... Книга набиралась с вдвое уменьшенной на ксероксе машинописной авторской рукописи. Она содержит в себе достаточное количество маленьких графических рисунков: или букв воспроизводимой Александром Семёновичем русской дохристианской азбуки, или древних знаков-символов (например, на печати князя Светослава). Во избежание каких-либо искажений, было решено в качестве иллюстраций брать «блоки»-фрагменты машинописной рукописи, содержащие такие графические значки-рисунки.
Олег ГУСЕВ, профессор
Международной Славянской академии
Ad narandum, поп ad probandum.
Ad memorandum.
«Чтобы рассказать, а не доказать.
Для памяти.»
Скиф Анахарсис. YII век до н.э.
Во исполнение завета моего Учителя.
И светлой памяти адмирала Василия Филипповича Чалого, приложившего немало усилий к тому, чтобы необходимые для реализации моих замыслов путешествия по следам Н. Н. Миклухо-Маклая вопреки, казалось бы, непреодолимым препятствиям всё же осуществились. Тем самым на долгие годы я получил ни с каким иным благом не сравнимую возможность работать и жить с сознанием человека, причастного к делу, составляющему часть высшего достояния Отечества.
КНИГА ПЕРВАЯ
Когда я писал вторую книгу этого романа-исследования (она увидела свет раньше первой), я, признаться, не ожидал, что одна моя фраза обратит на себя особенно заинтересованное внимание читателей. Вот эта фраза: «Стремление повторить путь Маклая превратилось в главную, глубоко волновавшую меня цель жизни, которая теперь, правда, диктовалась уже не романтикой, а добровольно взятым на себя долгом».
Многие спрашивают меня в своих письмах, как это «добровольно взятым на себя долгом»? Ведь долг – обязанность перед обществом, а такая обязанность не может быть чем-то доброхотно личным, выбранным произвольно, по собственному усмотрению, она накладывается на человека в соответствии с его возможностями, прежде всего потребностями общества. Добросовестно, а значит, в известной мере добровольно он выполняет просто те из вменяемых ему обязанностей, разумную необходимость которых признаёт, если, к тому же, они отвечают его интересам и доставляют удовольствие.
Вопрос действительно серьёзный.
В суете повседневно бытия и даже в тиши кабинета, когда в одиночестве и мнимом покое сидим за письменным столом, мы часто употребляем слова, пользуясь лишь их поверхностным, как бы назывным назначением, не вникая из-за кажущейся его ясности (вроде всё само собой разумеется) в глубинный смысл и ширь пришедших на ум великих слов-символов. И меньше всего задумываемся над истоками своего духовного начала, во многом предопределяющего всю нашу дальнейшую жизнь, в том числе и словно бы личностно-добровольно взятые на себя обязанности. Нет, конечно же, они выбираются не произвольно, не в одном согласии с «я так хочу». Если тебе и сдаётся, что ты взял их на себя сам, они всё равно зависят от твоего духовного содержания, а оно формируется не тобой только, а с твоим лишь участием.
Но и осознав своё назначение и приняв соответствующие ему обязанности, мы далеко не сразу, не в минуту некоего озарения способны понять себя во всех взаимосвязях мира, в котором появились на свет и живём. Разгадка того, из чего, как и почему всё произошло, требует сложной и длительной умственной работы, большей частью подсознательной, которую мы в общем-то не ощущаем, однако она всегда имеет свою закономерность, вытекающую из всего нашего житейского и душевного опыта, и не столько из-за какой-то суммы знаний, сколько из их характера, поскольку каждый человек всё воспринимает по-своему. Нет двух людей, пусть они и братья-близнецы, которые одно и то же видели бы, слышали, обоняли одинаково. Существуют и разные формы познания и самих знаний, касающихся одного и того же предмета в одной и той же науке, искусстве или жизни. Ничего, однако, и ни в какой форме человек не может до конца постигнуть, преступив ступени последовательности.
Только потом, когда разум мой начал осмысливать то, что прежде лишь вбирала и накапливала душа, и ко мне постепенно стало приходить чувство ответственности за всё сущее, во мне возникло как потребность исповеди желание поклониться своим первородникам.
И тогда я открыл для себя, что моя Мисайловка – село над ещё светлоструйной в годы моего детства и отрочества Росью, откуда, как считают некоторые разыскатели начала Руси, пошла-есть Русская Земля, всегда была, оказывается, «языческой» (Ведической), то есть с верой, если применимо здесь это слово, народной, ибо язык есть народ, следовательно, язычество, относимой почти всеми монотеистическими религиями, кроме индуизма, к поганству, – мировоззрение, определяющее образ жизни, выработанное в длинной череде веков коллективным разумом самого народа, ничем не обязанного законотворчеству подобных библейскому Моисею или мусульманскому Магомету пророков, поучениям апостолов и подвижничеству страстотерпцев, а потому и не считающего их святыми. У народной же мудрости нет отдельных авторов, требующих особого почитания, и она не нуждается для своего утверждения ни в какой-то пропаганде, ни тем более в жертвах мучеников, достойных, как христианские страстотерпцы, лишь сочувствия и сожаления, поскольку смысла в их мученичестве, на мой взгляд, нет никакого. Можно раскаяться в содеянном зле и как-то, праведным ли поступком, деянием ли, исправить допущенное зло и самому исправиться к лучшему, но не тем покаянием, как у нас его понимают, посыпая себе голову пеплом, или будто бы для искупления грехов обрекая себя на страдания. Какой резон в бесплодном самоистязании? В спасении собственной души? Тогда это корыстный эгоизм, не имеющий ничего общего с истинным благом, ибо оно непременно должно приносить пользу людям; притом эгоизм неразумный – нет иной власти, думаю я, чутко внемля голосам своей души, над человеческим духом, кроме воли самого человека.
А открылось с запозданием потому, что и слова «язычество» в Мисайловке моего детства я не слышал и не помню, чтобы у нас велись какие-то разговоры на эту тему. Вся жизнь в селе казалась обыкновенной, простой и естественной, как цветение вишни. И, конечно, я не испытывал никакого душевного трепета. Когда в свои четыре года заучивал, как таблицу умножения, вот эту азбуку россичей, которая относится к первой половине 2 тысячелетия до н.э. и которой у нас будто бы не существовало, пока более чем 2,5 тысячелетия спустя не появилась кириллица. Якобы только она, кириллица, принесла нам письменное слово.
Седобородый, но ещё с полными лучистым светом голубыми глазами Учитель Зоран, носивший подпоясанную плетёным ремешком длинную белую рубаху, расшитую на груди и по ободкам рукавов рядочками восьмиконечных васильковых звёздочек, пока не говорил мне, а сам я по малолетству не мог догадаться, что он открывает передо мною какие-то важные страницы нашей древней культуры. Даже когда объяснял он чертёж Малого Сварожья (Малого Космоса или Мира и Антимира), созданный нашими пращурами в том же 2 тысячелетии до н.э., всё воспринималось мною просто с любопытством, и, хотя Зоран делал свои объяснения на древнерусском языке, вышедшего у нас из официального письменного употребления с крещением Руси и почти всеми давно забытом, у меня, малого, не возникало мысли, что язык этот какой-то особенный, как будто я знал его всегда. Всё ясно и понятно.
Наша часть Малого Сварожья представляет собою три Кола (круга). Внизу слева Коло Молока (Галактика), справа – Коло Суры (туманность Андромеды), а над ними и как бы между ними – Коло Ярила (Солнца), в котором десять планет: девять постоянно движутся каждая по своей дороге (орбите), а десятая никак места себе не определит, носится по Колу Ярила то там, то сям, потому и называется странником (Фаэтоном).
У Кола Молока больше женской силы, а у Кола Суры – мужской, а у Кола Ярила – одинаково и мужской, и женской. Женская сила тянется к мужской, и все три Кола, как планеты в Коле Ярила, тоже всё время двигаются слева направо по часовой стрелке или виткам естественной спирали.
Если по касательным трёх Кол провести по одной линии, получится равносторонний треугольник. Та (другая) часть Малого Сварожья, которая на чертеже показана ниже и обведена пунктирными линиями, точно такая же, как наша. Вместе на чертеже мы видим их в двух одинаковых, прилегающих друг к другу треугольниках. Но в действительности никакой линией-перегородкой они не разделены. Нарисовано так, чтобы нагляднее показать две взаимосвязанных и взаимозависящих один от другого триединства внутри гигантского небесного восьмигранника (октаэдра). Это его плоский вертикальный разрез, вид сбоку.
В той части Малого Сварожья тоже есть жизнь, и вокруг него, как и вокруг нашей части, образовались два одинаковых взаимопересекающихся Кола живой силы, матки (энергетические центры) которых находятся на пересечениях Кол живой силы и срединных вертикальных линий (экваторов) Кола Ярила и планетного Кола той части Малого Сварожья. Всё же Малое Сварожье удерживается как бы в яичной скорлупе, которая так и называется – Яйцо Малого Сварожья. Но Яйцо это, конечно, не всамделишное, а имеющая такую форму огромная сила, благодаря которой сохраняется порядок движения небесных тел во всём Малом Сварожье.
Вот этот чертёж.
1. Матка живой силы нашей части Малого Сварожья.
2. Коло живой силы нашей части Малого Сварожья.
3. Наша часть Малого Сварожья.
4. Яйцо Малого Сварожья.
5. Коло Ярила.
6. Коло Молока.
7. Коло Суры.
8. Та часть Малого Сварожья.
9. Матка живой силы той части Малого Сварожья.
10. Коло живой силы той части Малого Сварожья.
В селе говорили, что Зоран приехал в Мисайловку с какого-то Памира специально, чтобы учить меня. Вот это сначала меня немножко удивляло, но потом разговоры про нас с Зораном утихли, я привык к нему и к тому, что я должен у него учиться, и мне не приходило в голову, что он открывает мне известные нашим пращурам 4 тысячи лет тому назад великие ист