Сербин презрительно взглянул на коменданта, и тот поежился под его тяжелым взглядом….
Пролетка оказалась резвой и в прекрасном состоянии. Тройка лошадей лихо домчала ее до хутора, где глазам Сербиных явилась безрадостная картина разрушения.
Покосившиеся хаты, поваленные плетни, заросшие лебедой и бурьяном сады…. Повсюду царили следы разрухи и упадка.
Медленно проехав по заброшенному хутору, Сербин направил лошадей к погосту….
На тихом кладбище, где давно не ступала нога человека, Леонид растерялся. Он понятия не имел, где похоронены его родители, так как не довелось ему в горячке преследования банды предать их тела земле.
- Посидите здесь, - сказал он Фросе с детьми и пошел искать могилы.
К немалому его удивлению обнаружил он, что на каждом могильном кресте была прибита фанерка, на которой химическим карандашом были написаны фамилии, имена и отчества усопших и даты рождения и смерти. Так и нашел он целый ряд могил, на которых стояла одна и та же дата смерти – 4 июня 1920 года. Пройдя по ряду, упал он на колени пред могилами отца и матери. Не плакал никогда Леонид, но сейчас пробили его слезы горючие. Прижался он лицом к просевшим холмикам, густо поросшим лопухами, и шепот его горячий, казалось, проник сквозь толщу земную и долетел до душ родительских….
- Ох, простите меня, родненькие мои…. Простите, Христа ради…. Не дал вам я ласки сыновней, не дал любви своей и почитания. Землице нашей родимой не предал я прах ваш, чужие люди за меня то сделали….
Долго сидел Леонид у родительских могил, раскачиваясь телом, и слезы чистые и благие омывали его лицо….
Фрося, крепко держа за руки детей, тихонько подошла к мужу и присела рядом. Детишки положили у крестов букетики полевых цветов, которые насобирали, пока Леонид сидел у могил.
- Вот, родные мои, - тихо сказал Леонид. – Здесь упокоены дедушка ваш и бабушка. Не забывайте это место, молю. Что бы ни случилось со мной, приходите сюда, поминайте души их, безвинно пострадавшие от рук нелюдей.
Все вместе они вырвали траву на могилах. Наносили камешков и обложили ими могильные холмики. Найденной на задке пролетки лопатой Леонид выровнял холмики и подсыпал их свежей землей.
Окончив работу, Сербины сели у могил и, развернув холстину с приобретенными на вокзале продуктами, помянули родителей. Леонид налил в специально купленные для этого стопочки ядреную самогонку и, накрыв их краюхами хлеба, поставил на могилки.
- Даруй им, Господи, царствие небесное, - тихо сказал Леонид, перекрестившись….
Глава 3
Возвратившись на станцию, Сербин отдал лошадей коменданту, который так обрадовался им, как будто уже мысленно распрощался со своим «экипажем» навсегда….
- Скажи-ка мне, товарищ военком, - сказал Леонид, прощаясь, - Есть ли у тебя на учете Сербин Федор Кондратьевич, 1896 года рождения?
- Был такой товарищ, - комендант замялся, пряча глаза. – Участник войны империалистической. Только помер он в 1925 году. Болел сильно, газами травленый.
- А семья, дети его? – у Леонида потемнело в глазах от горя.
- Уехали они куды-сь, - комендант все так же старательно отводил взгляд. – Сидор-то Баштовенко – тесть Сербина, он же ж в банде был сердюковской. Как расстреляли его, так и уехало все семейство. А куда, то мне неведомо, звиняйте…
Вконец расстроенный тем, что так и не нашел в своей бурной походной жизни времени проведать брата, ссутулившись, пошел Сербин на привокзальную площадь, где ждала его Фрося с детьми.
Взяв наемную тачанку, отправились они в Моспино, чтобы познать горечь еще одной утраты….
Дом Мастеровенковых еще издалека поразил их полным отсутствием забора вокруг и коновязью прямо у входа. Подъехав ближе, обнаружили они ярко-красную вывеску на стене дома, на которой белой краской было выведено странное слово «Сельсовет».
Предчувствуя недоброе, Фрося схватилась за сердце и прошептала:
- Так вот отчего на письма ответов не было….
Гремя каблуками сапог по доскам пола, Сербин вошел в дом.
В горнице, украшенной некогда иконами и фотографиями семьи, и обставленной хорошей уютной мебелью, было почти пусто. Голые стены угрюмо и неприветливо встречали вошедшего.
Посреди горницы стоял казенный канцелярский стол, за которым восседал, опустив голову на грудь, пожилой, одутловатый мужик, а в углу сиротливо горбился несгораемый ящик для документов. Да пяток стульев вдоль стен – вот и все убранство.
В горнице висел тяжелый, смрадный дух самогонного перегара…
Услышав стук сапог, мужик с трудом поднял тяжелую с похмелья голову и, вперив в переносицу Леонида тяжелый мутный взгляд осоловевших глаз, прокашлявшись, спросил:
- Тебе кого, военный?
- Комполка Рабоче – Крестьянской Красной армии Сербин Леонид, - представился путник.
- Ну, и чего? – мужик все еще пребывал в состоянии полудремы - полупохмелья.
- Ты кто? – резко спросил Леонид.
- Я-то? Я есть секретарь сельсовета! Рыжов Харлампий Егорович. Из рабочих паровозного депо города Ростова, если что.
- А где хозяева этого дома? – раздражаясь, спросил Сербин.
- И-и-и, голубок, вспомнил… – мужик криво ухмыльнулся в прокуренные усы. – Уж, почитай, как года два их нетути. Постреляли их при раскулачивании. Хозяин старый лично на секретаря губкома ВКП(б) товарища Соловьяненко с вилами бросился. Не хотел, сука, припрятанное зерно отдавать. Кричал, семенное, мол…. Да только хрен ему в глотку! Товарищ Соловьяненко лично ему пулю с Мавзера в лоб всадил! – мужик трахнул кулаком по столу так, что мутный графин со стаканом, подпрыгнув, свалились на пол….
В дверях, прикрыв рот рукою, чтобы не закричать от ужаса, стояла Фрося с детьми….
Сжав кулаки, шагнул Леонид к Рыжову, который, вдруг протрезвев и поняв, кто перед ним, начал сползать со стула…
- Не надо, Леня, - тихо произнесла за его спиной Фрося. – Ни при чем здесь этот…. А с Димки уже не спросишь, коль при большой власти он…. Не надо, ничего ведь не изменишь уже.
- Ни при чем я, ни при чем, верно говорит гражданочка, - залебезил Рыжов, выпрямляясь. – Я уж после энтого случая приехал - колхоз подымать. Дак что ж, товарищ, время такое было, понимаешь… Надоть было быдло сельское в колхозы сгонять, а оно, вишь, сопротивлялося… - и осекся, поняв, что снова сморозил глупость и бестактность. И прикрыл рот пухлой ладошкой.
- Откуда вы только беретесь такие? – с болью в голосе спросил Леонид. – Что ж ты, гад, людей советских быдлом обзываешь? Сам-то, из князей, поди?
- Да вы что, товарищ? – испугался не на шутку Рыжов. – Из каких-таких князей? Вы что? Да я всю жизнь в Ростове в депо проработал. Беляков бил на фронтах! А вот партия направила сюда колхоз подымать – безропотно поехал, хочь и не смыслю ни бельмеса в сельском хозяйстве. Но коль сказала партия….
- Да уж, ты поднимешь… - обреченно махнул рукой Леонид и, резко развернувшись, направился к выходу.
- Мож, передать чего товарищу Соловьяненко при встрече? – ехидно прокричал ему в спину Рыжов.
Ничего не ответив, Сербин обнял за плечи Фросю и, выходя, хлопнул дверью так, что повылетели гвозди из гнезд, и она повисла, скособочившись, на одной нижней петле.
И Рыжов с перепугу все-таки упал со стула
В тот же день, не желая больше видеть никого и ничего в родных краях, встретивших их так неласково и причинивших столько горя, Сербины сели в поезд….
И не знал Леонид доведется ли ему еще хоть раз побывать в родных краях…
Глава 4
Разбитый и подавленный сел Леонид в углу купе, устремив тяжелый взгляд в окно вагона.
Фрося суетилась, укладывая нехитрые пожитки под лавки, размещая поудобней ребятишек, испуганно поглядывающих на отца. Малыши безропотно выполняли все ее указания, вплоть до столь нелюбимого ими умывания замурзанных за день мордашек.
Поезд несколько раз дернулся и покатил по рельсам, громыхая на стыках и постепенно набирая ход.
За окном медленно, а потом все быстрей и быстрей поплыли знакомые до боли, милые сердцу пейзажи. Болезненно защемило сердце в груди Леонида.…
Ближе к Харькову дети, наконец, угомонились и уснули, свернувшись калачиками на тесных полках – Толик на верхней, а Настенька – на нижней.
Фрося присела с опаской на краешек лавки около супруга и прижалась к нему плечом.
Некоторое время оба молчали, думая об одном и том же. Наконец, Фрося не выдержала.
- Леня, ну скажи ты мне, что за благо для людей такое – коллективизация, коли для того, чтобы их счастливыми в колхозах сделать, нужно справных, работящих хозяев убить, искоренить безжалостно? Ведь ни за что отца и братьев убили, ни за что!
- Знаешь, Фросенька, - тихо ответил Леонид, - когда-то, очень давно – еще война громыхала в степях, встретил я старца древнего. Вот он еще тогда поведал мне о том, что сейчас происходит и происходить будет. Что племя бесовское правит Россией, от Бога отрекшееся и дьяволовы планы выполняющее, Россию кровью заливая. Всю жизнь казак за Веру, Царя и Отечество сражался… А теперь нет ни веры, ни царя, и Отечество наше за пасынков нас держит. Не любы мы стали ему. Не могу понять, чем провинились казаки перед Россией, за что обрекла она нас на муки такие? Всю жизнь казак ли, крестьянин ли, не покладая рук, трудился, чтоб семью свою прокормить. А тут вдруг – отдай все свое хозяйство товарищу Рыжову, который кроме паровозов да пьянки ни к чему боле не способен. Который просо от овса отличить не может. Который понятия не имеет ни малейшего, что такое зерно семенное. Казак к земле своей привязан был, за нее бился. И вдруг в одночасье стала она – землица эта общей, а значит, ничьей. Все, нет у нее хозяина, кроме товарища Рыжова, которому, по большому счету, плевать и на эту землю, кровью и потом политую, и на казака или крест