айне модные в Средние века кровопускания.
…Вслед за античными философами и врачами средневековые мыслители полагали, что мир состоит из четырех «первоэлементов» – земли, составляющей фундамент всего сущего, окружающей землю воды, находящейся над землей и водой сферы воздуха и, наконец, высшей сферы огня, в которой, собственно, существуют Бог и его ангелы. Таким образом, и эта мысль принадлежит собственно Средневековью, создавалась уверенность, будто все существующее на свете, как живое, так и неживое, располагается в виде пирамиды, повторяя собой пирамиду социальных отношений, хорошо известную в то время всякому. Мир строился по вертикали – чем выше, тем благородней, ближе к раю и Богу, и наоборот, чем ниже, тем сильнее сказывается плебейское начало, вплоть до того, что корни растений и подземные животные наверняка соседствуют с Адом.
Таким образом, высшую ступень в этой причудливой иерархии занимали среди растений фруктовые деревья, чьи кроны купались в воздушной среде. Короли и владетельные князья всей Европы были немалыми охотниками до фруктов… На втором месте в растительном царстве находились ягодные кустарники, высоко поднимающиеся над землей. Ягоды подавали на стол, из них варили сиропы, желе, конфитюры. Но уже стелющиеся невысокие растения (земляника, лесные ягодники) заметно проигрывали в «благородстве происхождения» и на протяжении всех Средних веков мы нечасто видим их в меню аристократических обедов.
Еще на ступеньку ниже находились «травы» (herbes); к этой категории в Средневековье относились все растения со съедобными листьями, плодами или стеблем (горох, бобовые, капуста, мята и т. д.). Но если ароматные травы использовались в виде приправ и до нашего времени дошло немало очень любопытных рецептов с их участием, собственно овощи в среде знати не пользовались особой любовью. Из них варили супы или делали приправы к мясу, но овощные блюда как рядовые и не особенно привлекательные разнообразием не отличались. Наоборот, в среде крестьянского населения именно овощи составляли основу рациона, к которому добавлялся неизменный хлеб и (по случаю) кусочек мяса или сала.
Еще ниже в этой причудливой иерархии находились овощи, съедобные части которых вырастали непосредственно из земли (салат, шпинат и т. д.). «Корни» (или на языке того времени raves – морковь, репа) и вовсе были пищей для бедных, в самом деле, какой интерес могли представлять собой эти вечно испачканные в земле толстые и грубые отростки, едва ли не соприкасавшиеся с царством Сатаны. И наконец, париями растительного мира считались «клубни» – дурно пахнущие лук, чеснок и лук-шалот. Несмотря на то что их аристократы все же ели (но только вареными, в составе супов, соусов или даже пирогов), любовью эти растения не пользовались.
С той же меркой средневековый человек подходил и к мясу – высшую иерархическую ступень занимали мелкие пичужки, наверняка летавшие неподалеку от Господнего престола, за ними по убывающей следовали нежный каплун, затем более грубая курица, утка, гусь, теленок, корова (причем говядина полагалась годной скорее для бесчувственного крестьянского желудка, чем для изнеженного аристократического), баран и, наконец, вечно валяющаяся в лужах свинья…
Божественная влага
А что думала о воде церковь? Вопрос не праздный, учитывая высокую религиозность средневекового человека и то, что именно церковь во многом формировала меню, составляя списки разрешенных и запрещенных в те или иные дни продуктов. Да и в целом отношение к разным видам мяса, дичи, рыбы, овощей и фруктов определялось не как в наше время – наличием в них витаминов и микроэлементов, а тоже религиозными причинами.
Без воды нет жизни, и в Средние века это знали не хуже, чем сейчас. Поэтому наличие источника воды было не просто чем-то обязательным при выборе места для поселения, в том числе и религиозного, а зачастую становилось основным критерием для выбора этого места. Многочисленные письменные источники полны упоминаний рек, озер, ручьев, колодцев – их искали, сохраняли, из-за них судились и убивали. Источник пресной воды являлся великой ценностью, значение которой никому не требовалось объяснять. Когда в одном из житий святых монахи высаживаются на необитаемом острове, первый же вопрос, который они задают своему настоятелю: как мы будем тут жить без воды?
Кстати, многочисленные доказательства святости, упоминаемые в таких житиях, связаны именно с водой: чудесное возникновение источников, начинающих бить из скалы или в пустыне, – очень распространенный сюжет в христианских текстах поздней Античности и Раннего Средневековья. И это очень показательно, потому что чудо, которое может произвести впечатление на читателя или слушателя, должно отвечать его внутреннему мироощущению. Появление источника в засушливой местности, спасение от жажды – это было близко любому, такое чудо воспринималось с восторгом и уважением. Так же, как и тот, кто его совершил, разумеется.
И повел Моисей Израильтян от Чермного моря, и они вступили в пустыню Сур; и шли они три дня по пустыне и не находили воды.
Пришли в Мерру – и не могли пить воды в Мерре, ибо она была горька, почему и наречено тому [месту] имя: Мерра*. //*Горечь.
И возроптал народ на Моисея, говоря: что нам пить?
[Моисей] возопил к Господу, и Господь показал ему дерево, и он бросил его в воду, и вода сделалась сладкою.
Типология подобных чудес чрезвычайно разнообразна. Например, Григорий Великий[21] писал, как Бенедикт Норчийский построил три монашеских дома среди скал, но для монахов было утомительно и опасно спускаться за водой к озеру, и они просили его перенести монастырь в другое место. Тогда он поднялся на гору, помолился, положил три камня, чтобы отметить нужное место, и, вернувшись, велел монахам копать там, где лежат эти камни: «Отныне Бог заставит воду течь, чтобы избавить вас от усталости». Они пошли туда и обнаружили, что из скалы уже бьет источник.
Моисей высекает воду из скалы. Германия XIII в.
Тот же Григорий Великий писал об отшельнике Мартино, который поселился в пещере в горах, и его первым чудом стало то, что там в небольшом гроте ежедневно стало появляться немного воды – ровно столько, сколько ему требовалось каждый день для утоления жажды. Этот Мартино вообще был большим специалистом по воде – когда он переселился в другое место, ему стал доставлять воду юноша, который однажды пожаловался, что источник далеко и везти оттуда тяжело. Тогда Мартино напомнил ему о чуде Моисея в пустыне, приказал ударить по скале, и «оттуда хлынул родник, который течет и по сей день».
Впрочем, некоторые святые, судя по их житиям, были просто умными и деятельными людьми, которые находили место, где можно добыть воду, по приметам или не ленились, копали, подавая пример окружающим, и докапывались до водоносного слоя. То есть то, что подается как чудо, зачастую является свидетельством выдающихся качеств описываемых людей, их знаний и предусмотрительности. Как очень точно говорил Кассиодор, римский государственный деятель и писатель VI века, о строителях акведуков: «То, что Моисей сделал при помощи чуда, другие могут достичь с помощью работы».
Необходимая влага
В религиозных историях о чудесах надо осознавать один важный факт – вода в них подается как предмет первой необходимости даже для самых строгих аскетов. Святые совершают чудеса, по сути, чтобы удовлетворить собственные потребности. Но потребность в воде – это не роскошь, а настолько насущная необходимость, что вполне достойна обращения к Богу за чудом.
Это прослеживается и во всевозможных описаниях аскез, и в списках епитимий – в качестве умерщвления плоти, то есть отказа от земных радостей, часто предполагалась диета, состоящая только из хлеба и воды. Считалось, что человек может выжить без чего угодно, но не без этих двух составляющих. Иногда, кстати, при описании аскетизма высшей пробы из диеты исчезал даже хлеб – есть в христианских легендах и такие святые отшельники, которые много лет питались только водой.
С другой стороны, сторонники строгого отказа от любых земных радостей справедливо замечали, что утоление жажды и голода уже само по себе может доставлять удовольствие, а значит, являться греховным. Доходило до того, что монахам запрещалось пить слишком много воды, чтобы у них не возникало чувства наслаждения, ведь это может привести (по мнению некоторых особо озабоченных богословов) к повышению выработки спермы и возникновению сексуального желания.
Святой Франциск Ассизский.
Монастырь Св. Бенедикта. Субиако. XII в.
Такие теории приводили к тому, что самые фанатичные аскеты с целью умерщвления плоти полностью отказывались от воды. Например, святой затворник Лупицин Липидиакский, если верить его житию, не пил воды восемь лет. И даже в самую жару его единственной уступкой было употребление размоченного в воде хлеба. Григорий Турский описывает весьма любопытное чудо, совершенное святым Лупицином: когда тот почти совсем высох, он велел принести ему ведро воды, сунул туда руки, и вода впиталась в его тело. Вот такой оригинальный способ получить необходимую для жизнедеятельности влагу, не позволяя при этом своим вкусовым рецепторам ощутить удовольствие.
Другие аскеты обходились без чудес, а просто ели самый плохой грубый хлеб и запивали его невкусной водой из специально найденных источников. Так, один египетский отшельник «нашел горькую воду и до самой смерти оставался в этом месте, приучая себя к горькому вкусу этой воды, чтобы доказать свою стойкость. После его смерти многие монахи боролись за то, чтобы остаться в его келье, но у них не хватило сил продержаться целый год». Ну а святой Франциск Ассизский в этом вопросе вообще старался не доходить до маразма, поэтому просто запивал или разбавлял пищу холодной водой, тем самым делая ее менее аппетитной.