Навстречу неслись автомашины классных марок. Когда-то он, Ибрахан, разъезжал на «Волге», мечтал о «ЗИЛе», «Чайке». Но волею судеб пришлось пересесть на «Москвича». Приподнятое настроение мгновенно рассеялось, едва только мимо промчалась лихая «Волга». Ибрахан невольно съежился, стараясь быть незамеченным, не бросаться в глаза счастливому пассажиру «Волги». Но тут же приосанился, выпрямился: кто-то ехал на скромном «Запорожце» или на «Шкоде».
А вот на пролетке, устланной красно-голубым ковром, солидно покачивался в такт своему рысаку директор «Металлолома». Увидев Ибрахана на «Москвиче», он почтительно снял шляпу и сник, словно гриб на ярком солнце. Вот что значит сила персонального транспорта! Легковая автомашина и человеком может сделать, и в пшик превратит в два счета…
— Насколько я понял, мы едем в Сандуны, — сказал Ибрахан. — Ждут ли нас там? Все ли готово к приему?
— Ибрахан Сираевич, — успокоил Булат, — я предвидел такой вариант и распорядился, чтобы там сегодня не было ни одного клиента. Объявлен санитарный день.
Мухарлям резко свернул в сторону и лихо подъехал к гордости яшкалинского комбината бытового обслуживания — городской бане.
Что собой представляли яшкалинские Сандуны? По инициативе и личному замыслу Ибрахана женское отделение городской бани было коренным образом реконструировано по образу и подобию знаменитых Сандуновских бань в Москве.
На средства, ассигнованные для строительства второй городской бани, в женском отделении старой бани был устроен мраморный бассейн, установлены по примеру римских бань широкие топчаны, могущие принять в свое лоно клиентов самой крупной комплекции. Главным и основным украшением новой бани — надо ли подчеркивать — был буфет с прохладительными и горячительными напитками.
Словом, яшкалинскими Сандунами Ибрахан, прямо скажем, заткнул за пояс коммунальников Уфы. Кто бы ни приезжал в Яшкалу, их неизменно приглашали в баню, точно так же, как в Москве гостей столицы приглашали в Третьяковку или во Дворец съездов. Правда, для рядовых граждан Яшкалы в связи с этим возникали некоторые неудобства. В мужском отделении устанавливались — чисто стихийно — то мужские, то женские дни, и часто происходила путаница, доходившая до шумных скандалов. Все это, однако, было сущим пустяком по сравнению с тем моральным капиталом, который приобретал Ибрахан и возглавляемый им комбинат в глазах приезжих.
На сей раз судьбе угодно было сыграть с Ибраханом злую шутку и преподнести ему сюрприз. Едва Мухарлям подкатил к яшкалинским Сандунам, их встретил дородный директор бани, нос которого достаточно красноречиво свидетельствовал о том, что из всех компонентов банного обслуживания особое предпочтение он отдавал буфету.
— Маленькая осечка получилась… — запинаясь, стал объяснять он возникшую в бане ситуацию. — Мож-жет, в-вы найдете на него управу: ни за что не хочет уходить…
Такого сюрприза Ибрахан никак не ожидал: кто это посмел противиться его приказу?
— Я ему: сегодня санитарный день, баня закрыта. А он мне: какой там санитарный день? Покажи мне приказ! Скоро твоему любимчику Ибрахану, извините, это он так сказал, зададут, извините за выражение, такую баню, что никакой санитар не поможет.
— Говори толком, о ком говоришь?
— Да кто может бузить, как не ваш Шагей-бабай! Приблизили его к себе и носитесь, как с пис-саной торбой…
— Неужели вы с Ахлямычем не справитесь с хилым старикашкой? — резонно заметил Булат.
В это время двери предбанника раскрылись настежь, и на пороге показалась во всей своей красе невзрачная фигура Шагея. Прикрывшись березовым веником, он, если бы его не сдерживали, вышел бы, наверное, ораторствовать и на улицу.
— Я до сих пор молчал, — кричал Шагей-бабай. — Я вообще не говорун. Но после того как вы прикончили мой самовар, мою стеганку и шапку, больше молчать не буду… Вы наступили на мою больную мозоль — и я подыму такой шум… Я понял, что молчанием с такими, как вы, ничего не добьешься. Не нравится, Ибрахан, да?.. Приехали сюда после собрания попариться? Оно и понятно, на собрании вам никто жару не задал. Вы и решили попариться и устроить праздничный междусобойчик подальше от постороннего глаза. Так ведь? Ну что ж, милости просим, присоединяйтесь к вашему Ахлямычу. Места под столом, где он валяется, еще много, хватит и на вас…
Ибрахан силой оттолкнул Шагея и прошел прямо в буфет. Действительно, Ахлямыч-банщик, он же по совместительству и заведующий банным буфетом, действительно валялся мертвецки пьяный.
Картина не из приятных! Она была просто отвратительная. Ибрахан в сердцах сплюнул и покинул с Булатом баню, пригрозив ее директору:
— Завтра объяснительную, как дошли до такого позора…
Так хорошо начавшийся день, день признания и торжества ИДБС, закончился омерзительно, оставив противный осадок…
— Вот с какими горе-кадрами внедряешь новый быт! — сокрушался Ибрахан.
Он долго не мог прийти в себя и, вернувшись домой, не поужинав, принял таблетку люминала и попытался уснуть. Долго ворочался с боку на бок, а сон все не шел. Где-то скрипнула калитка: значит, Минира опять выскользнула из родительского дома на очередное свидание с Булатом. А может, с кем-либо другим? И в кого она такая уродилась? Ибрахан не поленился, встал с постели и заглянул сквозь занавеску во двор. Так оно и есть, Минира с Булатом в обнимку куда-то удалялись… Завтра надо будет поставить точку: или — или, нечего компрометировать на глазах у всего города дочь руководящего товарища. До каких пор можно продолжать ухаживания и ночные свидания? Ибрахан принял еще одну таблетку снотворного и, хоть в квартире было тепло и душно, с головой укутался в теплое одеяло.
ТРУДОВЫЕ БУДНИ
А на другое утро, точно в девять, Булат явился в комбинат свежий, как огурчик, — усталость, бессонница — ни в одном глазу.
«Вот что значит молодость!» — с завистью подумал про себя Ибрахан, запираясь в кабинете с Булатом и наказав Аклиме никого не впускать.
Булат пришел не только свежий внешне, но и полный свежих идей, направленных на развитие выдвинутых накануне Ибраханом предложений о переходе на открытые формы работы бригады ИДБС.
Так начался новый этап в жизни комбината, так начались для Ибрахана с Булатом новые трудовые будни, полные новых забот и треволнений. Оба старались вычеркнуть из памяти огорчительный эпизод — провал выездного мероприятия в баню. Как ни в чем не бывало они сдержанно поздоровались с промелькнувшим в коридоре Шагеем и занялись текущими делами…
Работа закипела. Из Уфы были приглашены лучшие художники и фоторепортеры. Им были заказаны красочные фотостенды, фотовитрины, популяризирующие ИДБС, отражающие многогранную деятельность комбината по линии ИДБС, и просто зазывные плакаты с броскими и запоминающимися лозунгами-призывами, вроде таких: «Нет никаких чудес! Обращайтесь в ИДБС!», «Если тебя не попутал бес — помни: есть на свете ИДБС!» — и многие, многие другие. Автором всех этих плакатов, которым мог бы позавидовать любой графоман, был не кто иной, как Булат.
В наиболее людных местах красовались на фанерных щитах фотокопии газетной полосы яшкалинской газеты с материалами об ИДБС.
Словом, машина завертелась. Завертелась для того, чтобы все в людях Яшкалы было прекрасно: и одежды, и обувь, и прическа, и лицо. Активная и наглядная пропаганда идей ИДБС в этом духе возымела свое действие. В ателье и мастерские комбината посыпался нескончаемый поток заявок и заказов. Ибрахан каждое утро получал от планового отдела радующие глаз сводки. Но он, надо отдать ему должное, предостерегал Булата от чрезмерного увлечения большими цифрами:
— Легче на поворотах! Иначе свернем себе шею…
Конечно, при том массовом характере, какое приобрело ибрахановское движение, трудно было избежать накладок и недоразумений.
Наряду с похвалами и благодарностями слышались и недовольные голоса. В основном это были жалобы на непомерно высокую стоимость услуг ИДБС. Действительно, к обычным расценкам по настоянию Булата приплюсовывалась надбавка в 23 процента за «экстраобслуживание», что сразу резко повышало доходы комбината. Главный бухгалтер возражал против незаконной надбавки и отказывался подписывать счета клиентам. В результате подписывал их один Ибрахан, подписывал формальности ради дважды, так требовал закон в случае возражения бухгалтерии.
А тут как назло снова всплыла злополучная шагеевская шуба и меховая шапка, сшитые Факаем и Акопом. Стоимость этого пошива непогашенным укором висела на балансе комбината. Шагей, естественно, и не думал платить за явный брак. Исполнительный счетовод, ведавший расчетами за готовую продукцию, аккуратно каждые десять дней выписывал Шагею счет на 49 рублей 26 копеек. Шагей аккуратно собирал эти счета, чтобы при случае швырнуть их в лицо Ибрахану.
Такой случай вскоре подвернулся, когда счетовод к указанной сумме 49 рублей 26 копеек прибавил еще пени, присовокупив угрозу, что деньги будут взысканы судом в бесспорном порядке.
Старик вскипел от негодования и, как обычно, минуя аклимовский шлагбаум, ворвался в кабинет к Ибрахану, когда тот с Булатом обсуждали очередное оргрекламное мероприятие.
— Что, издеваться вздумали, товарищи начальники?! Мало того, что пустили слух, будто я с ума сошел, так еще на моих грошах план хотите выполнить? Видали мы таких! Послушаем, что запоете, когда вызовут в Уфу и учинят допрос по всем статьям…
Когда же Ибрахан узнал, что вывело из себя бабая, усадил старика в кресло, вызвал Аклиму и тут же, чтобы еще раз успокоить старика, продиктовал приказ по комбинату: «За допущенный брак при выполнении заказа для гр. Шагея — сына Шахмана стоимость готовой, но забракованной продукции — шубы и меховой шапки — отнести целиком за счет мастеров Ф. Фасхутдинова и А. Хачикяна, которые за этот брак получили уже административные взыскания. Означенную сумму погасить в течение месячного срока. Обязать в этот же срок вернуть гр. Шагею — сыну Шахмана принадлежащие ему шубу и меховую шапку, незаконно изъятые Ф. Фасхутдиновым и А. Хачикяном. Настоящий приказ сегодня объявить Ф. Фасхутдинову и А. Хачикяну под расписку».