Тузик жил звонко, но недолго. Сначала прыгал выше звёзд, потом оказался сукой и ощенился. А перед смертью всех заразил лишаём. «Я красивая? Красивая?» – лысая Зина ходила кругами. Зине было четыре. Тузику тоже. Он умер, как артист. Брызнул кровью, лёг посреди двора, и первая снежинка растаяла на резиновом носу.
Земля промёрзла. Рыть не вырыть. Продолбила бабушка ломом яму. Там, в огороде, уже лежали Дружок и три кота. Они давно стали морковкой и луком. Там Зинина мама, когда была как Зина, похоронила больную крысу, прыгнувшую с печки. Теперь с мамой тоже стало плохо. Зину забрала бабушка, мама кричала из телефона, а Зина ходила в капоре на бритом черепе и задавала вопросы:
– А зачем могила?
– А чтобы ты спросила.
– А зачем спросила?
– А пусть лежит.
– А зачем лежит?
– Огород удобряет.
– А зачем огород?
– А морковка, лук.
– А зачем?
– Съедим!
И бабушкин зуб сверкнул, как вся вечность в один день. Но Зина не испугалась.
– А зачем съедим?
– Чтобы выжить.
– А выживем?
– Да.
Волна десятая
Вы что-то уточняете. Что-то сличаете с чем-то. Просите всё рассказать в другом порядке, чтобы поймать на слове. Зря. Вы не узнаете, кто собрал эти волны в море. Убитый на пляже грустный русский. Или тот, кто его пощадил.
Пьяные птицыПутеводитель по комнатам и городам
Пьяные птицы
Бабушка пела, что надо скорей заснуть, но я только последнюю строчку помню:
пам-парам-парам-парам
птицы выпили глаза
Вот бы сейчас послушать.
Вот бы.
Да я бы тоже стал как вы. Сдал на права, купил квартиру, умер. Но не выходит. Просто не могу. Вы подрастёте, что-нибудь возглавите, а мы нет, я нет.
Мой друг продаёт вам обувь. Брат доставляет пиццу. Отец охраняет вам дом, господин гендир. Мать пылесосит вам хлам, господин главред. Сестра сосёт вам член, господин начштаба. А я рассказываю сказки. За маленькие платят меньше. Вот большая. Нужны деньги. Трачу их на птиц.
Я родился в районе
за пустотой
гаражи железка
торговый центр
и каждый парень
ходил и пел
о!
ты слишком большой
город бэ
– э
– э
– эээйби
слишком большой
город
а на районе
много квартир
ссаных квартир
больных квартир
утром проснёмся в зависти
день скоротаем в ненависти
вечером нас никто не простит
вечером двинем
в клуб «орда»
о,
вы слишком большие
га-а-а-а —
ра-да-да-да-да.
В клубе нас били. Мы шли обратно. Утром на работу. И так жизнь.
Кто-то вырвался. Я рванул за ними. И узнал, что мой город маленький. Что есть другой. Этот.
Я обычно молчу о месте и времени, так спокойней, так не страшно состариться. Но это – сильнее страха: двадцать второе июня, два двадцать два, Москва, лето чемпионата, не будет больше такого лета.
Господи, ну ты большая, Москва, большая.
Больше в тебе живых, чем мёртвых.
Если нас выложить в ряд – выйдет экватор.
День длился шестнадцать часов, на исходе французы забили хорватам, Москва гуляла, мы гуляли: Антоха, Тома, менеджер без имени, художник без лица, бывшая моя с подругой, да весь чемпионат, все родные, всё танец.
Из бара в бар, и Тома – чтo зa Тoмa, кто привёл? – сказала: солнцестояние. Солнце стоит над нами и против нас, время смотреть на солнце сначала до мокрых, потом до сухих, потом до пустых глаз, время спорить с солнцем.
Ну и ресницы, и задница очень ок, но нет, но ладно.
К пятому бару я снова был один. Рядом сели дети с гидрой.
Если вы всё-таки старые, гидра – это онлайн-магазин, там за крипту – ну, в общем, за рубли, но хитро – оружие, лекарства, документы, но обычно ваши дети берут там наркотики.
И вот эти дети сидели в даркнете с древнего ноутбука в центре Москвы. Все взяли друг другу по пиву с какими-то модными шишками, имена я забыл сразу. Уши, Шея, Скулы, а у главного были Прыщи.
Скулы дремал. Уши повёл Шею в тёмный сквер: пять минуток на отсос, никуда не пропадайте. А я подумал – ах, какое лето! – и сказал:
– Давай впишусь. Чего вы там берёте. Пополам.
Прыщи хихикнул. Люди больше не смеются.
– А мы не нюхаем. Мы за здоровье. Мы по птицам.
Шея вернулась, облизываясь.
Я вписался.
Хочешь дрозда – потрахайся с кем-то весёлым, цветастым, нездешним. Хочешь орла – нездешний поделит тебя с друзьями. Так было в первые дни чемпионата. Но к последнему дню все уже знали всё.
Грузишь гидру, платишь деньги, тебе дают координаты, фото, текст: за мусорным баком в синем свёртке будет лежать.
Ну, то есть, это как закладка, но не меф, не фен, не бошки, не чем там ваши дети любят упороться, а – птица, с крылышками из рубиновой пластмассы, с грудью из богемского стекла, в которую вплавлено настоящее пёрышко.
Глупое чудо, дюймовочка, и она твоя, если кто-то не успеет раньше. Потому что суки с гидры кидают инфу сразу нескольким людям. И дальше – засекай время. Это гонка, но – птица на финише, серебристые когти, сухая травинка вставлена в клюв. Каждый раз разная, и если успеешь, это крохотное безумие – твоё.
Сладкая птица в конце пути, господи, крохотный скворец из базальта, сова в шестерёнках.
За чёрной будкой, под серым камнем в красном пакете – твоя птица.
– Пo пиву, – сказал Антоха.
Прошло семь лет.
– Давай, – сказал я.
Я просто следил в сетях, как он толстеет, а он – как тoлстею я. Мы встретились и потерялись на чемпионате.
Я антонов антоха
а это моя эпоха
и я тоже родился в одном из этих квадратов
похуй
куда уже и не смотришь потому что нахуй
окна
нахуй вообще смотреть наружу
нахуй вылезать из телефона
девочку из твоего гетто ты больше не встретишь дебил и не будет секса в квартире друга
нахуй
секс
веселей даже шутки этого дурака с ютуба
новый рэп веселей новый рэпчик эй а вот это котик
весело жить
а над юго-западом (в вашем городе тоже есть юго-запад
но это наш)
а над нашим летит большая страшная ночь
но никто не спит
нахуй это
тринадцать неотвеченных сообщений
мало лайков
кстати не высылай музыку тёлке это значит хочешь
нахуй хотеть.
Чемпионат сблизил нас, и мы выпили снова. Я достал смешную коробку из-под китайского пылесоса и показал ему своих первых птиц.
Конечно, все подсели. Ну конечно! Работаешь как все с семи до семи и с семнадцати до семидесяти, а тут – удар, адреналин, красиво. И голова наутро не болит. Я подсадил на птиц Антоху, Антоха – эту, эта – ту, та – того, тот попытался впарить мне какого-то воробьишку, я хрюкнул – люди больше не смеются – и всё-таки написал той Томе, Антохиной подружке, стажёрке с его работы, она ему сильно нравилась, а мне слегка, ну да, наверно. Мы же в России не очень милые, бабы похожи на рыб, мужики на свёклу, но эта была человек, те-а-тро-вед-ка, ну и прoфессия, актёр у Беккета – сумма трюков, такие вот курсовики, богема, в общем, да ещё и рисует каких-то там сраных японцев, и такая причёска, и странная яснoсть суждений, чувак, очнись, ты втрескался в ребёнка. Никто уже тысячу лет не говорит «чувак» и «втрескался», надо узнать, как они называют людей, чувак, и химию между ними, если ты хочешь эти ресницы, но нет, но ладно.
Я выслал ей стикер с ястребом, и она всё сделала сама.
– Антоха сказал, ты охотник на птиц и можешь взять с собой.
Я посадил её напротив и показал пингвина. Я снял его в опасном месте, прямо у метро, на глазах у карманников и цветочниц, горный хрусталь, золотинки в пузе.
Она смотрела на него, как дети смотрят на Луну, и я на секунду почувствовал себя взрослым.
– Кроссовки. Ты в кроссовках?
– Да.
Я перевёл последние деньги в крипту, выкупил пару птиц – оказались рядом – и сказал: бежим.
Тень за кустом – вроде не палево – дед и болонка – шёл бы ты, дед, – вот оно, место, – вот, уже можно.
А там уже рылся какой-то совсем убитый, ночь под бровями, такие могут и ножом, он шёл не за птицей, а просто за порошком, но всё-таки нас было двое, два ребёнка, но всё-таки, и он ничего не сделал, а мы успели.
Со свёртком в рюкзаке, не глядя на неё, а улыбаясь асфальту, я побежал, и она рядом.
Какая могла бы начаться история!
Но истории для взрослых и богатых.
Мы поделили птиц, я сел в метро на юг, она на запад.
Самое страшное – когда тебе просто срезают зарплату вдвoe. Сразу минус половина жизни. Без баров, это понятно. Но и носки берёшь подешевле. И, наверно, не нужен шампунь прежней марки, «Лесные поляны» тоже сойдут. Такси? Не для тебя. Только метро и только в час пик, а ты, дебил, не успел даже съездить в красивое, даже не попробовал покоя, ты все запасы просадил на той тупейшей пьянке.
Или не так, но похоже: вот прожил ты семь лет, карабкаясь. Уже не экономишь на хлебе. Бывал на море. А всё равно бедняк и страшно зачать ребёнка. И тут очередное нечто, всё рушится, менты опять сажают школьников, страна сосёт хуи, и новый шанс на счастье ещё через семь раз по семь лет, а пока будет ад, вперёд, поехали, ты не успел пожить нормально, счастливого пути.