уж от организма твово зависит, каким проснёсси. Крепкий – значит, всё в
порядке. Ну а нет – так на то и суда нет, самого себя вини. Захочешь выйти из
запоя – каждый день уменьшай похмельную дозу: сперва полторы бутылки
выпивай, потом одну, всё меньше и меньше. Авось да выйдешь. А коли вовсе
бросать надумаешь – приходи, я пока тут.
- Ну, спасибо, Порфирьич, - приободрился Добряков. Он поднялся, откупорил
последнюю бутылку и припал ртом к горлышку. Выпил полбутылки, кисло
посмотрел на остаток, покосился на кусты – хотел было выбросить. Однако
передумал, аккуратно перелил всё в пластиковую бутылку, упрятал ее в
потайной карман и, пожав старику руку, направился к автобусной остановке.
«Чтоб в дороге не скучать», - подумал он.
А Порфирьич, глядя ему вслед, вовсе не о лекции своей несостоявшейся
думал. Впервые думал не о ней.
«Не пришла пора, видать, - думал он. – А жаль: хороший человек, не
безнадежный. Ну, ничто, придет ему срок, ой как быстро придет…»
Выйдя из автобуса, Добряков забросил пустую пластиковую бутылку в кусты
возле остановки (дома таких емкостей девать некуда, к тому же карманы
12
сейчас понадобятся для другого) и бодро зашагал в универсам. Нужно было
подзаправиться: впереди долгий день, а если не подпитывать
бултыхающуюся в нутре дозу, он шибко долгим и тоскливым покажется.
На полученные со сданной тары деньги набрал десять бутылок пива.
Поначалу, когда толкался в торговом зале, думал взять, как прежде,
«Жигули», а потом призадумался и решил шикануть по полной. Денег вполне
хватало, прикинул он, чтобы взять, например, двенадцать бутылок
«Сибирской короны» или семь поллитровок «Heineken». Постоял, помялся,
решил было купить «иномарку», как любил выражаться. Однако в этом
случае отдать придется в аккурат все, что получил у Порфирьича, а между
тем нужно купить сигарет и чипсов под пивко. Пришлось обойтись десятью
бутылками «Сибирской короны». Истекая слюной от предвкушаемого пира,
Добряков примостился в очередь и стал дожидаться счастливого момента,
когда выйдет на улицу, вытащит из кармана зажигалку и тут же, у крыльца, привычным движением сорвет пробку с запотевшей бутылки.
Очередь продвигалась медленно, малейшая заминка на кассе выводила его из
себя. Время близилось к обеду, а он с самого утра употребил только пару
литров.
«Того и гляди, трезвенником станешь», - раздраженно подумал он.
Но вот товар просканирован, деньги вручены кассиру, несколько монеток
сдачи утонули в кармане, следом за ними Добряков отправил по две бутылки
в оба кармана, а оставшиеся шесть ухватил в обе «клешни», как называл
специальный захват пальцами, позволявший нести в одной руке несколько
бутылок, и вышел из магазина.
Поставил бутылки на асфальт, одну из них откупорил и жадно припал к
горлышку. Опрокинул половину, проглотил, выдохнул. Хорошо пошло!
Закурил. Помечтал о будущем – оно теперь рисовалось ему светлым и
радужным, как вот эта отливающая всеми цветами ажурная пивная пена.
13
- Здорово, - кто-то хлопнул его сзади по спине.
Добряков обернулся – Рюмин. Его сосед по лестничной площадке, Рюмин
был на три года старше его, но выглядел не в пример блекло: землистый цвет
лица, без передних зубов в вонючем рту, из которого разило, как из душной
бочки, с застаревшим фингалом под левым полузаплывшим глазом и с
отвратительной гноеточивой сыпью на лбу, пигмейского росточка да и
вообще убогий какой-то.
- Ну, здорово, - проворчал Добряков. Он не любил Рюмина за его
назойливость, за постоянные поползновения подмазаться, набиться в друзья.
- Слышь, - льстиво подъезжал сосед, - не угостишь глоточком? С утра
сгораю…
- С утра? – удивился Добряков. – Так уж давно сгореть пора.
- На тебя вся надежда, - будто не слышал Рюмин.
- Ну чего пристал? – злобно наехал Добряков. – Иль не знаешь, что я не
работаю, что на инвалидности я?
- Так ить я тоже не работаю, - испуганно съежился сосед. – Могли бы того…
друг другу помогать…
- В чем помогать-то? – расходился Добряков. – Помогать пиво мое хлестать?
- Эх ведь ты какой! – Рюмин опасливо отступил в сторону. – Никогда не был
человеком. По-человечески попросил помочь, а ты…
- А ты знаешь, что задавать вопросы и пердеть – проще, чем отвечать и
нюхать? – и Добряков угрожающе надвинулся на соседа.
- Ну ладно ты, ладно, я ведь ничего… - Рюмин даже отпрыгнул подальше от
сурового соседа, укоризненно покачал головой и зашагал прочь, сокрушенно
махнув рукой.
14
Добряков допил пиво, сунул пустую бутылку в урну, прихватил остальные с
асфальта и направился домой.
«Может, зря я с ним так? – подумал он. – Да нет, ничего не зря! Работать не
хочет, а у инвалида просит!»
Придя домой, Добряков развалился на диване на кухне. Одну бутылку он
поставил на стол, остальные восемь убрал в холодильник.
Было десятый час вечера часа, когда, выкурив полторы пачки сигарет и
выпив девять бутылок, Добряков поднялся с дивана, пошатываясь, прошагал
в туалет, справил нужду и хотел было отправиться спать, но вдруг
остановился посреди прихожей и задумался. В холодильнике оставалась еще
одна бутылка, она-то и вспомнилась ему и не давала покоя. Он совершенно не
думал о том, что случится, что непременно произойдет в половине пятого
утра и как он с этим будет справляться без снотворного и без тех
спасительных двух литров, рекомендованных ему Порфирьичем. Другая
мысль сейчас завладела его тускнеющим сознанием – осталась еще одна
бутылка, которая должна быть выпита!
Запнувшись за угол паласа и едва не влетев головой в холодильник, он кое-
как устоял на ногах и распахнул дверцу. Вот она! Вот это сейчас самое
главное! А там… А там будь что будет – и золотистая жидкость, как в
воронку, устремилась в горло и бесследно исчезла.
Он уже не помнил, как добрел до кровати, как, завалившись на правый бок и
пробуя накрыться, смог укутать только ступни, как простонал перед тем, как
впасть в тяжелое забытье.
2.
15
Жизнь Добрякова, не настолько богатая событиями, чтобы занять много
времени, не уместится, однако, в несколько фраз, даже если постараться
спрессовать основное и отцедить второстепенное. Думается, одной главы
будет все же достаточно. Следовательно, у нас есть те несколько часов, что
отделяют его тревожный сон от кошмарного пробуждения, которое
непременно наступит и будет, как всякое очередное похмелье, ужаснее
предыдущего. Итак, пока он спит, не станем терять времени.
Наследственных причин приверженности Добрякова к Бахусу в жизни
нашего героя вроде бы не обнаруживается. Никто из его предков не страдал
этим пристрастием откровенно, хотя случалось, конечно, всякое. Его
покойный дед, например, был не прочь выпить, но в то же время запоями не
страдал и до самой пенсии исправно и похвально работал главным
бухгалтером в совхозе.
Добрякову было тринадцать лет, когда погибли дед и бабка – вместе, в один
день и час. Это было 23 февраля. Днем мальчик пришел в крохотную избу на
окраине села поздравить дедушку с Днем Советской Армии и запомнил, что
дед был трезв и приветлив, а бабушка угостила внука вкусным тортом, каких
потом во всю свою жизнь он никогда не едал. Секрет этих тортов был в их
приготовлении. Как позже узнал Добряков, бабка каким-то особенным, ей
одной известным способом, выпекала коржи в русской печи, потом долго
томила их в сладком сиропе, а уж затем складывала в торт, прослаивая их
вкуснейшим кремом, также приготовленным по уникальному рецепту.
Так вот, поздравив в тот день деда, поблагодарив бабушку, мальчик
отправился домой, не зная, что видел их живыми в последний раз.
Среди ночи его разбудили громкие голоса родителей. Мама в пальто подошла
к его кровати.
- Оставайся пока с тетей Фисой. Бабушка и дедушка умерли, - сказала она в
спешке.
16
И ушла. В комнату вошла соседка тетя Анфиса (Фиса, как называли ее
родители и сам мальчик) и присела на край его кровати.
- Ты успокойся, - погладила она его по голове. – Все умирают, бояться не
надо. Ты ведь не боишься?
- Нет, - тихо ответил мальчик Добряков и, наверное, не слукавил: это была
первая смерть в его жизни, и он еще хорошенько не знал, что она собой
представляет.
– Ну и прекрасно, - улыбнулась тетя Анфиса. – Я побуду с тобой. Спи, еще
ночь, - и накрыла его до подбородка одеялом.
Он повернулся к стене и действительно скоро уснул. А во сне увидел деда и
бабушку, которые пекли большой вкусный торт в печи. Потом дед сноровисто
взгромоздился на огромный корж, бабушка подхватила ухватом корж вместе с
дедом и сунула в печь. Дед улыбнулся и сказал: «Я умер». Потом на корж
села бабушка, ухват сам взвился в воздух, поддел тесто и сидящую на нем
старушку и отправил вслед за дедом. Добряков услышал бабушкин веселый
голос: «И я умерла», а чья-то невидимая рука взяла черную заслонку и
закрыла ею пылающий очаг.
Проснувшись, Добряков понял, что сон был навеян любимой его сказкой про
Жихарку, которую часто рассказывала ему бабушка. У деда с бабкой жил
внучок Жихарка – озорной, шебутной, неугомонный. Ушли как-то старик со
старухой в лес, а Жихарку одного оставили, наказав, чтобы сидел дома и
никуда не выходил. Но едва ушли, Жихарка прыг-скок на полянку и
столкнулся нос к носу со страшным Бабайкой. Бабайка улестил мальчонку и
пригласил в дом. А там предложил растопить печь и поиграть в калачики.
Жихарка спросил, что это за игра такая, а Бабайка ответил, что ребенок, мол, садится на лопату, и его суют в печь, где он превращается в симпатичный, румяный калачик. Ну, раз так, уселся Жихарка на лопату, руки-ноги