ой избранник. С первого взгляда покорил меня…
Родис поспешил уйти от столь рискованной и чреватой последствиями темы:
— Пока у нас, к сожалению, нет специального отдела по устройству личной жизни. Если тебе, помимо этой спиртогонной штуковины, может, что нужно подремонтировать, скажи, я запишу. В два счета обделаем в наилучшем виде…
— Как мне не нужно? Очень даже нужно! Я женщина одинокая, слабая, не все мне под силу. Телевизор барахлит, картинки делятся пополам. Диван скрипит. Так, что не уснешь… И во дворе много чего надо исправить… Вот кабы ты навсегда согласился ко мне переехать… А то на время, чуть привыкнешь к тебе, а ты уже, глядишь, смотаешь удочки. Комнату отдельную выделю. Денег твоих мне не надо, своих достаточно. Зарплата у меня остается нетронутая, потому как на консервном работаю, оттуда понемножку выношу… В подвале своя картошка, соленья разные. Я женщина хозяйская, домовитая. В убытке не будешь… Но учти — я человек осмотрительный, так, сослепу, за парой брюк гоняться не стану. Мне нужен мужик положительный, а не какой-нибудь вертопрах… Расскажи про себя. И подробнее.
Родис так красочно описал свое тяжелое детство, что чуть слезу не вышиб из глаз сердобольной хозяйки. Круглый сирота с детских лет. Холост, в браке не состоял. Живет в общежитии для холостяков, где за тобой никакого присмотра. О том, что он приударивает за дочкой участкового милиционера Тинирой, по скромности и во избежание кривотолков, естественно, умолчал.
— Ну, вот и хорошо. Переезжай, дорогуша, в мое семейное общежитие. Будешь у меня как у аллаха за пазухой. И уход за тобой будет, и ласка. И вдобавок ко всему принесу тебе в приданое облигации Золотого займа на две тысячи. Тоже на улице не валяются.
Пресытившись едой, Родис вытер платочком рот и поблагодарил гостеприимную хозяйку, которая поудобнее расположилась на застеленной кровати. Желая на деле доказать свою любовь с первого взгляда, она пальчиком поманила к себе агента ИДБС.
— Садись, милок, рядком, да потолкуем ладком…
Родис был настороже, не дал себя обольстить. Однако, услышав про облигации, навострил уши:
— А ты, любушка, покажи их мне. У меня, да будет тебе известно, счастливая рука. Годами облигации лежат, не выигрывают, но стоит мне прикоснуться — и что ни тираж, то выигрыш.
Но Гиззельбанат тут смекнула, что не стоит рисковать и отдавать облигации человеку, с которым едва знакома, и сослалась на то, что облигаций у нее сейчас нет: они сданы, мол, на хранение в сберкассу.
— Завтра, в обеденный перерыв, забегу в кассу за облигациями… Передам тебе для проверки…
Родис приличия ради посидел еще немного, даже позволил хозяйке чуть-чуть прижаться к нему, а потом как бы невзначай взглянул на часы и испуганно вскочил с кровати:
— Совсем позабыл… Вот что значит женские чары… У меня сегодня запланировано еще столько дел. Если сорву план, начальство взгреет. Лучше уж завтра подольше посидим… — И, чмокнув Гиззельбанат в щечку, удалился. Гиззельбанат вздохнула:
— Что за времена наступили, что за нравы! Надо будет выпытать через подружек — может, они слыхали, что собой представляет Родис. Все они, пока ухажеры, говорят, что холостые.
Чернобородый владелец нейлоновой рубашки с разрисованными пальмами знал, что нравится девушкам и женщинам, что способен произвести на них неотразимое впечатление, но даже он никак не ожидал, что так молниеносно, с первого взгляда, сразит женское сердце. Когда он покинул Гиззельбанат, у него на секунду екнуло что-то внутри, он хотел было вернуться. Сквозь раскрытое окно доносилось грустное пенье, словно пел соловей с ранеными крыльями:
Я тоскую, я скучаю
Без тебя, мой милый.
Скоро вовсе одичаю,
Ждать тебя нет силы…
Родис молча постоял у окна, вспомнил о том, что у него сегодня свидание с Тинирой, тяжело вздохнул и быстро удалился…
Сложной и противоречивой натурой был Родис. Ему неизменно сопутствовал успех, но он столько раз обжигался, в нарсудах на него было заведено столько алиментных дел, что только, скитаясь по всей республике, он спасался от полного банкротства.
И вместе с тем, в служебных делах он был человеком слова. И на этот раз он с лихвой выполнил обещания, данные под хмельком Гиззельбанат.
В точно назначенное время Родис вместе с бригадой ИДБС в отсутствие хозяйки явился в ее дом. Она была на работе и оставила ключ от квартиры в условленном месте. Предусмотрительный Родис проник в квартиру первым. И правильно поступил. На комоде под салфеткой нашел записку. «Миленький мой Родис! Если заболит голова, живая вода за комодом. Соленые огурчики в подвале!» Родис быстро спрятал записку. Ему сегодня не до живой воды, не до огурчиков… Гиззельбанат обещала побывать в сберегательной кассе и передать ему облигации…
Пока члены бригады ИДБС ремонтировали все, что требовалось привести в порядок, включая телевизор и диван, Родис положил под салфетку на комоде ответную записку: «Жди меня, и я приду, только очень жди!»
Вернувшаяся с работы Гиззельбанат ходила по дому счастливая и взволнованная. Нет, что ни говорите, только настоящий рыцарь мог ради любимой дамы сделать столько хорошего!
Она еле дождалась вечера, когда в окне показалась нейлоновая рубашка с африканскими пальмами. Она прильнула к груди Родиса, крепко-крепко расцеловала своего благодетеля и вручила ему облигации.
Родис пересчитал их, вынул из портфеля квитанционную книжку и выдал расписку на столько-то облигаций трехпроцентного займа, взятых на проверку.
— У нас все по закону… Это тебе не шарашкина контора, а солидная фирма — ИДБС!
Предчувствие не обмануло Родиса: на четыре облигации пали выигрыши, и не малые: на две — по двадцать рублей, на одну — пятьдесят рублей и, что особенно вскружило ему голову, на двести пятьдесят рублей. Он не поверил, какое счастье нежданно-негаданно ему привалило.
— Слушай, дорогая, хорошую весть! — словно выступая на общегородском митинге, возвестил следующим вечером доброй хозяйке Родис. — На две облигации пали выигрыши по двадцать рублей.
Благодарная Гиззельбанат еще сильнее прижалась к агенту ИДБС и осыпала его лицо жаркими поцелуями. Родис на этот раз не отбрыкивался от ласк, отвечая тем же. Гиззельбанат приписывала это своим неотразимым чарам, хотя в действительности Родис выражал всего-навсего признательность вдовушке, одарившей его счастливыми облигациями.
Гиззельбанат млела от неземного счастья и шептала!
— Хазер улям! Сейчас умру!
— Не умирать надо, а жить. Долго, долго жить! — отвечал Родис.
В перерыве между ласками Родис вернул хозяйке облигации, приложив к ним выигрыш — сорок рублей. О более крупных выигрышах он, естественно, умолчал, заменив счастливые облигации другими, приобретенными тут же, в сберкассе.
Гиззельбанат сделала красивый жест:
— Выигрыш принадлежит тебе, мой хороший!
— Ты меня оскорбляешь! Я выполнил свой служебный долг, и только! Купи себе что-нибудь на память…
— Ярай, ярай… Ладно, ладно… Я куплю браслет и выгравирую на нем твое имя, дорогой.
— Умница ты у меня. Купи лучше серьги. — Предусмотрительный агент предпочитал не оставлять после себя даже косвенных следов.
— Пусть будет по-твоему. Но облигации возьми себе. У тебя счастливая рука…
Родис отнекивался и от этой чести, он серьезно опасался, что Гиззельбанат пытается таким образом напрочь закабалить его. Он разгадал ее маневр и искусно отбил атаку:
— Облигации оставь у себя. У меня будет лишний повод навестить тебя. Мы вместе будем проверять таблицы выигрышей…
— Какой ты хороший! — не унималась хозяюшка. — В наше время такие, как ты, редкость! Чем же тебя отблагодарить? Хочешь, я объявлю через газету благодарность тебе и твоему ИДБС?
— Мне большей награды и не надо. И начальство будет довольно, и мне перепадет.
Гиззельбанат совсем разошлась и выставила на стол все наличные запасы съестного и горючего. Насытившись, они уселись на диване и в обнимку смотрели телевизионную передачу: на голубом экране картинки больше уже не рвались пополам. Часы пробили девять. Родис покинул Гиззельбанат, которая настаивала на том, чтобы он остался. Но Родис сослался на неотложные дела, и хозяйка, сокрушаясь, проводила его до ворот.
— До скорой встречи, родимый! А я пойду писать письмо в редакцию.
В ЛУЧАХ СЛАВЫ
ИДБС купалось в лучах славы. Районная газета посвятила целую страницу новому движению в бытовом обслуживании населения.
Страница открывалась благодарственными письмами старушки Хаернисы и Гиззельбанат Газзалиевой. Письма подкупали своей искренностью и простодушием.
Письмо старушки Хаернисы, написанное, как помнит читатель, многоопытной рукой Булата, было так правдиво, что ни один квалифицированный психолог не мог бы заподозрить подделку:
«Когда неизвестные мне лица похитили у меня диван, я чуть было не сошла с ума и не знала, чем это я прогневила аллаха, что на меня, и без того обездоленную, свалилась ни за что ни про что такая беда. Я хотела было пожаловаться на милицию, что плохо охраняет покой населения Яшкалы: то у одного, то у другого пропадают разные носильные и другие вещи и предметы. Когда же на другой день диван в исправленном виде вернулся неизвестно каким чудом в мою квартиру, я возблагодарила аллаха и тех добрых людей за их отзывчивость по отношению к престарелым людям, отдавшим все свои силы на процветание нашего города, которые теперь, получая трудовую пенсию, ушли на заслуженный покой, лишенные прежних сил, чтобы привести в порядок свое скромное имущество. За что выражаю большое народное спасибо — рахмат — бригаде Идыбысы, что значит, как потом мне разъяснили, идеальная добрая бытовая служба при комбинате под руководством товарища Ибраханова. Тысячу раз салям добрым людям и тысячу раз им рахмат. К сему собственноручно подписуюсь. Хаерниса, 82 лет от рождения, что подтверждается моим паспортом».
Второе письмо, написанное размашистым почерком, выдававшим широкую натуру автора, не изобиловало особыми красотами стиля. Это было скорее даже не письмо, а крик души, который Гиззельбанат выплеснула на публичное обозрение общественности Яшкалы.