Они присели в стороне от дороги на груду бревен. Ольга Михайловна посередине, а Марьям и Валентин по сторонам. Валентин весело рассказывал какую-то смешную историю о поваре, который заснул на танке и чуть не уехал от своей кухни. Марьям посматривала на него, на его открытое, совсем еще мальчишеское, лицо и невольно сравнивала с Федей. И ей было приятно, что Федя выходил победителем. Он и красивее, и выглядел старше сына Ольги Михайловны. Валентин еще и пороха не нюхал, а ее Федя уже получил два боевых ордена.
Потом вдруг, словно исчерпав запас всех смешных историй, Валентин замолчал. Марьям взглянула на Ольгу Михайловну, лицо ее было печально, в углу рта набежали морщинки. Она смотрела перед собой, но мысли ее были где-то далеко…
— Я пойду, Ольга Михайловна, узнаю насчет машины.
Валентин с сожалением посмотрел на нее.
— Успеется еще, — сказал он. — Посидите немного…
— Нет, нет, — возразила Ольга Михайловна. — Иди, Марьям… А потом скажи мне. Поедем вместе.
Марьям улыбнулась Валентину, который подавил вздох, и пошла по дороге.
— Хорошая девушка, — сказал он, когда она отошла подальше.
— Очень хорошая!… Только у нее есть свой Федя…
— Мне, мать, всегда не везет.
— Повезет. Ты еще очень молод…
Валентин снял шлемофон и положил его рядом с собой. Спутанные светлые волосы упали на лоб, он встряхнул головой, чтобы отбросить их назад. Теперь он казался еще моложе, и Ольга Михайловна вдруг вспомнила, что в детстве он очень не любил, когда она куда-нибудь уходила. Садился на пол и начинал горько реветь…
— Как тебе живется? — спросила она. — Скучаешь?…
Валентин вздохнул.
— Бывает, и скучаю, особенно ночью. Лягу на плащ-палатку, закрою глаза и думаю… Вспоминаю тебя! Где-то ты сейчас!… А вот отец совсем забыл меня…
— У него много работы.
— Мог бы хоть записку написать. А то даже на письмо не ответил.
— Наверное, закрутился в делах… Знаешь, сколько у него сейчас забот… Валечка мой! Смотри, будь осторожен. Ты ведь у меня один.
На дорогу из дома напротив выбежал какой-то танкист и крикнул:
— Рыкачев, к командиру!… Быстрее!
Валентин соскочил с бревен.
— Ну, до свидания, мама!
— До свидания, сын.
— Ты куда едешь?
— Сначала в штаб армии. А дальше — еще не знаю…
— Напиши…
— Обязательно напишу.
— Рыкачев, быстрее! — крикнул танкист.
Валентин торопливо поцеловал мать в щеку и бросился бежать по тропинке. Когда он скрылся за дверью дома, Ольга Михайловна повернулась и пошла вдоль деревни. Она шла и шла до тех пор, пока вдруг не заметила, что давно уже вышла в открытое поле…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
1
Пятнадцатого ноября штаб Юго-Западного фронта переехал в город Серафимович и находился теперь всего лишь в десяти километрах от противника. По строгому приказу Ватутина рубежи южнее города были тщательно укреплены — так, чтобы не пропустить вражеских лазутчиков. Конечно, в таком приближении штаба командующего фронтом к переднему краю был известный риск, но на этот риск стоило пойти. В эти последние перед наступлением, самые напряженные дни близость командования фронта к войскам значительно облегчала управление.
Подготовка к наступлению заканчивалась.
Армии получили наконец долгожданный приказ фронта, первый боевой документ, подписанный Ватутиным за время подготовки к сражению.
Главным силам фронта, взаимодействуя с правым крылом Донского фронта, прорвать оборону 4-й румынской армии, разгромить ее и, наступая на юг, юго-восток, войти в связь с частями Сталинградского фронта на восточном берегу Дона, в районе города Калач, окружить совместно с ними сталинградскую группировку противника и уничтожить ее.
2
Штаб фронта занял почти целую улицу, а для командующего отвели каменное здание школы. После хатки в Филонове Ватутину это помещение показалось почти роскошным. В большой комнате, служившей кабинетом, поставили столы, тотчас же разложили карты, и комната сразу приняла привычный, по-своему обжитой вид, словно хозяин ее работает здесь давным-давно.
Комендант штаба доложил, что неподалеку есть баня. Ватутин тотчас же отправился туда и долго мылся, отфыркиваясь и вздыхая от наслаждения. Какое блаженство полежать на верхней полке, окатить себя из ушата холодной водой, охнуть от тысячи иголок, вонзившихся в тело, и почувствовать наконец приятную, освежающую усталость.
Ватутин возвратился к себе с веселым блеском в глазах, ощущая во всем теле прилив бодрости. По дороге ему попадались офицеры и, приветствуя, уступали дорогу. «Откуда это так важно идет командующий фронтом? — не без озорства подумал Ватутин. — Командующий идет из бани!…» И беззвучно засмеялся.
В штабе его ожидало неприятное известие. Серьезно заболел начальник штаба Бобырев. Его уже увезли в госпиталь.
За себя он оставил Иванова. «Молод еще, — подумал Ватутин, — справится ли?» И вдруг усмехнулся. А сам он тоже ведь не старик. Ведь и Рыкачев тоже вот считает его слишком молодым, чтобы командовать фронтом…
Ватутин не стал вызывать к себе Иванова, чтобы ввести его в курс дел, а решил сам пойти к нему посмотреть, как работают офицеры оперативного отдела.
Иванова он застал в яростном споре с полковником Куниным.
Они стояли, разделенные широким письменным столом с наколотой во всю длину картой, и глядели друг на друга ненавидящими глазами.
Коротконогий, приземистый Кунин от гнева покраснел до того, что казалось, кровь вот-вот брызнет у него из щек. Потрясая пухлым кулаком, он что-то кричал, а что — разобрать было нельзя. Слышалось только: «Это ваша вина! Сами потакаете!… Непростительно!… Непозволительно!…»
— Что тут у вас случилось? — спросил Ватутин, подходя к столу.
— Разрешите доложить? — шагнул вперед Кунин. Он, видимо, очень хотел рассказать о причинах столкновения, прежде чем об этом расскажет Иванов.
— Докладывайте!
— Полчаса тому назад, товарищ командующий, захожу я в оперативный отдел. И что же вижу? Направленец армии Коробова майор Гришин вместе с подполковником Кравцовым работают над картой, и этот самый Гришин говорит: «В районе высоты «131,5» мы не выдержим, гитлеровцы надают нам по шее». Кравцов ему отвечает: «Ты прав. Оборона здесь никуда, и они нас непременно попрут». Одним словом, черт знает что! Пораженчество какое-то. Я решил вмешаться. Подхожу и говорю: «У вас, товарищи, вредные, упаднические настроения. Высота «131,5» укреплена хорошо»…
Ватутин не дал ему окончить:
— Позовите сюда Гришина и Кравцова. Я сам с ними поговорю.
Через несколько минут оба виновника баталии стояли перед Ватутиным, а Кунин, присев к столу, метал на них гневные взгляды.
— Товарищ Кравцов, каким делом вы сейчас заняты? — строго спросил Ватутин.
— Отрабатываем вопросы взаимодействия, товарищ командующий, — ответил подполковник и бросил беспокойный взгляд на Иванова, который мрачно молчал, уставясь в лежащую перед ним сводку.
Кравцов еще совсем молод, недавно — ускоренным порядком — выпущен из академии. Но Ватутин знал, что он человек способный и с боевым опытом.
Вот с Гришиным еще совсем не знаком. В штабе он, кажется, недавно, ничем себя пока не проявил и не бреется к тому же, отметил Ватутин, придирчиво оглядывая майора, который, как перешагнул через порог, так и остался стоять, нескладный, с испуганно-удивленным лицом. «Такой может и собственной тени испугаться, не то что противника, — зло подумал Ватутин. — Может быть, в словах Кунина есть доля правды…»
— Доложите, как вы оцениваете возможности противника на том участке, из-за которого у вас произошел спор с товарищем Куниным, — сухо сказал Ватутин, глядя через плечо Кравцова на взволнованное и напряженное лицо Гришина, — да перестаньте топтаться у двери… Подойдите к карте и доложите.
— Слушаюсь, товарищ командующий, — сказал Кравцов и шагнул к разложенной на столе карте.
— Нет, не вы! Пусть товарищ Гришин доложит. Где тут противник может нам по шее наложить?… Ну, быстрее! Я слушаю!
Ватутин подошел к карте. Кунин вскочил с места.
— Посмотрите сюда, товарищ командующий. Вот эта высота — «131,5»! Она в наших руках и господствует над местностью. Зачем же переоценивать противника? — Он небрежно бросил карандаш на карту. — Вот и доложите, Гришин, свою доктрину товарищу командующему!
Гришин неловко одернул гимнастерку и взял карандаш.
— Это верно, товарищ командующий, — сказал он глухим голосом. — Высота эта сравнительно хорошо укреплена и командует над местностью. Но все дело в том, что противник, который здесь силен, может обойти ее вот по этим оврагам… А резервы, как видите, находятся далеко. В эту сторону маневр не предусмотрен. — Он выжидательно взглянул на Ватутина.
Тот кивнул:
— Говорите дальше!
— Теперь при нашем наступлении… Опять же мы недостаточно используем эту высоту. Отсюда далеко проглядывается оборона противника. Можно бы нанести удар на всю ее глубину. А артиллерии здесь мало…
Он замолчал.
— Это все? — спросил Ватутин.
— Все, товарищ командующий! — Гришин опять одернул гимнастерку и отошел от карты.
— А вы что можете добавить, товарищ Кравцов?
— У меня дополнений нет, товарищ командующий, — ответил Кравцов. — Полагаю, что майор Гришин прав.
— Ну что ж, — сказал Ватутин, — недоразумение можно считать выясненным. У меня к вам больше вопросов нет. Соображения правильные, и я попрошу товарища Коробова обратить на них внимание. Идите, товарищи!
Кравцов со скрытой насмешкой посмотрел на Кунина, повернулся и незаметно подтолкнул Гришина к двери: «Выкатывайся, друг, поскорей. Чем дальше от начальства, тем лучше».
Но Гришин не успел дойти до порога. Ватутин остановил его:
— Бриться надо, товарищ майор! Увижу еще раз в таком виде, наложу взыскание. И вообще последите-ка за собой, выправка не строевая. Идите…
И, проводив командиров взглядом, в котором уже не было прежней строгости, Ватутин повернулся к Кунину.