Когда я наконец умолкла, на некоторое время воцарилась полная тишина. Потом Поль заключил:
– Нельзя каждую ночь стоять на страже. Ты же убьешь себя!
– А у меня выбора нет, – возразила я. – Эти люди… они в любое время могут вернуться.
– Хорошо, тогда мы будем дежурить по очереди, – просто предложил Поль, и все было решено.
Я позволила ему занять гостевую комнату, ведь Писташ с детьми уже уехала. Хлопот он мне никаких не доставлял, сам о себе заботился, сам стелил постель и поддерживал в комнате порядок. Вообще он вел себя совершенно незаметно, мне не мешал, но я тем не менее постоянно ощущала в доме его спокойное присутствие. Господи, и с чего я взяла, что он медлительный? На самом деле он в некотором смысле оказался куда быстрее и ловчее меня; и кстати, именно ему удалось понять, как связана эта закусочная на колесах с моим племянником, сыном Кассиса.
Две ночи мы с Полем по очереди стояли в дозоре, я с десяти до двух, он с двух до шести. Я сразу почувствовала себя гораздо лучше: и отдохнула немного, и силы появились. Видно, мне хватило и того, что я разделила с кем-то свои проблемы и теперь просто знала, что рядом есть кто-то еще. Разумеется, соседи сразу принялись сплетничать. Разве можно что-то скрыть, если живешь в такой деревушке, как Ле-Лавёз? Многие сразу заметили, что старый Поль Уриа оставил свою лачугу у реки и перебрался к вдове Симон. Люди замолкали, когда я входила в магазин, а почтальон мне лукаво подмигивал. И все же кое-кто поглядывал на меня неодобрительно, особенно наш кюре и старые грымзы из воскресной школы. Однако чаще всего деревенские жители просто посмеивались мне вслед, негромко и вполне добродушно. Луи Рамонден вроде бы заявил, что вдова – то есть я – в последнее время как-то странно себя вела и вот теперь он понял почему. Ирония судьбы, но ко мне даже вернулся кое-кто из прежних клиентов, хотя, возможно, всего лишь для того, чтобы собственными глазами убедиться, правдивы ли те слухи о нас с Полем.
Я же на слухи внимания не обращала.
Естественно, фургон так никуда и не исчез; как никуда не исчезли шум и гам толпы, ежедневно возле него собиравшейся. Я прекратила всякие попытки урезонить Люка; а от «местной власти» в лице Луи Рамондена, отнюдь не заинтересованного в исчезновении закусочной, толку было мало. В общем, у нас с Полем остался только один выход, и мы занялись собственным расследованием.
Поль стал каждый день заходить в «La Mauvaise Réputation» и выпивать там кружку пива, наблюдая за постоянно болтавшимися в кафе мотоциклистами и девчонками из города. Он также обстоятельно расспрашивал почтальона. Лиза, моя официантка, тоже старалась нам помочь, хоть я и была вынуждена на зиму ее уволить. Она даже своего младшего братишку Вианне ввела в курс дела. В общем, теперь в Ле-Лавёз к Люку, пожалуй, было приковано самое пристальное внимание, и в итоге мы кое-что действительно выяснили.
Он был из Парижа. В Анже переехал полгода назад. Денежки у него явно имелись, и тратил он их совершенно свободно. Правда, фамилии его никто не знал, но он носил перстень с печаткой и инициалами «L. D.». Пару раз активно ухлестывал за местными девчонками. Ездил на белом «порше», который ставил за «La Mauvaise Réputation». В этом заведении его всегда привечали – наверно, он не раз угощал тамошних выпивох.
Но для решения наших проблем сведений было маловато.
И тут Поля осенила гениальная идея: надо хорошенько исследовать его фургон. Вообще я и сама уже не раз это делала, но Поль действовал более обстоятельно. Он дождался, пока закусочная закроется, а ее хозяин надолго осядет в баре «La Rép». Сам фургон, конечно, был заперт на все замки, да еще и на цепи висел здоровенный замок, но на задней стенке Поль обнаружил металлическую пластинку с регистрационным номером и контактным телефоном. Мы позвонили по этому номеру и попали… в ресторан «Деликатесы Дессанж», улица Ромарен, Анже!
И как я сразу не догадалась?
Ясно же было: Янник с Лорой ни за что так просто от столь замечательного источника доходов не откажутся! Теперь-то я поняла, где видела Люка раньше. У него был тот же, с легкой горбинкой нос, те же умные ясные глаза и острые скулы, что и у Лоры. Люк Дессанж был ее братом.
Первым моим побуждением было обратиться прямиком в полицию – не к нашему Луи, разумеется, а в полицию Анже – и заявить, что мне угрожают. Но Поль отговорил меня.
Мягко объяснил мне, что у нас недостаточно доказательств. А без доказательств никто ничего сделать не сможет. Люк не совершал ничего откровенно противозаконного. Вот если б мы за руку его схватили, тогда дело другое, но он был слишком осторожен, слишком умен, чтобы попасться. Нет, они выжидали, надеясь, что я сдамся, пойду на попятный и тогда можно будет снова вернуться сюда и предъявить требования: «Если мы чем-то можем помочь вам, тетушка Фрамбуаза… Позвольте нам хотя бы попробовать, хорошо? Нет-нет, что вы, никаких обид!»
Я порывалась немедленно сесть на автобус, идущий в Анже, отыскать их, застигнуть прямо в логове и выставить как последних негодяев перед их друзьями и клиентами, растрезвонив всем, как они меня травили и шантажировали. Но Поль снова меня остановил и посоветовал подождать. И был прав: мои нетерпение и агрессивность уже и так стоили мне как минимум половины постоянных клиентов. И я впервые в жизни стала покорно ждать.
7
Они заявились через неделю воскресным полднем.
Вот уже недели три, как по воскресеньям я закрывала блинную. Люк, конечно, тоже стал закрывать свою закусочную – он следовал моему рабочему расписанию с точностью до минуты. Мы с Полем грелись во дворе в последних лучах осеннего солнца. Я читала, а Поль – он и прежде чтение не жаловал – с удовольствием предавался безделью, иногда принимаясь стругать какую-то деревяшку, и лишь время от времени на меня поглядывал в своей обычной, мягкой, неназойливой манере.
В ворота постучали, и я пошла открывать. Передо мной стояла Лора, очень деловитая, в темно-синем платье, а за спиной у нее торчал Янник в темно-сером, цвета антрацита, костюме. Оба улыбались во весь рот, демонстрируя зубы, напоминавшие клавиши пианино. У Лоры в руках было какое-то огромное растение с красными и зелеными листьями. Дальше порога я их не пустила, просто холодно спросила:
– Кто-то умер? Впрочем, уж точно не я, хотя вы оба, мерзавцы этакие, очень старались этого добиться.
Лора скорбно на меня посмотрела и с обидой протянула:
– Но, тетушка Фрамбуаза…
– Никаких «тетушек»! – рявкнула я. – Мне о ваших гадких играх все известно! О том, что это вы пытаетесь запугать меня и сбить с толку! Только ничего у вас не выйдет. Я скорее умру, чем вы хоть грош от меня получите. Можешь и своему братцу это передать. Да скажи, пусть поскорей убирается отсюда прочь со своей вонючей лавчонкой, потому что мне ваши цели совершенно ясны, и если это немедленно не прекратится, клянусь, я тут же отправлюсь в Анже и выложу все полиции насчет ваших грязных делишек!
Янник, конечно, сразу перепугался и залепетал какие-то извинения, но Лора была покрепче. Удивленное выражение, вызванное моим решительным отпором, задержалось у нее на лице, может, секунд на десять, потом она снова взяла себя в руки, на ее губах заиграла суховатая усмешка.
– Я с самого начала предлагала все честно ей рассказать, – обратилась она к мужу, смерив его презрительным взглядом, и повернулась ко мне. – Поверьте, никому из нас эта история пользы не принесла. Но я не сомневаюсь: как только я все объясню, вы моментально поймете, сколь полезным может оказаться наше скромное сотрудничество.
– Вы можете объяснять что угодно, – ответила я, скрестив руки на груди, – но наследство моей матери принадлежит мне и Рен-Клод, что бы там мой братец вам ни наплел, и обсуждать тут больше нечего.
Лора широко улыбнулась; сколько же неприязни, даже ненависти было в этой улыбке!
– Так вы, тетушка Фрамбуаза, полагали, что нам нужны ваши деньги? Ваше жалкое наследство? Неужели это действительно так? Боже мой, как же плохо вы думаете о нас!
Вдруг я увидела себя их глазами: старая женщина в грязноватом переднике; глаза темные, как тёрн, волосы так туго зачесаны назад и стянуты узлом, что даже кожа на лбу натянулась, рявкает на них, точно испуганная собака, а сама еле на ногах стоит. Мне и правда пришлось ухватиться за дверной косяк, чтобы не упасть – так сильно закружилась голова; каждый глоток воздуха словно продирался сквозь колючие заросли. И тут вдруг в беседу вмешался Янник.
– Вообще-то дело вовсе не в том, что нам некуда девать деньги, – честно признался он. – Особых доходов наш ресторан сейчас не дает. Даже рецензия в «Hôte et Cuisine» не помогла. У нас уже давно сложности…
Одним взглядом Лора заставила его умолкнуть.
– Мне эти деньги не нужны, – отрезала она.
– Знаю я, что тебе нужно, – бросила я, чувствуя, как хрипло звучит мой голос, и очень стараясь скрыть свое смятение. – Кулинарные рецепты моей матери. Но я никогда их тебе не отдам.
Лора молчала, с прежней снисходительной улыбкой глядя на меня, и я поняла: ей нужны не только материны рецепты. Сердце мое словно стиснула ледяная рука, и я невольно прошептала:
– Нет, ни за что…
– Нам нужен альбом Мирабель Дартижан, – почти ласково проворковала Лора. – Ее личный дневник со всеми ее мыслями, кулинарными рецептами и тайнами. Наследство нашей бабушки принадлежит всем нам, членам ее семьи, и с вашей стороны преступление прятать его от нас.
– Нет!
Я с такой болью выкрикнула это слово, словно у меня сердце разорвалось пополам. Лора вздрогнула, а Янник даже отступил на шаг. Дыхание у меня стало каким-то мучительно болезненным; казалось, горло утыкано рыболовными крючками, словно пасть той Старой щуки.
– Но ведь вы все равно не сможете вечно хранить эту тайну, Фрамбуаза, – рассудительно заявила Лора. – Просто невероятно, что никто ее раньше не раскрыл – тайны Мирабель Дартижан… – От возбуждения Лора порозовела и стала почти хорошенькой. – Тайны одной из самых загадочных и неуловимых преступниц двадцатого столетия! Которая ни с того ни с сего убила молодого немецкого солдата, спокойно смотрела, как половину жителей деревни за это расстреливают, а потом и вовсе исчезла, не проронив ни слова, ничем не объяснив своего поступка…