В древности, говорят, жила сказочная птица феникс. Она сгорает в огне и спустя сорок дней и ночей вновь возникает из пепла, обновленная, полная сил для новых высоких взлетов.
Вышедший от Аксакала Ибрахан всем своим видом походил на вновь возрожденного из пепла феникса. Бессознательно низко поклонился всем, кто сидел в приемной, а затем подошел к каждому и крепко пожал руку, как бы благодаря их за то, что с ним так снисходительно обошлись в кабинете. Всем было ясно: Ибрахан снова в седле! Как, в каком чипе, на каком участке — не так уж важно. Главное — уцелел, вернулся в номенклатурное лоно. Какой ценой далось это ему, не знал никто, кроме него, Аксакала и тех, кто был в кабинете.
Грозовые тучи, сгустившиеся над головой Ибрахана, рассеялись, Ибрахан быстренько выскочил на улицу.
Символично, что и на улицах Яшкалы разразился освежающий ливневый дождь. Выпятив грудь, Ибрахан гордо зашагал по мокрым улицам, не замечая дождя, не обращая внимания на лужи, дождевые реки. Ему навстречу, спасаясь от дождя, спешили знакомые.
— A-а, привет, дружище! — еще издалека басил Ибрахан.
О, как хотелось ему, чтобы теперь кто-то, невзирая на ливень, остановил его, расспросил, как дела. Но все бежали, спасаясь от дождя.
«Вот эгоисты! Каждый думает только о себе! Словно сахарные, боятся, что растают». И он зашагал еще быстрее, приплясывая и бодро напевая про себя: «Ля-ля! Ля-ля! Ляль-ля-ля».
Дома его с нетерпением ждали не только Ямбика и Минира, но и Ярмухамет. Бывший участковый отлично понимал, что сегодня у Аксакала решалась не только судьба Ибрахана: будущее Ярмухамета тоже целиком зависело от этого визита.
Промокший до ниточки, Ибрахан ввалился в дом и, не переодеваясь, обнял домочадцев.
— Можете поздравить!
Хотя на дворе дождь пошел на убыль, в доме Ибрахана стало сыро от пролитых слез. То были слезы радости: гроза миновала…
Ибрахан переоделся. Ямбика с Минирой принялись собирать на стол.
— Ну, дорогие мои! Итак, я снова на коне! Обмоем же копытца нового коня, что повезет нас вперед к новым успехам. Ярмухамет, снимай чалму с белоголовых бутылок!
Все ожили, от былой печали не осталось и следа. Сели за наспех организованный праздничный стол. Наполнили рюмки.
— Так за что же и за кого мы выпьем? — задал недвусмысленный вопрос Ярмухамет, желавший как можно скорее узнать, что его персонально ждет в ближайшем будущем.
Зеленоватые глаза хозяина дома хитро заблестели под нависшими черными бровями.
— А вы угадайте!
Но какие ни называли домочадцы учреждения и объекты, никто не попадал в точку. Особенно опростоволосился Ярмухамет, он называл самые высокие должности и посты, на которые Ибрахан едва ли мог претендовать после скандального провала с ИДБС.
— Нет у тебя чутья, Ярмухамет. Работа в милиции не пошла тебе впрок. Нюхом должен чувствовать, какая должность по моим способностям.
— Ну, не мучай нас, скажи сам! — взмолилась Ямбика.
— Какой участок у нас сейчас самый боевой? Производство товаров широкого потребления! Вот! И меня, как видите, бросили на этот ответственный участок — в промкомбинат.
Все захлопали в ладоши. Правда, Ярмухамет, надо честно признаться, хлопал в ладоши не так усердно, как остальные: он никак не мог сообразить, в качестве кого Ибрахану предстоит применить свои способности на промкомбинате. Однако все были счастливы, что черные дни миновали, и никто не задал лишнего вопроса, кем назначили в комбинат Ибрахана. Ну конечно же директором!
Поглощая закуску и осушая рюмку за рюмкой, Ибрахан открыл небольшую семейную пресс-конференцию.
Ярмухамет выпытывал мельчайшие подробности большого разговора в Голубом доме:
— Здорово песочили?
— И врагу не пожелаю… За два часа, что пробыл у Аксакала, я семь раз пропотел, семь раз меня окунали в ледяную воду. Какие каверзные вопросы задавали! Но я выстоял. Особенно старался меня поддеть, как вы догадываетесь, мой «заклятый друг» Хамза.
«Как вам, уважаемый Ибрахан, могла прийти в голову такая идея — оказывать гражданам медвежьи услуги в их отсутствие?» Я ему на это выдал. «Конечно, говорю, работать по старинке легче и проще. Никакого риску, никаких забот. Зачем голову ломать над новым, когда можно перенять опыт вчерашнего дня и уж в крайнем случае подражать столице. Идея ИДБС, говорю, сама по себе перспективная, но беда в том, что скомпрометировали эту идею сомнительные люди, вроде Родиса».
При упоминании имени Родиса Ярмухамет помрачнел: «Значит, о моем зятьке у Аксакала шел разговор. А как насчет ибрахановского зятька?»
— А про Булата что говорили? — не выдержал Ярмухамет.
— Говорили, конечно, но я взял все на себя.
«Значит, выгораживает своего», — подумал Ярмухамет и спросил:
— А потом?
— А потом я сказал Аксакалу, что вся беда ИДБС в том, что это движение родилось раньше времени. Конечно, когда у нас будут всюду умные машины вроде компьютеров, или как их там называют, то можно будет безошибочно учитывать запросы и нужды населения. Опять же заочно…
И тут Аксакал припомнил старую поговорку: «„Поспешишь — людей насмешишь“. За славой Ибрахан погнался. Лучше бы слава за вами гналась. А то получается дутая слава. Вот и Сандунами вы опередили время».
Я, как мог, защищался: «В Москве, мол, есть Сандуны, а нам, выходит, нельзя?» — «В Москве и метро есть, а оно не всюду пока строится». Ну, что я мог на это ответить? Если бы только Сандуны, куда бы ни шло, а тут выкопали еще старые грешки и выдали по большому счету.
Не желая вдаваться в дальнейшие подробности «пропесочивания» и головомойки у Аксакала, Ибрахан не упомянул о строгом предупреждении Аксакала: «Учтите, уважаемый Ибрахан, это последняя ваша ставка! Больше никаких поблажек и амнистий не будет. Даем последнюю возможность оправдать себя на работе. Если что, пеняйте на себя».
Когда Ибрахан закончил свой скорбный рассказ, Ямбика подошла к мужу, погладила по бритой голове и ласково произнесла:
— Бедненький, досталось же тебе! Теперь все будет хорошо. Работай, как все, и не увлекайся, знай меру!
— Теперь вам надолго урок будет, — сказал Ярмухамет. — Будете знать, как окружать себя жуликами. Я, помните, предупреждал вас, что Булат и Родис жулики, задержал их, а вы потребовали немедленно их выпустить.
— Выходит, ты знал, что Родис жулик, и выдал за него свою дочку. Вот потеха!
— Как было не выдавать, — взъелся Ярмухамет, — если Тинира слезами обливалась?!
— Ладно, ладно, не ссорьтесь, — утихомирила друзей Ямбика. — Сам же ты, Ибрахан, кричал: «Двойная свадьба! Ура!»
— Да-а, — вздохнул Ярмухамет, — для тебя все обернулось удачно… Ты снова на коне… Твой зятек тебе, выходит, не повредил, а мой сыграл со мной злую шутку. Ни за что ни про что хожу обездоленный, и не знаю, на каком я свете…
— Да ты, Ярмухамет, не горюй, пристроим и тебя…
— На промкомбинат?
— Будешь опять же начальником.
— Над чем начальником?
— Будешь начальником охраны комбината! Что, плохо звучит?
— Звучит-то ничего, да что там охранять?
— Имущество, станки, готовую продукцию.
— От кого?
— Как от кого? От воров и жулья. Работа, сам понимаешь, несложная.
— Да, — согласился Ярмухамет, — работа, что называется, не бей лежачего…
— Не в масштабе суть. Зато при деле будешь… А теперь давай по домам! А то день выдался какой тяжелый.
РАЗВЕ ЭТО КУМОВСТВО?
Прошло четыре месяца. Облетели листки календаря, облетели листья на деревьях. На смену осени пришла зима. Декабрьские морозы сковали землю, но жизнь в промкомбинате, куда перебросили Ибрахана, забурлила по-новому.
Основная производственная база находилась на окраине Яшкалы, а цехи саней и телег — в семнадцати километрах от города.
Первые дни Ибрахан болезненно переживал, что ему приходится «вкалывать» на отшибе, вдали от квартиры, вдали от городских организаций. Раньше он был у всех на виду. Встретишь, бывало, знакомого приятеля и на ходу, нет-нет, выпросишь дефицитных деталей или получишь оборудование сверх плана.
Теперь Ибрахан был предоставлен сам себе. Редко-редко заглянет на промкомбинат какой-нибудь инструктор или инспектор.
С одной стороны, как будто и лучше, никто тебя не дергает, не читает нотаций, не выговаривает, но с другой — варишься в собственном соку. Высокое начальство судит о тебе, о вверенном тебе участке только по сухим статистическим сводкам. А что скрывается за каждой строкой сводки, сколько бессонных ночей, сколько мытарств и нервотрепки, об этом никто и не догадывается.
Ибрахан работал за троих. Следуя старой поговорке: «Если Магомет не идет к горе, то гора идет к Магомету», он, не жалея обуви, обивал пороги всяких инстанций, выжимал дополнительные ассигнования, отвоевывал новое здание, буквально зубами вырывал новое оборудование. Словом, новоиспеченный директор показал, на что он способен: комбинат при нем зажил полнокровной жизнью.
Планы и по ассортименту, и по качеству выполнялись.
Все шло как по маслу, и, право, грех было сетовать на судьбу. Сиди себе спокойно на месте, пожинай лавры на скромном участке и не рыпайся. Так нет, все ему не сидится, все не по нем, какая-то черная кошка продолжала царапать ему душу.
Чего-то ему не хватало, а чего именно — он и сам не знал. Больше всего его угнетало однообразие, монотонность. Сегодняшний день как две капли росы похож на вчерашний, а завтрашний — точный слепок с сегодняшнего. Нет прежнего величия, прежней шумной жизни, когда ты и твои дела были средоточием всей Яшкалы. Уж слишком разителен контраст между тем, что было совсем еще недавно, и тем, что сталось с ним по воле злого рока!
Вслед за Ибраханом к месту его новой службы потянулся хвостик. Помимо Ярмухамета туда попали Факай и Акоп.
Предусмотрительный Ибрахан посадил их на такие участки, где им, при всем желании, не на чем было погреть руки. Ибрахан строго-настрого предупредил их: малейший сигнал, и он расправится с ними вплоть до предания суду. Вместе с ними в комбинат были приняты и другие сослуживцы. И, конечно, среди них Аклима — неизменный секретарь.