Кине просунула голову обратно в пузырь и настойчиво подумала о треске. Через три секунды в руки ей плюхнулась скользкая рыбина, такая здоровенная и тяжелая, что Кине осела на колени. Возможно, треска весила даже больше, чем Кине, но хотя бы была мертвая.
– Господи, неужели так трудно понять, чего я хочу!
Кине перевалила треску в дыру рундука и отправила в бесконечность. Теперь до следующего душа от нее будет вонять рыбой. Она уперла руки в боки и грозно посмотрела на куклу.
– Мне нужен нормальный кусок трескового филе, чтобы помещался в кошачью миску, окей?
Волшебный снег заплясал вокруг нее и вскоре в точности выполнил требование. Иногда Кине была уверена, что пузырь или кукла выполняют желания шиворот-навыворот ей назло. Ведь во время полета пузырь безошибочно угадывал ее команды, почему же в остальное время валяет дурака?
Кине вышла с миской из пузыря и поманила к себе Типси:
– Ко мне… кис, кис, кис…
Типси приблизилась. Она вела себя как большинство кошек, взвешивая все «за» и «против». С одной стороны, рыбка – это хорошо, с другой стороны, не бежать же, задрав хвост, по первому зову. Словом, Типси требовала особого подхода. Чертова кошка, как назвала ее однажды мама.
– Сюда, чертова кошка… Подойди, моя хорошая…
Типси сдалась. Проскользнула между велосипедами и приступила к рыбе. Кине схватила кошку на руки и бросилась к пузырю. Рука, которая держала Типси, уперлась в стекло, но внутрь не проникла. Кине надавила сильнее. Выставила вперед Типси, но кошка только царапала лапами по стеклу. Кине повернулась к пузырю спиной и попыталась проникнуть в него задом, прижав к груди орущую кошку. Маневр отчасти удался, Кине оказалась в пузыре, но руки, державшие взбешенную Типси, остались снаружи. Кошка попыталась вырваться. Но Кине ухватила ее за серый хвост и потянула. Типси широко растопырила лапы и орала так, будто ее убивают. Кине стиснула зубы и потянула сильнее. Ладно, потом попросит у Типси прощенья. Типси вывернулась, разодрав Кине руку, и забилась под прицеп.
– Чертова кошка!
Кине потирала оцарапанную руку. На тыльной стороне ладони вздувался след от когтей. Показалась кровь. Но Типси не виновата, Кине должна была такое предвидеть. Ни одно живое существо не может проникнуть в пузырь. Кроме Кине. Может, она уже не живое существо? Что, если она умерла, а пузырь – ее загробная жизнь? От этой мысли колени у Кине сделались ватными.
– Кине? – раздался мамин голос.
Она метнулась обратно в пузырь и оттуда смотрела на маму, стоящую у подъезда. Кине судорожно сглотнула. Что делать? Сердце бешено колотилось. Ей пришлось напомнить самой себе, что она недосягаема. В пузыре она в полной безопасности. В него даже кошка не смогла попасть. Мама может свирепствовать сколько угодно.
Но вид у мамы был совсем не свирепый. Она сделала несколько неуверенных шагов к двери.
– Что это на тебе? И… что у тебя с лицом?
Мама приложила руку к щеке, как растерянный ребенок. Кине поняла, что мама имеет в виду. Она первый раз увидела дочь в черной кожаной куртке, не говоря уже о боевом раскрасе. Дурья башка, забыла его смыть! Наверно, Кине выглядела странновато. Настолько странно, что мама была на грани нервного срыва. Сейчас раздастся крик рассерженной чайки.
Но у чайки было не то настроение. Мама опустилась на крыльцо, поставила сумку между ног и заплакала. Сначала тихонько. Потом сильнее. Под конец плечи ее содрогались от рыданий. У Кине заныл живот. До тошноты. Подъезд открылся, и появился папа. Он что, вообще на работу не ходил? Что у них случилось-то?
Папа сел на корточки и стал гладить маму по спине, глядя на Кине. Но ни недоумения, ни осуждения на лице у него не было.
– Спокойно. Это всего лишь куртка. Ну и немного краски, – промямлила Кине. Она вспомнила, что и глаза у нее подведены черным косметическим карандашом, который она пожелала среди прочих вещей. Но почему-то догадывалась, что дело не в куртке и не в подводке. Мама и папа боялись за нее. По-настоящему. И боятся до сих пор. У их ребенка неприятности в школе, конфликты с преподавателями и одноклассниками, потом эта проклятая стена – словом, одно к одному…
Кине хотела обнять их, но не решалась покинуть пузырь. Она стащила с себя куртку и бросила на пол. Все равно куртка провоняла рыбой.
– Послушайте… Я тут подумала… – Слова застревали в горле. Мама и папа смотрели на нее, и притворяться, что все нормально, было нелегко. Кине сделала еще одну попытку.
– Я тут надумала в школу завтра сгонять, – сказала она как можно безразличнее.
На мгновение стало очень тихо.
– Значит, ты покинешь пузырь? – осторожно спросил папа.
Кине так яростно замотала головой, что он предостерегающе поднял руки:
– Нет, нет, нет, все в порядке, Кине. Все хорошо. Прекрасно, что ты собираешься в школу. Мы с мамой рады, правда, Сунне?
Он легонько подтолкнул маму, и она утвердительно кивнула. Потом сдернула с головы шапочку и запустила тонкие пальцы в волосы. Такие же черные, как у Кине. Волосы, пожалуй, единственное, что Кине от нее унаследовала.
На лицах мамы и папы читались тревога и облегчение. Кине стало стыдно. Она думала про школу все утро, пока висела над городом, но вовсе не ради спокойствия мамы и папы. Она хотела повидать Аврору и Виви. А еще хотела отомстить Ярле. Он на своей шкуре прочувствует, какой она Пузырь. Теперь она сильная и на многое способна.
– Будешь спать в своей комнате? – спросила мама.
– Да нет… Все и так отлично, я могу примоститься на крыше. У меня тут внутри тепло и есть все, что нужно, – ответила Кине. Но слова ее были правдой только отчасти.
Папа подошел к пузырю:
– Знаешь, что мы сделаем, Кине? Мы уберем пленку с пробоины, чтобы ты могла влететь в комнату и ночевать у себя. Как тебе идея?
Кине кивнула, изо всех сил удерживая слезы.
Выбор
Мама вошла в комнату, чтобы в пятнадцатый раз пожелать Кине спокойной ночи и заверить ее, что никакой полиции не будет. Уходя, мама задержалась в дверях, будто хотела сказать что-то еще. Казалось, она мысленно пробегала список рекомендаций для родителей – что сказать ребенку, убежавшему из дома. Но, видимо, список был уже на исходе.
Мама не умолкала весь вечер, то и дело спрашивая, не хочет ли Кине о чем-нибудь поговорить. Кине не хотела. А может, и хотела. Она сама не знала, она всегда разрывалась между мамой, которая готова болтать обо всем на свете, и молчаливым папой, который согласен говорить разве что о горных породах и землетрясениях. В идеальном мире все было бы наоборот: вместо неуравновешенной мамы за разговоры отвечал бы папа.
Он, конечно, и в неидеальном мире умел разговаривать, но по-своему, по-папиному. Например, принимался рассуждать о том, сможет ли городской совет установить самую большую в мире рождественскую ель или нет, потому что для такой тяжелой ели потребуется специальное оборудование, а значит, придется удовлетвориться седьмой по величине елью, и то в лучшем случае. А такой елью никого не удивить.
Мама все еще оставалась в тренировочном костюме. Типа она всегда должна быть в боевой готовности для борьбы с бактериями. Кине словом не обмолвилась, что видела ее в кондитерской. Эту мамину ложь она сохранит для себя, чтобы собственное вранье не казалось таким… вопиющим.
Мама затянула волосы на затылке в конский хвостик, откашлялась.
– Может, хочешь спать со светом? Включить тебе лампу? – спросила она слишком уж бодрым голосом. Зажгла лампу, но тут же спохватилась.
– Выключить? Ну да, конечно. Или включить… – Ее рука вновь потянулась к кнопке.
– Мама…
– Хорошо, не буду. Спокойной ночи, – сказала мама в сто первый раз и ушла, оставив дверь нараспашку. Наконец стало тихо.
Кине улеглась на живот мумии, сытая и осоловевшая после пиццы папиного приготовления. Она ненадолго покидала пузырь, но старалась держаться к нему поближе, чтобы при необходимости юркнуть обратно. Необходимости не возникло. Все было… как-то непривычно. На удивление спокойно. За ужином мама даже ни разу не вспомнила ни про жир, ни про микробов.
Рождественские подарки так и лежали в прихожей, хотя крайний срок их отправки истек еще несколько дней назад. Из ряда вон выходящий факт, он говорил о том, что последние дни мама и папа были не в себе. С одной стороны, грустно, с другой – приятно. Да, скорее приятно.
Спать где бы то ни было, кроме пузыря, Кине отказалась. Для него нашлось гениальное место – дыра в стене. Он встал так, что одно его полушарие находилось в комнате, а другое выступало наружу. Получилось самое крутое на свете, круглое, как шар, окно. А Кине одновременно находилась и в своей комнате, и на улице.
Школа… Туда Кине собиралась завтра. Во всяком случае, так она сказала родителям. Слово дала. В школу ей хотелось, однако она трусила. Конечно, трусить теперь было совершенно незачем, ведь у нее есть пузырь, но все-таки она тревожилась, как ее примет класс.
Кине обводила взглядом темную комнату. Узнавала очертания хорошо знакомых предметов: книги, комиксы, мягкие игрушки, подсвечник из пустой бутылки, стакан с фломастерами, выдвижной ящик ночной тумбочки с проклятым будильником внутри. Больше никогда в жизни она его не заведет. А на письменном столе светился крохотный зеленый огонек ее компьютера. Последние дни она прекрасно обходилась без него. Но компьютер был ее собственный. И сознавать это было приятно.
Но почему ее не покидает ощущение фальши? Откуда это отвратительное чувство, будто это не ее комната, а декорация на киностудии? Кине постаралась устроиться на вспученном животе страхолюдины поудобнее. Но в последнее время как на нем ни укладывайся, лежать было неудобно. Не могла эта уродина еще растолстеть? Кине попробовала спуститься пониже. Что-то царапнуло ей щеку.
Подняв голову, Кине провела рукой по тряпичному туловищу. Вот! Из шва на груди куклы что-то торчало. Кине сдвинула полотно, обвивавшее туловище мумии. В одном месте шов разошелся, и из прорехи торчала мятая бумага. Кине попробовала пальцем затолкать ее обратно, но ничего не получилось – туловище было набито слишком плотно. Тогда она вытянула бумагу из шва.