она, явился для Добрякова его сосед Рюмин.
- У вас всегда были такие натянутые отношения? – спросила Анна
Кирилловна.
- Ну да, - кивнул Добряков. – Он просто не может слова сказать без каких-то
намеков, без второго смысла. И всегда при этом так гаденько ухмыляется, 258
будто знает про тебя что-то такое, чего ты и сам не знаешь, и пытается
шантажировать… Так всегда противно с ним говорить… А тут еще эту
гадость тогда мне сказал… Ну… я и не выдержал, - виновато закончил
Добряков и свесил голову.
- Что же, ваше состояние мне вполне понятно, - сочувственно, как показалось
Добрякову, сказала она. – Остается только, чтобы судья поверил вам и
проникся вашим тогдашним состоянием. Вы свободны. Завтра утром жду вас
у себя. Не советую скрываться.
- Да что вы… что вы! – вскочил со стула Добряков. – Я обязательно приду…
Это ведь в моих интересах…
- Вот именно – в ваших, - Анна Кирилловна сделала ударение на последнем
слове, глядя ему в глаза. – До свидания.
- Да… До свидания… Я обязательно приду… Спасибо вам… - лепетал
Добряков, пятясь к двери. И только когда ткнулся спиной в стену,
развернулся, толкнул дверь и даже не вышел, а как-то вывалился в коридор и
закрыл за собой дверь.
«Только бы не встретиться с этим…» - подумал он, опасливо покосившись на
закрытую дверь соседнего кабинета с табличкой «Дознаватели».
Он быстро пошел по коридору в направлении лестницы, по которой
поднимался сюда, и в несколько шагов сбежал на первый этаж, где, он
надеялся, ждали Зина и адвокат.
Они действительно ждали его, стоя у входной двери, и о чем-то живо
перешептываясь.
- Вот и он, наш Шильонский узник! – увидев его, воскликнула Зина.
- Чего? – растерянно улыбаясь, подошел к ним Добряков.
- Чего-чего! – передразнила она. – Чевочка с хвостиком! Допрыгался?
- Зинаида Николаевна, не стоит так обращаться с подследственным, - мягко
поправил ее адвокат. – Ему сейчас и без того нелегко.
- Ему всегда нелегко, - гнула свое Зина, напускаясь на Добрякова. – Кой черт
тебя дернул руки-то распускать? Загреметь захотел, да? Здесь ведь не война, 259
чтобы кулаками что-то доказывать! А если бы я никого не нашла из
адвокатов? Если бы никто не захотел с утра тащиться невесть куда ради
такого вот героя?
- Да потише ты, - раздраженно шепнул Добряков, озираясь на дежурного.
- Потише! – снова передразнила Зина. – Все и так знают, что ты натворил!
- Зинаида Николаевна, - снова вмешался адвокат. – Уверяю вас, все будет
лучшим образом. Я уверен, что смогу добиться переквалификации.
Воспользуюсь своим правом и попробую переаттестовать статью у
прокурора. Буквально сегодня же.
- И что тогда? – спросил Добряков.
- Попробуем заменить вам наказание с лишения свободы до ограничения
свободы.
- А что это? – не отставал Добряков.
- Это такой вид уголовного наказания, - заученно начал адвокат, - сущность
которого образует совокупность обязанностей и запретов, налагаемых судом
на осужденного, которые исполняются без изоляции осужденного с
осуществлением за ним надзора со стороны государства. Понятно?
- Н-не совсем, - натянуто улыбнулся Добряков.
- Одним словом, нельзя будет уходить из дома в определенное время суток, нельзя посещать определенные места, нельзя выезжать из города, нельзя
посещать места проведения массовых мероприятий, нельзя участвовать в
таких мероприятиях, нельзя изменять место жительства и работы без
согласия специализированного органа. То есть будете как бы под домашним
арестом, если это понятно. Кроме того, надо будет исправно являться для
регистрации.
- Это я смогу… являться смогу… - возбужденно перебил его Добряков. – И из
дому выходить не буду, зачем мне?..
- Вы подождите пока, еще ничего не решено, - снисходительно улыбнулся
адвокат.
260
- Спасибо вам, Максим Вадимович, - одернув Добрякова за рукав, вмешалась
Зина. – Мы с вами на связи, как договаривались.
- Разумеется, - кивнул адвокат. – До свидания, - и вышел из помещения.
- Ну что, страдалец, пошли, что ли? – уже спокойнее сказала Зина.
Они вышли из отделения и молча направились к автобусной остановке.
- По совести сказать, так ему и надо, этому твоему соседу, - заговорила Зина
после минутного молчания. – С другой стороны, у нас ведь никто не смотрит
на морально-психологические мотивы души, - и она снова замолчала.
- А что, он хороший адвокат-то? – спросил Добряков.
- Все они хорошие, - усмехнулась Зина, - когда заплатишь им хорошо.
- И много заплатила?
- Не твоя печаль, - отрезала она. – Я сказала, что вытащу тебя, значит, вытащу! Только вот что, - она остановилась, повернулась к Добрякову и
близко приблизила лицо, дыхнув на него свежим перегаром. – Только ты
сейчас и на ближайшую перспективу слушайся во всем только меня, понял?
Никакой собственной инициативы! Никаких похождений где-то с кем-то! А
то еще чего-нибудь натворишь. Да что я, впрочем, с тобой, как с малым
ребенком! Сам соображать должен. Одним словом – не будешь слушаться –
плюну на тебя, и делай сам как знаешь!
- Да ты чего, Зин? – виновато выдавил Добряков и, оправдываясь, залепетал:
– Ту шалаву, что ли, вспомнила?.. Ну прости, расстроился я очень, что ты
меня выгнала… Сам не в себе был… Но постоянно о тебе думал…
- Ага, обо мне, как же! – отмахнулась она. – Знаю я, о чем вы все думаете…
Ладно, чего теперь! Я все тебе сказала, решай сам. Пошли, вон автобус.
Зайдем в магазин, купим бутылку, страдаешь, небось?
- Ага, тяжко, - радостно выпалил Добряков. – Не ночь, а кошмар какой-то.
- Дурить будешь – вся жизнь дальнейшая кошмаром будет. А послушаешься –
может, и удастся тебя отмазать. Посидим, расслабимся, не спеша подумаем, как дальше быть.
И она первая поднялась по ступенькам распахнувшего двери автобуса.
261
14
Говоря Зине и Добрякову о своем решении переаттестовать статью, Максим
Вадимович прекрасно понимал, что вводит подзащитного в заблуждение. Он
знал, что, во-первых, переаттестация возможна только после того, как дело
передано в суд, во-вторых, санкционирует переаттестацию только судья, а
никак не прокурор, и в-третьих, сама возможность изменения статьи
предполагает проведение кропотливых мероприятий для подтверждения
невиновности или меньшей степени ответственности подсудимого, а
заниматься такими исследованиями Максиму Вадимовичу нисколько не
хотелось. Он прекрасно понимал, что Добрякову труба, что так или иначе, а
сидеть ему придется непременно, так стоит ли пар пускать, когда
следственная машина запущена и самым естественным образом довезет
горемыку до зала суда?
Максим Вадимович был из тех, кого называют «молодой да ранний».
Окончив институт в шальные девяностые, он как-то сразу попал, что
называется, в струю: пристроился в одной успешной адвокатской конторе,
зарабатывающей неплохие деньги в основном на отмазывании бандитов,
несколькими скандальными процессами сделал себе имя в криминальной
среде и скопил на этом изрядный капитал, половина которого хранилась на
банковских счетах и приносила ему неплохие проценты. В сущности
заработанных в девяностые годы денег ему с лихвой хватило бы на всю
оставшуюся жизнь, можно было оставить адвокатскую практику и жить в
свое удовольствие если не на Канарах или во Флориде, так по крайней мере
где-нибудь на Кипре, однако Максим Вадимович отличался одним завидным
постоянным качеством: он любил свою работу. Впрочем, следует уточнить:
любил он скорее не самое работу, не адвокатскую повседневность как
таковую, а ее результат, материально выражавшийся в толстеньких пачках
262
приятно похрустывающих купюр гонорара. У него было практически все –
две квартиры, два автомобиля, загородная дача, небольшой домик на том
самом Кипре, однако такова уж природа человеческая: денег, как правило, никогда не бывает много.
Разбуженный минувшей ночью телефонным звонком неизвестной женщины,
Максим Вадимович поначалу посетовал, что не отключил телефон, но потом, после того, как просительница изложила ему суть обращения, -
профессиональным чутьем уловил, что даже за ведение этого пустякового
дела, вряд ли требующего проведения каких-либо досудебных мероприятий и
уж тем более напряженных интеллектуальных усилий, - за этот крик
отчаявшейся, готовой на многое, если не на все незнакомки можно запросить
изрядную сумму. А в том, что просительница готова на многое, если не на
все, Максим Вадимович ничуть не сомневался и, слушая взволнованный
голос собеседницы, ломал голову только над одним вопросом – какую бы
цену назначить, чтобы при этом и клиента не отпугнуть, и самому не
продешевить. В конце концов, выслушав ее рассказ и задав два-три ничего на
значащих вопроса (для того, чтобы время потянуть и как можно вернее
оценить ее материальные возможности), он вынес свое резюме: да, дело
непростое и наверняка потребует проведения специальных мероприятий,
времени, затрат…
- Но в принципе возможно? – прервала его Зина.
- Возможно – что? – парировал он.
- Можно ли спасти его от срока?
- Вы знаете, - важно, тщательно произнося каждое слово, ответил Максим
Вадимович, - плох тот адвокат (как профессионал, разумеется), который
сомневается в благополучном исходе дела.
263
- Ну, раз так, значит, вы возьметесь за это? – настаивала она.
- Полагаю, что смогу вам помочь. Только повторяю, что защита наверняка
потребует…
- Это я уже слышала, - оборвала его собеседница. – Говорите, сколько?