— Мне надо идти.
— Только потому, что вы рассказали мне эту историю?
— Что-то вроде того, да.
— А ваша мать… она всегда была с вами так жестока?
— «Жестока», пожалуй, слишком сильное слово. Просто она не имела привычки миндальничать. Любила меня суровой любовью. Без тепла. Почему вы спросили?
— Мой отец. Он был жесток. Физически жесток. Порол нас ремнем, если мы выходили за рамки дозволенного. Как только мы с братом вышли из того возраста, когда нас можно было шлепать — хотя «шлепать» — это мягко сказано: он хлестал нас ремнем по ногам, — отец стал давить на нас другими способами. Например, однажды я выиграл конкурс на лучший рассказ в Университете штата Мэн. Это был рассказ о человеке, занимавшемся ловлей омаров. Он взял с собой на работу сына-подростка, чтобы научить его основам своего ремесла, но лодка перевернулась, и мальчик утонул. В награду я получил 250 долларов, и мой рассказ напечатали не только в университетском литературном журнале, но еще и в еженедельном приложении к «Бангор дейли ньюс». Как оказалось, половина клиентов моего отца, проживавших в штате, прочитали рассказ. Он позвонил в университет, устроил мне разнос, заявив, что из-за меня у него возникли проблемы в бизнесе, ибо многие его клиенты занимаются промыслом омаров, и то, как я изобразил их жизнь и — особенно — ужасную трагедию, произошедшую по нерадивости одного из их коллег… это просто возмутительно. Тем более что я ни черта не знаю об их мире. И вообще, я бессердечный парень, возомнивший себя писателем, хотя на самом деле всего лишь «посредственный пустозвон». Так и сказал.
Молчание. Потом я спросила:
— Зачем вы мне это рассказываете? Чтобы подбодрить меня?
— Да. Я по собственному опыту знаю, как можно потерять веру в себя из-за недоброжелательности окружающих.
— Я сама к себе недоброжелательна, а это куда хуже. Ведь мы все занимаемся самообманом.
— Вы — нет.
— Пытаетесь подсластить пилюлю.
— Ну, хорошо, в чем выражается ваш самообман?
— Это уже тема для отдельного разговора.
Едва заметная улыбка заиграла на губах Ричарда, когда я произнесла это.
— Согласен.
— Если этот разговор у нас с вами состоится.
— Я был бы этому рад.
— Я занята в выходные.
— Конференция рентгенологов?
— Да, конференция рентгенологов.
— Жаль, — сказал он. — А у меня завтра с утра лишь одна деловая встреча в Броктоне, а потом я целый день свободен.
— А я — нет.
Тон у меня был резкий, неприветливый, такой по-дурацки настороженный. Я отвернулась, но краем глаза заметила, что мой сердитый ответ привел Ричарда в замешательство. Я снова только что захлопнула дверь… из страха. Из страха перед чем? Что этот мужчина предложил мне провести с ним завтра день? Из страха, что я поведала ему случай из своей жизни, о котором так и не решилась рассказать мужу — возможно, потому что предвидела его реакцию. Дэн закатил бы глаза, как бы говоря: «Бедная глупышка Лора», — мне это было так знакомо.
— Очевидно, я опять что-то не то сказал, — произнес Ричард, жестом показав официанту, чтобы тот принес счет.
— Нет, это я была невежлива с вами.
— Я проявил излишнее любопытство, спрашивая, в чем выражается ваш самообман.
— Я не из-за этого вспылила. Дело в том…
Я внезапно умолкла, не желая ничего говорить.
— Вы не обязаны передо мной отчитываться, — сказал Ричард.
— Спасибо, — прошептала я, думая: лучше б мне сквозь землю провалиться.
Принесли счет, Ричард настоял на том, чтобы заплатить за нас обоих. Потом спросил, подключена ли в моем телефоне электронная почта.
— Для меня это слишком дорого, — объяснила я. — Я обхожусь SMS-сообщениями.
— Что ж, тогда я полностью передаю инициативу в ваши руки. Вот вам еще одна моя визитка. Последний номер внизу — это мой мобильник. Завтра я свободен с полудня — и был бы рад провести с вами день. Если не свяжетесь со мной, я не обижусь. Мне было приятно провести с вами этот вечер. И я искренне желаю вам всего самого хорошего. Потому что — не сочтите за дерзость — вы заслужили хорошее.
Молчание.
— Спасибо, — наконец произнесла я. — Большое спасибо.
Мы поднялись из-за стола. Я порывалась сказать ему: «Тогда встречаемся завтра в городе где-нибудь в час?», но снова сдержалась.
— Я провожу вас до машины? — предложил Ричард.
— Незачем. Мне повезло, я нашла парковочное место прямо у кинотеатра.
— Ну, туда все равно еще нужно дойти.
Мы покинули бар и в молчании прошли с полквартала до того места, где я оставила свой старенький автомобиль. Если Ричард и заметил его дряхлость, виду он не показал.
— Что ж, пока… — произнесла я.
— Пока.
Снова молчание.
— Жаль, что завтра не получится, — сказала я, а про себя подумала: теперь я закрыла дверь на два оборота.
— У вас есть мой телефон.
— Да, есть.
— А капитанша группы поддержки… та, что высмеяла вас… уверен, теперь она сожалеет об этом.
— Вряд ли. А знаете, что самое смешное в моей жизни? Моя дочь — капитанша болельщиц. Надеюсь, она не стерва. Но капитанша болельщиц во всех отношениях. И отчаянно стремится быть популярной… любой ценой.
— Значит, она одинока.
— А кто не одинок? — спросила я.
Едва эти слова сорвались с моих губ, я быстро попрощалась и села в машину, расстроенная тем, что только что призналась абсолютно чужому человеку в том, что не дает покоя мне целыми днями, месяцами, годами: что я ужасно одинока.
И что мне было делать после такого грандиозного признания? Я захлопнула дверцу машины и покатила в ночь.
Глава 6
В гостиницу я приехала уже после двух часов ночи. Когда последний раз я вела беседы до столь позднего часа?
Меня кольнула совесть. Особенно когда я увидела сообщение от мужа:
«Я был не в духе. Прости. Дэн».
Ну вот. Хоть какое-то извинение. Скупое. Краткое. Неэмоциональное. Лишенное любви.
И как мне реагировать на это бесстрастное выражение сожаления? Не раздумывая, я набрала ответ:
«Ничего страшного. С кем не бывает. Люблю. Лора».
Если неуважение хоть раз проявилось в отношениях между супругами, оно уже не исчезает. Дэн в последнее время был постоянно раздражен, но его недовольство обычно носило мирно оскорбительный характер. Его сегодняшняя вспышка была вызвана отчасти тем, что он находился в состоянии стресса. Частично была здесь и моя вина: я позвонила ему в неурочный час, разбудила его.
Почему сейчас я ищу оправдание его оскорбительному поведению? Не потому ли, что чувствую себя немного виноватой за то, что выпила пару бокалов вина с Ричардом… и мне это понравилось? И одновременно ругаю себя за откровенностью призналась ему в том, что я одинока, и использовала это как предлог, чтобы умчаться в ночь. Наверняка он теперь считает меня невротичкой. За исключением одной невинной реплики о том, что у нас с ним нечто вроде первого свидания, — реплики, на которую я отреагировала как дура, — Ричард ничем не давал мне понять, что он обхаживает меня. И ни словом не намекнул на то, что он несчастлив в браке или недоволен тем, как сложилась его жизнь…
Но то, как он говорил о словах, как заставил меня прочитать стихотворение Фроста, то, как этот мужчина, который поначалу показался мне седым, невзрачным недотепой, внезапно оживился, беседуя со мной о литературе… Он вознес меня…
Бог мой, да ты только послушай себя. «Он тебя вознес?» Мыслишь, как девочка-подросток, которая встретила своего одноклассника, такого же придурка, как она сама, и балдеет от того, что его, как ей показалось, искренне интересует то же, что ценит она.
И что плохого в том, чтобы общаться с человеком, который ценит родной язык, письменный и устный? И с какой стати я отношу себя и Ричарда к придуркам?
Потому что ты замужем за человеком, который однажды сказал тебе, что он боится, что его сын «унаследовал от матери придурковатые гены».
Конечно, я оставила его реплику без ответа (это было в прошлом году, незадолго до того, как у Бена случился нервный срыв, и у него уже проявлялись признаки психической неустойчивости). Конечно, тогда, увидев оторопь на моем лице, Дэн попытался обратить все в шутку, ха-ха. И я, конечно, промолчала. Но вот прошло столько времени, а его слова по-прежнему не дают мне покоя. Потому что они обидные. И потому что раньше Дэн никогда меня не обижал.
А сейчас…
Если неуважение хоть раз проявилось в отношениях между супругами, оно уже не исчезает.
Бип.
На мой телефон пришло еще одно сообщение:
«Мам, привет. Сегодня произошло нечто феноменальное. После обеда на пороге моей мастерской внезапно появилась Элисон».
Этого только не хватало. Почему те, кто привык разбивать сердца и манипулировать людьми, всегда возвращаются, чтобы причинить еще больше горя? Я читала дальше:
«Она была само дружелюбие. Говорила мне, что я блестящий художник. На все лады расхваливала новую картину, над которой я работаю. Намекала, что соскучилась по мне. Я знаю, что ты скажешь: „Не приближайся к ней“. Но дело в том, что я хочу быть с ней. Даже понимая, что опять обожгусь. Но, возможно, я теперь более жаростойкий. Мне хотелось бы узнать твое мнение. Только, пожалуйста, без нотаций. Б ххх».
О боже. Элисон Коварная Обольстительница. Спровоцировав у моего сына нервный срыв, она, возможно, учуяла, что он оправился после разрыва с ней, снова начал творить. Поэтому, естественно, ей захотелось убедиться в том, что она сумеет опять его сломать. Я раз пять прочитала сообщение сына, и меня в нем особенно заинтриговал и порадовал намек на то, что Бен понимает, что Элисон попытается причинить ему боль, но его теперь голыми руками не взять. Я порывалась сказать ему: «Захлопни дверь перед лицом этой ведьмы», но знала, что эти мои слова Бен истолкует как желание матери защитить своего сына, практически граничащее с пуританством. Бен мнил себя представителем богемы, а потому не терпел нравоучений, не хотел «быть ответственным» и не собирался вести себя как «занудный страховой агент