем были люди в военной форме, похожей на российскую, которые блокировали украинские воинские части в Крыму, сказал: «Это были местные силы самообороны». И пояснил, откуда у них может быть российская военная форма: «Вы посмотрите на постсоветское пространство. Там полно формы, которая похожа… Пойдите в магазин вот у нас, и вы купите там любую форму».
Однако, спустя полтора месяца, 17 апреля 2014 года, в ходе «прямой линии с народом», сам Владимир Путин несколько приоткрыл двери «магазина», из которого вышли экипированные и вооруженные, как спецназ, «зеленые человечки»: «Я и не скрывал (хотя до того момента именно скрывал — прим.), что наша задача заключалась в том, чтобы обеспечить условия для свободного волеизъявления крымчан… Поэтому за спиной сил самообороны Крыма, конечно, встали наши военнослужащие».
О том, кто и с какого момента «стоял за спиной свободного волеизъявления крымчан», впоследствии рассказали в интервью сайту «Медуза» сами российские военнослужащие.
Вспоминает Олег Терюшин (23 года, сержант 31-й отдельной Ульяновской гвардейской десантно-штурмовой бригады, которую в полном составе откомандировали в Крым):
«На крымском полуострове мы оказались одними из первых, 24 февраля [2014 года]. за два дня до этого нас подняли по тревоге в казарме. Сформировали в батальонно-тактические группы и отправили на самолетах в Анапу. Из Анапы на „Камазах“ нас перебросили в Новороссийск, откуда на большом десантном корабле мы отплыли в Севастополь. […]
Как только мы сошли с корабля на землю, нам приказали снять всю государственную символику и знаки отличия войск. Всем нам раздали зеленые балаклавы, темные очки, наколенники и налокотники. […] Думаю, мы были одними из первых, кого начали называть „вежливыми людьми“.
В Севастополе мы провели всего несколько дней. В качестве основной задачи нам поставили расположиться и быть готовыми к выполнению любого задания.
Вскоре наша бригада переехала в поселок Перевальное, рядом с которым мы разбили палаточный лагерь. В нем проживали преимущественно ульяновские десантники — около двух тысяч человек. Такое количество было необходимо для демонстрации силы российских войск».
Вспоминает Алексей Каруна (20 лет, в 2013–14 г.г. проходил срочную службу в авиации Черноморского флота, награжден медалью «За возвращение Крыма»):
«О планах по присоединению Крыма я впервые услышал в начале февраля [2014 года]. В то же время, на территорию Крыма начали активно заходить наши военные.
Они создавали укрепления и организовывали патрули, чтобы, не дай Бог, здесь не началось Майдана. Накануне референдума нас предупредили, что будет объявлена тревога и необходимо быть наготове. Но все прошло предельно спокойно, потому что на такой маленький клочок земли из России пригнали такое количество войск! Один черноморский флот — 15 тысяч человек. Еще тысяч 20 солдат на суше. Плюс еще спецслужбы, которые находись в городе. Любое сопротивление закидали бы шапками».
Официальным, хотя и косвенным подтверждением того, что в Крыму имела место спланированная войсковая спецоперация, стало учреждение весной 2014 года министерством обороны РФ (поначалу тайное — информацию об этом то выкладывали в Интернете, то удаляли) медали «За возвращение Крыма».
Первые такие награды были вручены уже 24 марта 2014 года. Их из рук министра обороны РФ Сергея Шойгу получили российские морские пехотинцы, офицеры из командования Черноморского флота ВМФ России, а также военнослужащие Центрального и Южного военных округов. Факт существования награды тогда подтвердил сотрудник пресс-службы ЦВО Ярослав Рощупкин, отметивший, что «действительно, ряд военнослужащих награждён этими медалями». Впрочем, он тут же оговорился, что «военнослужащие не находились в Крыму», а «помогали, осуществляя на территории России связь, транспортное обеспечение и прочее».
Государственная ложь об аннексии Крыма продержалась в таком виде около года. Завеса «военной тайны» резко начала подниматься с января 2015-го — по мере приближения юбилейных торжеств, связанных с «добровольным возвращением Крыма в состав России».