Кине высунула руку из-под пухового одеяла, нащупала кнопку будильника и выключила его. В комнате был лютый холод. Мама-чайка купила какую-то автоматическую штуковину, которая ночью снижала температуру батареи почти до нуля. «Ради экономии энергии», – объяснила она. Но дураку ясно, что она просто хотела выморозить Кине мозги и превратить ее в безвольного и послушного зомби.
Кине открыла один глаз. На будильнике светилась дата: «Пятница. 13 ноября». С тем же успехом там могло быть изображение черепа и костей.
От предстоящего урока плаванья узел в животе затянулся еще с вечера. Всю ночь он постепенно поднимался наверх, пока не добрался до горла. И, когда он уже готов был ее задушить, Кине проснулась. За доли секунды до беспощадного будильника. И с готовым планом.
Планов у нее, конечно, были миллионы. Но этот план – особенный. Всем планам план.
В чем она ошибалась? В том, что постоянно изобретала отговорки. Любой идиот видел ее насквозь, а все попытки отмотаться от бассейна вызывали подозрения. Это был тупиковый путь.
Кине села и достала из-под подушки спрятанное там письмо. Она написала его вчера вечером, и теперь оно обеспечит ей свободу на целый день. Она бережно развернула его и положила на одеяло. Может, лучше сначала застелить кровать? Нет… Папа почует неладное. Или решит, что с Кине стряслось что-то и правда серьезное. Все должно выглядеть естественно.
Кине поискала одежду. Все вещи лежали на полу. Мама говорит, у нее в комнате настоящий тарарам, но у Кине есть собственная система хранения, маме ее не постичь. Чем вещи чище, тем ближе они к кровати. Вчерашняя одежда лежит в ногах, а недельной давности валяется у самой двери. Между ними – вещи, надеванные в понедельник, вторник, среду… Все под контролем.
Кине оделась, спрятала красный рюкзак в шкаф и в очередной раз перечитала письмо.
Папа,
Мне приснился страшный сон, и я проснулась задолго до будильника. Уснуть снова не получилось. Я ушла в школу. Да, купальник не забыла. Увидимся вечером.
Идеально. Коротко и по существу. Именно так и надо. Говорят, чем длиннее и запутаннее ложь, тем проще ее разоблачить. При этом в письме нет ни слова о том, будто она не хочет куда-то идти. Записка от послушной дочери с отмороженными мозгами. А упоминание о страшном сне – просто вишенка на торте. Ну как после этого не пожалеть ребенка? Бедняжка Кине, не выспалась, ее мучили кошмары, но она все равно мужественно пошла в школу.
Несмотря на укол совести, Кине легла на живот и заползла под кровать. Там она обнаружила, что не все, о чем кричит мама-чайка, лишено смысла. Например, пропылесосить было бы и правда нелишне. Надо как-нибудь попробовать.
Из кухни ее окликнул папа. Раз. Другой. Заскрипела лестница. Раздался стук в дверь.
Все шло по плану. Папа до смешного предсказуем. Кине усмехнулась и чуть не проглотила клубок пыли, сбившийся у самого рта.
– Кине?
Кине притаилась как мышка, когда дверь открылась. Из-под кровати она видела только папины шерстяные носки. Они шаг за шагом приближались. Папа ходил в шерстяных носках, потому что пол на кухне был ледяной. На одной пятке была дырка. Папа вышел из положения, надев шерстяной носок поверх простого.
Носки остановились возле кровати. Зашуршало письмо, видимо, папа его читал. Пыль щекотала Кине губы. Она перестала дышать. Еще несколько секунд, и она свободна. Папа уйдет на работу, а она сможет валять дурака целый день: играть в игры и питаться исключительно кукурузными хлопьями.
Носки отступили назад. Прекрасненько. Уходит. Кине зажмурилась и молча молилась о том, чтобы он поторопился. Но, открыв глаза, увидела прямо перед собой папино лицо. Кине вскрикнула от неожиданности и глубже заползла под кровать. Несчастная Типси, вот, значит, что она чувствует, когда на нее надвигается пылесос.
Папа ухватил Кине за щиколотку. Она даже охнуть не успела, только с перепугу пнула его ногой. Но что толку, папа намного сильнее. Он безжалостно выволок Кине из-под кровати, как тряпичную куклу.
Щекой она проехалась по полу, в рот набилась пыль.
– Мне почти двенадцать! – возмутилась Кине.
Но даже если и существует закон, запрещающий выволакивать из-под кровати всех, кому почти двенадцать, папа, судя по всему, о нем ничего не слышал. Он ослабил хватку только тогда, когда Кине оказалась посреди комнаты. Она лежала вниз лицом и пыталась отдышаться. Переворачиваться на спину она не собиралась. Чувствовала себя оскорбленной, раздавленной, униженной…
– Это жестокое обращение с ребенком! – вопила она, хотя понимала, что заявление спорное, особенно произнесенное в вонючую футболку, которая выехала вместе с ней из-под кровати. Та самая розовая футболка. Кине носила ее в четвертом классе. Значит, футболка обитала под кроватью с тех самых пор.
Папа не отвечал. Наконец Кине повернулась и посмотрела на него снизу вверх. Он возвышался над ней, точно бородатый великан. Непоколебимый, как скала. Однажды она, Аврора и Виви попытались повалить папу. Несколько лет назад. Три подружки против одного мужчины. Ничего у них тогда не вышло.
Папа не рассердился. Он вообще почти никогда не сердился. Все обстояло намного хуже. Он недоумевал. И ничего страшнее этого слова Кине не знала. Папу окутывал сплошной покров из недоумения. Невидимый, но сотканный из всех ее проступков.
Повезло еще, что он хотя бы молчит. Не выносит ей мозг. Выносить мозг и читать нотации – это мамина привилегия. Какое счастье, что мама сейчас на йоге.
– Завтрак на столе, – буркнул папа и закрыл за собой дверь чуть громче обычного.
– Диктатор! – крикнула Кине ему вслед.
Она встала, вытряхнула пыль из волос в слабой попытке сохранить достоинство, но даже если оно у нее когда-то и было, то сейчас осталось под кроватью. Вместе со свитером, который Кине когда-то нарочно потеряла, и тюбиком клея с блестками. Унижение не отпускало. Она чуть не заплакала, но злость оказалась сильнее. Никто не желает ее понимать. Ее вечно заставляют делать то, что ей совершенно не нравится.
Кине открыла шкаф, в котором мама заставляла ее наводить порядок, вытащила рюкзак, с которым ее заставляли ходить в школу, спустилась по скрипучей лестнице в кухню. Завтракать почему-то надо обязательно в кухне. Папа поставил на стол кукурузные хлопья. Кине села на свой шаткий стул, залила хлопья обезжиренным молоком – мама считала цельное молоко губительным для здоровья, – и взяла в руку ложку, которой ее заставляли есть с самого детства. Не чайную, не столовую, а так, что-то среднее.
Кине хрустела хлопьями и украдкой поглядывала на папу. Он сидел за ноутбуком и читал новости. Кине почувствовала, как к ней возвращаются кое-какие утраченные позиции: при маме папа никогда себе этого не позволяет. Кухня – не место для компьютера.
Мама помешана на том, чтобы все было на своем месте. Даже бактерии. Насколько Кине понимает, в ванной и на кухне живут разные бактерии, встретившись, они могут развязать войну. То есть злейшие враги невидимых тварей из ванной находятся в посудомоечной машине. А еще кто-то говорит, что это у Кине бурная фантазия… Ну-ну…
Вот из-за всех этих маминых теорий люди и верят, что она ведет суперздоровый образ жизни. Что она Супер-Суннёве. Но будь она и в самом деле такая супер, она бы не поедала тайком миндальные пирожные под названием макарон. Мама думает, что никто ничего не замечает, – как бы не так. Кине не один раз видела эти макарон в маминой спортивной сумке. Первый раз у Кине был форменный шок, она до сих пор его помнит. Два розовых пирожных лежали в прозрачной упаковке, рассчитанной на восемь штук. Восемь! Значит, мама успела съесть целых шесть штук, ни с кем не поделившись. Но главное, именно пирожные макарон она строго-настрого запрещает есть Кине, потому что это самая смертоносная сахарная бомба. Какое лицемерие!
Конечно, Кине об этом и словом не обмолвилась, хотя мама всегда настаивает, что нужно говорить обо всем открыто. А поговорить она любит. До такой степени, что иногда говорит сама с собой. Собственно, ради этого она и запрещает приносить на кухню компьютер: за столом нужно разговаривать, а не пялиться на экран. Только разговоры у взрослых очень скучные. Про работу да всякую фигню.
Папа говорит о своей геологии, о камнях и землетрясениях. О вероятности крупных природных катастроф, если что-то пойдет не так. А мама о гигиене и микробах в пище и о том, что из-за этой мелочи тоже могут произойти крупные катастрофы, если что-то пойдет не так.
Разве это нормально? Помнить, что в любой момент все полетит в тартарары, и париться из-за цельного молока?
Кине ополоснула свою миску и убрала ее в посудомоечную машину. Это требование приходилось выполнять после каждой еды. Потом вышла в прихожую, надела теплую куртку – тоже по требованию мамы, – потому что началась зима и в любимой камуфляжной куртке слишком холодно. Прихожая была тесной, и дверь в кухню никогда не закрывали, поэтому Кине по-прежнему видела папу. Чтобы хоть как-то уединиться, она натянула на голову капюшон. Если бы папа только понимал, до чего ей тошно, он бы ни за что не отправил ее в школу. Но у папы, у этого мохнатого орангутанга в ковбойке, нет ни капли сострадания.
Получается, оба родителя похожи на животных. Папа – на волосатого орангутанга, мама – на горластую чайку. Чего удивляться, что дочке иногда сносит крышу?
Папа взглянул на Кине и протянул ей сахарницу.
– На, возьми с собой в автобус.
– Сахар? В автобус?
Кине внимательно посмотрела на него. Так, у предка тоже крыша поехала.
– Ну да, а то тебя с такой кислой физиономией в автобус не пустят, – объяснил папа.
У Кине вертелась на языке пара теплых слов в ответ, но она смолчала. По дороге к входной двери она споткнулась о стопку упакованных рождественских подарков. Их следовало отправить завтра – завтра был крайний срок. У мамы слова «крайний срок» вызывают приступ помешательства. Кине, бурча под нос ругательства, сбежала по лестнице с пятого этажа, – лифта в доме не было, – чтобы успеть на автобус, который отвезет ее в самое унылое место на свете, где взрослые получают нездоровое удовольствие, заставляя детей плавать и петь в хоре.