Добряков насторожился и приподнялся в кровати, положив голову на
согнутую в локте руку.
- Видела твоего соседа, - сказала Зина, войдя в спальню и ставя на пол сумку
с вещами.
- Где? - удивился он.
- На старом его месте, на любимом – у киоска. Видел бы ты его рожу. Вся
челюсть в гипсе, едва двигается, а туда же – пивко хлещет!
- Он тебе ничего не сказал?
- Ничего. Только поздоровался. Представляешь? Никогда не здоровался, а тут
глянь-ка! И кампания его вся этак вежливенько со мной раскланялась. Я
270
ничего не сказала, кивнула и мимо прошла, но спиной долго чувствовала их
взгляды. Так что ты становишься популярным. Вишь, как уважать себя
заставил! – улыбнулась она.
- К черту такое уважение! – выругался Добряков. – Нужно оно мне!
Единственный дельный там человек – Ермалюк, да и тот дерьмо.
- Это здоровый такой?
- Ну да, заводила ихний. Без него они – мелюзга недоношенная, мразь.
- Тебе до них, точно, дела нет, - согласилась Зина. – Я думаю, ты отныне
прекратишь эту порочную практику – как бомж, хлебать пиво перед пивной
палаткой? Когда можно интеллигентно посидеть дома, побеседовать, поесть
хорошо… Там у нас осталось еще? Выпьем, что ли?
- Я… гм-гм, - откашлялся Добряков.
- Понимаю, неглиже, - рассмеялась Зина. – Ну подползай, халат вон накинь, -
и ушла на кухню.
Потом он вернулся в спальню и снова лег, а Зина отправилась в ванную. Он
слушал, как шелестят струи воды, и чувствовал, как все его тело наполняется
необузданным, диким желанием.
«Что за баба такая? – дивился он. – И хочется-то ее по-особому, не как
остальных! Если и есть счастье, оно, видать, в этом!»
Она вошла – вся раскрасневшаяся, аппетитная, влекущая. Подошла к кровати, призывно посмотрела ему в глаза и легким, рассчитанным движением плеч
скинула на пол яркий халат с шелковыми кистями…
271
* * *
Вторую бутылку они допили уже после того, как отдохнули после
головокружительного секса, наговорив друг дружке нежных слов, надавав
клятвенных обещаний и поверив в них настолько, что все грядущее
представлялось уже в одном только розовом свете. В числе таких обещаний, между прочим, было согласие Добрякова на предложение Зины, которое само
по себе было вполне разумным и с практической точки зрения вполне
подходящим к тем условиям, в которых эти двое пребывали на тот момент,
когда Зина, слегка высвободившись из объятий Добрякова, приподнялась и
загадочно посмотрела ему в глаза. Он томно улыбнулся, но вскоре понял, что
не улыбка подразумевалась ею в качестве реакции на ее взгляд: она смотрела
по-прежнему пристально и цепко, словно пытаясь вползти ему в самую душу
и найти ответ на мучительный вопрос, который никак нельзя было получить
при обычном разговоре. Он занервничал, завозился на постели, лег навзничь
и тупо уставился в потолок, предчувствуя что-то особенное, не из разряда тех
смешков и шепотков, которыми они обменивались еще минуту назад. Лежал
и боялся пошевелиться, а сам все ждал, напряженно и мучительно ждал, что
она скажет, наконец. Это тянулось, как ему показалось, целую вечность, и за
это время он успел покрыться мелким, противным потом, но так и не посмел
откинуть одеяло. На смену потливости пришел озноб, и Добряков несколько
мучительных и ничего не прояснявших минут сосредоточенно размышлял о
причинах этого озноба и никак не мог определить, был ли он следствием
напряженного ожидания или свидетельствовал о безжалостно
приближающейся менже. Наконец, это стало невыносимым. Преодолев
оцепенение, он повернулся лицом к Зине, все так же неотрывно глядевшей на
него, и попытался улыбнуться, но улыбки опять не получилось, а вместо нее
на лице его застыла, он это чувствовал, нелепая гримаса школьника,
застигнутого товарищами за непотребным делом.
272
- Зин, ты чего, а? – кое-как выдавил он из себя, снова попытался улыбнуться, но снова не смог совладать с мимикой.
Она помолчала еще немного, потом слегка вздрогнула, будто только теперь
услышала его, опустилась на подушку, лицом к нему, и едва слышно, но
предельно четко, произнесла:
- Возьмешь меня замуж?
Остолбенев, он смотрел на нее и не мог понять, что же теперь следует делать: облегченно вздохнуть, прикинуться непонимающим или запротестовать.
Ничего страшного, слава богу, вроде бы не случилось, он тут почувствовал, что озноб прошел, ему стало жарко даже, он выпростал из-под одеяла ногу и
подергал ею, впуская внутрь прохлады. С другой стороны предложение это
было настолько неожиданным, учитывая ее недавнюю отповедь на такой же
его вопрос, что он не знал, что ответить.
Наконец, выдавив на лицо новую глупую улыбку, сказал:
- Так ведь сама же мне позавчера отказала?
Она, казалось, была готова к чему-то подобному, потому что нисколько не
удивилась, ни капельки не растерялась, а парировала так же категорично, что
называется, в лоб:
- Да, ты верно запомнил, мне вообще-то никто не нужен, честно говоря. Я, как теперь модно говорить, самодостаточна. Но вот подумала и…
передумала.
Этот ее ответ был для Добрякова самым настоящим нокаутом – он и вовсе
перестал что-либо понимать.
273
- Просто мне казалось, - на удивление спокойно и неторопливо продолжала
она, - что я прежде всего нужна тебе, хотя, может быть, ты и сам этого еще не
понял. Или я ошиблась? – и снова пристально воззрилась на него.
- Да нет… наверно, так и есть, - заелозил под одеялом Добряков, пряча глаза.
- Или ты думал пару раз перепихнуться со мной, как с прежними бабами, а
потом в кусты?
Чего-чего, а такого Добряков точно не думал, тут Зина была явно не права.
Наоборот, такой женщины у него отродясь не бывало, он это почувствовал
уже в первый раз, и все последующие только подтвердило это.
Так или примерно так он и ответил Зине, и она восприняла это как должное.
- Ты должен понимать, что твои резоны касаются не только постели, -
убеждала она. – В конце концов одиноких баб вокруг полным-полно, сам
знаешь, и совсем не проблема менять их, когда прискучит. Тут большее что-
то тебя должно привлекать. Кому бы ты нужен был, если бы я адвоката не
пригласила? Неизвестно, чем бы все кончилось.
«Ну, положим, не было бы тебя, я вряд ли стал бы Рюмину морду бить. К
тому же ничего еще не кончилось», - успел подумать он, но промолчал,
слушая дальше.
- Да и оброшенности твоей пора положить конец, а кто это сделает, кроме
меня, не так ли? – и ее глаза блеснули едва уловимой улыбкой.
- Чему? Чему конец положить? – недоуменно воззрился на нее Добряков.
- Оброшенности твоей, говорю, - повторила она. – Не знаешь такого слова?
Добряков, делать нечего, должен был признать, что отродясь его не слышал, и
помотал головой.
274
- Заброшенность, одним словом, неухоженность, - пояснила Зина. –
Посмотри на свой образ жизни. От стакана к стакану ведь?
Добряков даже обиделся немного на такие слова, но промолчал и спросил
только:
- А что я слова этого нигде не встречал?
- А ты что, любитель русской литературы?
- Да не так, чтобы очень…
- Вернее – совсем не любитель, - усмехнулась она. – Иначе бы мог встретить
это слово в «Мелочах жизни» Салтыкова-Щедрина.
Добряков поежился, Зина заметила и смягчила натиск:
- Но ведь в училище вас наверняка заставляли конспектировать Ленина?
- Ну да, было дело, - кивнул он.
- Так вот, в сочинениях самого человечного Ильича тоже немало случаев
употребления этого слова. И как раз в значении, точнехонько применимом к
твоей ситуации. Классик все-таки он был, вождь-то наш. Далеко вперед
видел. О тебе вот, видишь, все знал… - Зина легонько прыснула, но потом не
удержалась и рассмеялась в полный голос, от души. Уронила лицо в подушку
и все хохотала, хохотала, как помешанная. Добряков сперва так и понял, что с
ней что-нибудь не то в этом смысле. Он дотронулся до ее вздрагивающих
плеч, но она вдруг вскочила и бросилась на него. Навалилась всем телом, повалила его на спину, а сама налегла сверху, придавила и, разом прекратив
смеяться, начала неистово целовать его жаркими губами – в лицо, в глаза, в
волосы.
- Ты… что… Зина! – шептал он, нисколько, впрочем, не сопротивляясь.
275
- Возьмешь меня? Возьмешь? – в перерывах между поцелуями, шептала она.
– Я тебе верной женой буду, таких ты никогда не встречал…
- Тут ты права… не встречал, - увертываясь от ее губ, он пытался ответить. –
У меня в общем-то… и жены никогда не было… В настоящем смысле…
- Будет… будет… увидишь! – дышала она короткими, жгучими словами.
От этих слов ее, от настойчивых, ненасытных поцелуев Добряков снова
почувствовал пробудившееся желание, и оно, как всегда было с Зиной,
показалось ему ослепительным и не похожим на прежние его желания…
Потом они снова лежали и ждали, пока уляжется дыхание и сердца
заработают в обычном ритме. А когда это произошло, Добряков, под
впечатлением случившегося, дал Зине свое согласие.
Она предложила отметить это событие распитием второй бутылки водки, и он
охотно согласился. Они еще раз, теперь уже вместе, приняли душ и прошли
на кухню. Пили не спеша, чтобы вернее усвоилось, к тому же оба помнили, что завтра с утра Добрякову непременно нужно быть в отделении милиции, у
такой сговорчивой, как ему показалось и как он представил Зине,
следовательши Анны Кирилловны.
15.
Наутро он едва поднялся. Хорошо, Зина растормошила, сам бы ни за что не
проснулся. Кое-как продрал глаза, постарался сосредоточиться и уставил на