Всё было, конечно, не так. Не совсем так. А вот как было: безрукие сыграли, безглазые спели, тысячи тысяч вдохнули в такт, Нинель испекла пирожки, человек заварил кофе, а Циклоп насыпал туда чего-то для ясности.
А я распахнул рот и подвигал челюстью, чтоб захрустело.
Послушайте сказку, люди мои, люди.
Ну!
Любишь смеяться – люби и на поминках сплясать.
Папу посадили за устройство мозга: нарвал травы из-под забора, покурил, не помогло, взял водки, смешал, стало мутно, ну и убил кого-то кое-как, случайного мужчину. Это степь, тут ходят.
В тюрьме папа загрустил, проглотил лезвие, но не умер, а остался жить дырявым: пол, потолок, стена, стена, стена.
Некрасивая мама тоже осталась одна, с дочкой. Тоже пила, конечно. Это степь, вы бы видели её в цвету. Трудно на её фоне.
Мама пасла голубей. В левой руке хлеб, в правой руке прут. Манила их крошками, а потом хлестала, стараясь размозжить голову. Девочка тем временем ходила вся обделанная. Ела что попало, и было ей постоянно плохо, и её заставляли саму убирать.
Из города приехала бабушка – дырявого папы мама. Она смотрела на девочку с лёгким омерзением, на все эти пятна и потёки. Она-то из этой степи сбежала давно ещё. Она-то выгодно выделялась, у неё были тонкие ноги и молодой рот, все зубы целы. Мама протянула ей прут и хихикнула:
– Г-г-голуби.
Бабушка спросила девочку, что ей привезти из большого города. А девочка – я не был там, понимаете, я там не был, а то бы взял и исправил всё на месте и навсегда, – а девочка ответила:
– Конфету на палке, три колечка, по кольцу на пальчик, и каблучки, чтобы цокать.
Бабушка выразилась в том смысле, что пальчиков-то пять, но девочке нравилось повторять «три колечка» и «каблучки». Понимаете, это звучит хорошо. Почти как кабаре «Кипарис». А у девочки был музыкальный слух. Она бы стала поэтессой или скрипачкой, она бы выступала тут перед нами, если бы, конечно, сбежала из той дыры.
Каждую неделю в степи что-то горело. То булочная. То библиотека. Девочка училась драться и курить. Мама вообще не понимала ничего.
Я эту бабушку обделанной девочки знал ой как здорово, метил к ней в зяти, чтобы, значит, эта девочка стала двоюродной сестрой моим собственным будущим детям – чистым, счастливым, любимым. Нет, ну о девочке-то я тогда не думал, просто полюбил младшую сестру дырявого папы, золовку пьяной мамы, тётю обделанной девочки, тоже с тонкими ногами и молодым ртом, это семейное. Но потом я услышал всё целиком:
– Как же мне вас жалко!
Это сказала девочка на прощание. И обняла бабушку за тонкие ноги.
– Что же нас жалеть?
– Ты умрёшь. А я не хочу, чтобы ты умирала. Я хочу, чтобы никто не умирал.
Говорят, все мои сказки злые: шёл, упал, убился. А что делать, если всё так и происходит. Так и происходит всё. Ну, в этот раз я решил, что всё произойдёт по-другому. Что привезу ей конфету на палке, три колечка, по кольцу на пальчик, и каблучки, чтобы цокать.
Знаете, мечтал, удочерю, вывезу из этой степи в наши края. Всё же у нас ну хотя бы не горит ничего, давно сгорело. Я бы эту девочку любил бы. Отдал бы её в музыкалку по классу баяна. У меня же все условия. Квартира на окраине. Стены выкрашены зелёным и испачканы красным, чтобы было похоже на степь в цвету. Всё у меня нормально. Пол, потолок, стена, стена, стена.
Мы уже с той, с её тётей, всё спланировали. Знали, где сами ляжем, куда её положим, девочку-то. Но, понимаете, я полжизни наклеивал бумажки на стекляшки, ну, или что-то вроде, и тут как раз опять потерял работу. Денег совсем не стало. А когда денег совсем не становится, это как пол, потолок, стена, стена, стена.
И мы вот что придумали. Отлично мы придумали. Что мы возьмём девочку как бы в кредит у неё же. Это ведь всего лишь одна почка. Она пригодится другой, счастливой девочке, чтобы продлить её счастье. А нашу, плохонькую, мы переправим за почку сюда. Я на остатки куплю шкаф, чтобы она в него потом пряталась. Кровать, чтоб она по ней потом каталась. Стул, с которого она потом прочитает стихи о счастье. Себе – куртку. Вы понимаете меня? Понимаете? Я же всё хотел нормально сделать. И операция-то была простая. Но это же степь.
– Так, погоди, – сказали из зала. Я не понял кто. Просто кто-то. – Так, погоди. Это всё правда?
– Каждое слово. Я же тут.
– То есть адрес у этой девочки есть, имя и фамилия?
– Были.
– Были?
– Были. Ну, и есть. У мёртвых тоже есть адреса.
– Так вся эта мясорубка – правда?
– Неделю вертел, чтобы вы спросили.
– А ещё есть?
– Что?
– Девочки такие. Которых мучают.
– Целый мир.
И тогда на сцену вышел человек, и в руках его была винтовка.
– Кипарис посвящён Плутону, то есть покойникам, но не вам, пока ещё не вам. Кипарис убил оленя, а после одеревенел, чтоб горько плакать, как вы сейчас, как вы. Из кипариса сколотили ковчег, чтоб все спаслись, и вы тоже будете спасены. Кипарис, наконец, – это просто красивое дерево. И звучит хорошо: кабаре «Кипарис»! Но позвольте напомнить правду. Мы находимся в отдельно стоящем убежище первого класса с расчётной нагрузкой избыточного давления ударной волны 5 килограмм-сантиметров на сантиметр квадратный. С защитой от поражающих факторов термоядерного оружия. Убежище оборудовано медицинским пунктом, фильтровентиляционной камерой, дизельной электростанцией и продуктовым складом. Влажность 70 %, температура 23 градуса, содержание углекислого газа не более 1 %. И мы можем хоть век рисовать на стенах цветочки, а цифры останутся прежними. А ещё тут есть резервный склад оружия, он за той чёрной дверью направо от бара, и сегодня, только сегодня там не заперто.
Человек поднял винтовку, и пули полетели в небо, но заколотили по потолку.
– Всё п-п-просто, – сказал человек. – Теперь сами.
Люди встали, и были их тысячи тысяч, но это мне, наверно, показалось, потому что под землёй темновато всё-таки. Люди взяли оружие. Люди пошли. Я тоже пошёл, человек среди прочих, в свистящую зеленью ночь. В хрустящий листьями холод. В лёд, в лёд, в лёд. В тёплую талую воду. Шёл и думал, шёл и думал, шёл и думал, что если мы спасёмся – да, если мы спасёмся! —
отличная
выйдет
сказка.
Весёлые волкиКороткие пьесы для кукол, масок и животных
Весёлые волкиВ десяти песнях с переодеваниями
Играют: Ваня, Вика, Виола, Вован.
Место: где угодно.
Время: примерно сейчас.
Ваня. Это не со мной было. С одним человеком. Но спою, как будто со мной. Еду я из Мурманска в Адлер.
Вика. Что за Мурманск?
Ваня. Такое на севере.
Виола. Что за Адлер?
Ваня. Такое на юге.
Вика. Далеко ли?
Ваня. Не мерял.
Виола. Долго ли?
Ваня. Садишься в зиму, выходишь в лето.
Вика. Ууууу!
Ваня. А в окне Россия. Три дня в одних носках. Колёса стучат. Купе трясёт. Паузы, полустанки. И всему кругом конец. Ищут люди, что продать. Ждут на платформе с добычей. Рыба-ягода. Рыба-ягода.
Виола. Фрр-чих. Не люблю рыбу.
Вика. Фрр-чих. Не люблю ягоду.
Ваня. Слушайте дальше. Ночь. Тут – всё – как – дёрнется! И никакой рыбы-ягоды. Вообще ничего. Ждём. Проводница бежит по проходу. Голая почти. Груди у неё – как луна.
Вика. Вот такие?
Ваня. Вот такенные. Кричит.
Виола. Волки!
Вика. Волки!
Виола. Волки! Целая стая. Поперёк путей. Не боятся ничего. Стоят. И мы стоим.
Вика. Эй, подруга, ехать надо.
Ваня. Эй, а чаю нам нальют?
Виола. Стоят. И мы стоим.
Ваня. Ну уж нет. Надеваю, что было, прыгаю в ночь, бегу вдоль поезда. Вот они. Чуть не светятся. Спины гнутые. Уши снежные. Глаза хрусталь и золото. А за мной мужики кто в чём. Сердимся. Ложкой бьём по подстаканнику. Да я, эй, полжизни еду! Да я, эй, на юг хочу! Да вас, твари, давить надо! Да вы, эй!..
Виола. Ну и что?
Ваня. Ничего. Съели меня.
Вика. Ууууу!
Ваня. И мужиков съели.
Виола. Хорошая песня.
Вика. Хорошая.
Ваня. Теперь вы.
Вован. Так. Спать будем сегодня?
Ваня. Дай поиграть. Долгая ночь.
Вован. Знаю я ваши ночи так и сяк.
Вика. Это не со мной было. С одним человеком. Но спою, как будто со мной. Еду я из Калининграда в Петропавловск-Камчатский.
Ваня. Это, первое, оно где?
Вика. На самом западе.
Виола. А второе?
Вика. На самом востоке.
Ваня. Далеко ли?
Вика. Три раза колесо спускало.
Виола. Долго ли?
Вика. Успела забыть, кто я такая.
Ваня. А кто ты такая?
Вика. А я знаете кто? Я охотник.
Виола. Фрр-чих. Не люблю охотников.
Вика. А у меня знаете что? Багажник ружей. Капот патронов.
Ваня. Фрр-чих. Не люблю смерть.
Вика. А у меня лицензия на всё живое! На енота! На оленя! На распоследнюю полёвку! На человека только нет. Потому что я сам человек. Машина едет. Я сижу. Ёлка-берёза, ёлка-берёза. По радио про родину поют. Темнеет. Я один на трассе. Выхожу отлить. Под ёлку. Под берёзу. Тут – вдруг – волк. Стоит. Волчара. И ещё один. Огромный. С машину. С дом.
Ваня. Ууууу!
Виола. Веди себя прилично.
Вика. А я такой не растерялся. Я такой пячусь. Всё у меня хорошо. Всё я знаю. На зайца ходи со свистком, на соболя – с пакетом. Пошурши – и соболь твой. А на волка? А на волка?
Ваня. А!
Виола. На!
Вика. Волка?
Ваня. Ну?
Вика. С глазами вниз иди на волка. И не смотри ему в глаза. В жидкий металл. В янтарь и лёд. Не смо – три. Не смо – три.
Виола. Ну и что?
Ваня. И что?
Вика. А ничего. Съели меня.
Ваня. Ууууу!
Вика. И ружья съели.
Виола. Хорошая песня.
Ваня. Хорошая.
Вика. Теперь вы.
Виола. Это не со мной было. С одним человеком. Но спою, как будто со мной.